read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



бы; потом, они слишком, на мой взгляд, зацикливались на своих обидах и
тем самым напоминали мне о моих; теперь они придают чрезмерное значение
своему уму и правам - в ущерб привычкам, неписаным соглашениям и всему
такому: они стараются выдвинуть на первое место приобретаемое - в ущерб
наследуемому. Словом, евреям не могут угодить даже они сами. Более того:
если уж их не любят даже они...
Впрочем, если их (нас) вдруг начинают любить - минуй нас это горше
всех печалей: лучше не любите нас как-то особенно, чтобы после не возне-
навидеть еще сильнее - ведь мы, как все народы на земле, не стоим любви
- стоят ее лишь очень немногие из нас. Равно как и из вас.
Во благовремении меня снова доставили в полюбившуюся больничную вонь,
и хирург Бычков страшными - с меня ростом - сверкающими кусачками, бес-
церемонно надавливая на кость, раскроил гипс, немедленно переставший
быть частью меня. Сделавшись чужаком, он стал страшен, как отрезанная и
кем-то выеденная до пустоты забинтованная нога.
Исконная, глубинная моя нога выпорхнула из перезрелой оболочки, как
бабочка из куколки, - правда, несколько подусохлая и пожелтевшая. Мне,
однако, было велено поберечь ее, на переходный период не расставаясь с
костылями, но - душой я уже стал на ноги, и костыли только придавали мне
бойкости, как копытца юному козлику. Мысленно я снова был "одним из", а
потому терять мне было особенно нечего - "одного из" всегда можно заме-
нить "другим из", - и я испытывал терпение Господне, как только мог.
Странно сказать, я вновь обрел истинную Почву под четырьмя ногами
благодаря самой бесполезной для эдемца вещи - школе; начавши выполнять
приносимые мамой задания, я все равно мысленно воссоединился с народом -
сильная страсть все обращает в напоминающий символ: ручка и чернильница
напоминали мне школу так же явственно, как колокольчик или бутылка напо-
минали женщину монаху-летописцу (см. А.Франса).
Я отдавался суррогату единства до того, что старался, выполняя уроки,
чего впоследствии, когда я обрел истинный предмет желаний - общество,
даже близко не бывало.
Стараться-то, собственно, мне было нечего - стихи я запоминал с пер-
вого прочтения - ну, с одной-двумя ошибками, - в классах постарше я один
имел бессменную пятерку по русскому письменному и шика ради оттарабани-
вал все правила дословно - мне это ничего не стоило. Устные предметы я
проглядывал во время урока - разумеется, тоже на пятерку.
Правда, однажды приняв ботанику за историю, я в своем ответе ограни-
чился констатацией того, что пшеничный хлеб до революции был доступен
только богатым, - и внезапно получил двойку. По инерции я схватил еще и
еще одну, никак не в силах поверить, что мне действительно положено
знать все эти тычинки и пестики. Над родителями навис неслыханный позор
- Двойка За Четверть.
Мама пришла с работы потрясенная и кинулась колотить меня кулаком по
заду, я извернулся, и она угодила по гораздо более чувствительному мес-
ту. Я скорчился, она перепугалась и заплакала, что было еще ужаснее...
нет, она, коренная хохлорусачка, сделала не меньше моего еврейского па-
пы, чтобы превратить меня в трусливого жиденка!
После этих потрясений я впервые в жизни сел учить что-то устное, и на
следующий день ботаничка, уже интереса ради, гоняла меня от раздела к
разделу - не сорвусь ли я хоть где-нибудь в четверку. Но ничего, кроме
пятерок, этот аттракцион мне не принес.
Я забежал вперед, чтобы больше уже не возвращаться к подобным пустя-
кам: эдемским народом учеба не ценилась, а потому впоследствии нисколько
не интересовала и меня - нравилось мне только слышать, что вот если бы я
с моей головой да еще хоть чуточку старался... А пятерки-четверки выхо-
дили и без стараний. Папа, местечковый хранитель дворянских традиций,
пытался учить меня языкам, но я не дался. Ради хвастовства, я ловил с
лету и английский, и немецкий, и французский - а потом с адским хохотом
отшвыривал их в бездну.
Зато мой теперешний сынуля мусолит английские книжки чуть не с пятого
класса, мечтая заговорить, как настоящий американец: синдром отщепенца,
похожий на желание переменить фамилию. Но наконец и до него дошло: "Ког-
да я изучаю... ну, математику, археологию, что угодно - я вырастаю над
другими. А когда изощряюсь над языком, проявляя чудеса усердия и тонкоу-
мия, - я всего лишь стремлюсь сравняться с любым жлобом, который только
и сумел родиться, где надо".
Понял наконец, что самого главного не заработаешь - его можно только
получить по наследству.
Так вот, стараться мне пришлось исключительно в чистописании - может
быть, если бы я писал по-еврейски, справа налево, у меня получилось бы
лучше? Над восьмеркой я пролил немало слез, пока дедушка Ковальчук - вот
она, русская смекалка! - не разделил неприступную цифру на несколько ку-
сочков, каждый из которых давался моей куриной лапе сравнительно легко.
Действуя по системе Тэйлора-Ковальчука, я заполнил несколько строчек,
совершенствуясь с каждым шагом, а дедушка только покрикивал за спиной:
"Смотри, бабка, - от написал, так написал! А это не он, не он, а эту об-
ратно он! Ковальчуковская порода!".
