бедром и оказался победителем.
Клерфэ.
Левалли опять подсел к Клерфэ.
светящиеся стеклянные плиты -- совершеннейшая безвкусица, вы не
находите? -- с горячностью добавил он через секунду. -- Луна
светит достаточно ярко. Луиджи! -- крикнул он. -- Потуши свет
под танцевальной площадкой и принеси бутылку старого граппа.
Из-за этой женщины я становлюсь печальным, -- сказал он вдруг,
обращаясь к Клерфэ; в темноте лицо Левалли казалось безутешным.
-- Женская красота наводит на меня грусть. Почему?
удержать.
другое.
все эти вещи знакомы. Но я от них убегаю. Хочу остаться толстым
Пьерро и только. Выпейте граппа.
это почти то же, что не подчиняться земным законам. Она
посмотрела на Клерфэ. тим мы с ним похожи, -- думала она. --
Все его будущее -- от гонок до гонок. Одними губами, беззвучно,
она произнесла какуюто фразу. Там, где сидел Клэрфэ, стало уже
темно. Она с трудом различала его лицо. Но ей незачем было
видеть Клерфэ. Жизни не надо смотреть в лицо! Достаточно
ощущать ее.
остановилась у заправочного пункта; шум заглушал его голос.
икру. Ты видел Лилиан?
тридцать секунд вам никто не сменит колеса.
Жмите за ним. Жмите до тех пор, пока он не выдохнется! А потом
держите его позади. Больше нам ничего не требуется. У нас оба
первых места.
промелькнуло что-то пестрое, белое и сверкающее -- трибуны, а
потом перед ним опять было только шоссе, ослепительно голубое
небо и точка на горизонте -- точка, которая станет облачком
пыли, Дювалем, машиной Дюваля.
серебром оливковые деревья, шоссе, петлявшее вокруг горы,
виражи, повороты и брызги щебня, летящие из-под колес; он
почувствовал жаркое дыхание мотора, почувствовал, как горят его
ноги; какое-то насекомое, точно снаряд, ударилось о его
защитные очки. Он увидел живую изгородь из кактусов, подъемы и
спуски на виражах, скалы, щебень, мелькающие километровые
столбики. Потом перед ним появилась древняя серо-коричневая
крепость Калтавутуро и облако пыли -- пыли становилось все
больше, -- и вдруг он различил какое-то паукообразное
насекомое, машину другого гонщика.
Через десять минут он уже хорошо различал идущую впереди
машину. Конечно, это был Дюваль. Клерфэ повис на нем, но Дюваль
не освобождал дороги. При каждой попытке обойти его, он
блокировал машину Клерфэ. Он не мог ее не видеть -- это было
исключено. Дважды, на особенно крутых поворотах, когда Дюваль
выходил из виража, а Клерфэ только входил в него, машины так
сближались, что гонщики могли взглянуть друг другу в лицо.
Дюваль намеренно мешал Клерфэ.
пока шоссе не пошло кверху широкой дугой: теперь он мог
смотреть вперед. Он знал, что дальше должен быть не очень
крутой поворот. Дюваль вошел в него, держась внешнего края
шоссе, чтобы помешать Клерфэ обойти его машину справа. Но
Клерфэ только этого и ждал; срезая поворот, он помчался рядом с
Дювалем по внутренней стороне виража. Машину Клерфэ стало
заносить, но он выровнял ее, ошеломленный Дюваль на секунду
замедлил ход, и Клерфэ пронесся мимо него. Облако пыли вдруг
оказалось позади Клерфэ. На фоне клубящегося неба он увидел
величественную Этну, увенчанную светлым дымом; обе машины
мчались вверх к Полицци, самой высокой точке всей дистанции;
Клерфэ был впереди.
километров вырвался из облака густой пыли и увидел голубое
небо, когда чистый, живительный, как вино, воздух пахнул ему в
лицо, покрытое толстым слоем грязи, когда он вновь ощутил жар
беснующегося мотора и вновь увидел солнце, вулкан вдали и весь
этот мир, простой, великий и спокойный, мир, которому нет дела
ни до гонок, ни до людей, когда он достиг гребня горы,
почувствовав себя на миг Прометеем, Клерфэ ощутил небывалый
прилив сил, и его кровь закипела, подобно лаве в Этне. Ни о чем
определенном он не думал, вернее, думал обо всем сразу: о
машине, которая слушалась его, о кратере вулкана, ведущем прямо
в преисподнюю, о небе из синего раскаленного металла; он мчался
к нему до самой Полицци, пока шоссе вдруг не начало
стремительно падать вниз, поворот за поворотом, и Клерфэ тоже
ринулся вниз, переключая скорости, без конца переключая
скорости. Здесь победит тот, кто умеет лучше всех переключать
скорости. Клерфэ ринулся вниз, в долину Фиуме Гранде, а потом
опять взлетел на девятьсот метров вверх, к мертвым голым
скалам, и снова помчался вниз, -- казалось, он раскачивается на
гигантских качелях; так было вплоть до самого Коллезано, где он
вновь увидел пальмы, агавы, цветы, зелень и море, а от Кампо
Феличе начинался единственный прямой отрезок дороги -- семь
километров по берегу моря.
чтобы сменить покрышку с пробитым протектором. Он, как в
тумане, увидел трибуны, походившие на ящики с пестрыми цветами.
Рев мотора, который, казалось, слился с неслышным ревом
вулкана, замер. Во внезапно наступившей тишине, которая вовсе
не была тишиной, ему вдруг почудилось, что подземный толчок
выбросил его из кратера вулкана и что он плавно, как Икар,
спускается вниз на землю, в раскрытые объятия земли, спускается
к той, что сидит где-то на трибуне, чье имя, чей облик, чьи
губы воплотили для него всю землю.
Подобно тени парящего в небе фламинго, рядом с ним летело его
чувство к Лилиан, то отставая от него, то опережая его, но
всегда совсем близко.
овладел ею, однако задние колеса не слушались. Он пытался
выровнять их с помощью руля, но тут неожиданно возник поворот;
люди облепили поворот, как мухи облепляют торты в деревенских
кондитерских. Машина словно взбесилась: ее бросало в разные
стороны, руль рвался из рук. Клерфэ затормозил, поворот был уже
совсем близко