Про эту самую ковальчуковскую породу я слышал беспрестанно (разумеет-
ся, только от Ковальчуков), но представляю, до чего бы я был изумлен,
если бы папа Яков Абрамович с гордостью произнес: "Каценеленбогенская
порода!" Я всегда понимал, что гордиться своей породой вправе только Ко-
вальчуки. А от Абрамовичей я всегда имел одни сплошные неприятности.
Однажды чистописательное вдохновение коснулось моего пера и чер-
нильницы-непроливашки. Буквы выплывали, как лебеди, с мускулистым нажи-
мом и тающей волосяной, пока я выписывал входившее в задание мамино имя:
Любовь Егоровна. А папа - Яков... Абрамович или Обрамович? Я уже знал,
что если кажется "карова", "марока" - то на самом деле надо писать "о" -
и написал отчество отца своего на волжский лад.
Боже, как я рыдал! Зато, явившись в школу живьем, я очень скоро пе-
рестал огорчаться по поводу никому не нужных учебных дел. Я только бесп-
рерывно совершал подвиги и делился, делился, делился, как амеба. Даже
атакуя или защищая снежную горку, я не щадил живота. А из мечтаний своих
я вообще никогда не выходил живым - обязательно погибал, красиво раски-
нув руки.
Какие-то предатели просили у меня прощения, но я сквозь стон посылал
им проклятья и, страдальчески смеживши веки, отходил в лучший мир. Там
мне становилось жалко этих Иуд, я возвращался обратно, отпускал им вину,
сквозь стоны же, и снова отправлялся, откуда пришел. "Ты чего валя-
ешься?" - обеспокоенно спрашивал кто-нибудь из больших, и я быстренько
вскакивал, чтобы они окончательно не испохабили высокую минуту. Минуту
Жертвы.
Я ничего не хотел для себя - я хотел только жертвовать собой, и был
счастлив лишь до тех пор, пока жертву мою не отвергли.
Что такое счастье? Соучастничество, подчинение, растворенность - от-
того-то самая что ни на есть средняя школа им. Сталина мерещится мне ка-
ким-то Эдемом в Эдеме, где никто не способен возмутиться положенным,
возмутиться тем, что зимой идет снег.
Не спорю, меня немножко вырвало от увесистого постукивания зубила о
кадку с фикусом - Козелок в дружеской компании готовился в третий раз
п...здить Витьку Клушина. Ну так и что с того? Я изо всех сил (запищало
в ушах) напряг надувшиеся щеки и проглотил блевотину. И блевота вдруг
пропала, будто вовсе не бывала. Ее и не было, пока я не стал чужаком,
для которого правда важнее чести и красоты. Честь и красота - это умение
глотать блевотину и не помнить о ней, - ее помнят и разглядывают только
отверженцы, вынужденные вечно дожевывать свою пресную беспристрастность.
Короткий поддых, чтоб ты повис на кулаке, ледяхой в морду вместо
снежка, вывернутые то руки, то карманы, подж...пники (утаить хоть букву,
подколодный отщепенец!), плюхи, тычки, щелбаны, щелбаны, щелбаны выбива-
ют дробь на барабане моей отщепенческой памяти, стоит мне склонить к ней
потерявшее патриотическую бдительность ухо, - и все равно: Эдем, Эдем и
Эдем, тысячу раз, во веки веков Эдем!
Не смейте очернять мою святыню: в средней шк. им. Сталина я был та-
кой, как все - единственное счастье, отпущенное человеку на этой земле.
Я не ведал сомнений в нашем неписаном (писаное нужно одним чужакам)
кодексе - я сам был этим кодексом. Теперь я бываю хотя бы в четверть так
уверен и силен, только когда кого-то играю - неважно кого, русопятского
рубаху-парня или умудренного еврейского скептика, - главное, чтобы я ис-
полнял чужую, простую, неколебимую волю, которая только и может сложного
и слабого сделать простым и сильным.
Пролетая броуновским мельтешением, свой среди своих, молекула среди
молекул, только их и себя ощущающая, а потому безошибочная, - одних ты
сшибаешь, от других отлетаешь, а перед какой-то еще неопознанной спиной
ухитряешься сделать невероятный прыжок в сторону - завучиха так и не уз-
нает, какой опасности чудом избегла.
На все - единственно возможная, а потому безошибочная (не вызывающая
сомнений) реакция: внезапно вспыхнувшая улыбка во всю рожу: "Здравствуй-
те, Мария Зиновьевна!" - и тут же вместо бодрой припрыжки дерзкая разва-
лочка: "Здрассь..." - сквозь едва скрытую ухмылку внезапно развесившихся
губ (и про себя: "Вась-Вась..."), - и сразу же дураковатая молодцева-
тость: "Здравь жлаю, тварищ военрук!" "Военрук... А руки из кармана не
надо вытаскивать? Не наигрался в биллиард?" - "Гы-гы!" - "Ну,
вольно-кругом - арш!"
Сатиновые каскады низвергаются с вышины нечеловеческого роста - физ-
рук-баскетболист читает стенгазету "За учебу", а учащиеся, пробегая ми-
мо, каждый - вокруг его сатинового зада, на уровне своей головы - делают
резкий оборот, будто заводят машину, и ты тоже делаешь целых два оборота
и, - дрын-дын-дын-дын-дын... - мчишься дальше.
В буфете зыблется рой, стремясь к бессменным от начала времен песоч-
никам под фруктовку: в Эдеме каждая пища - самая вкусная на каком-то
своем месте. Среди роящихся всегда найдется кто-то из своих свой:



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 [ 26 ] 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.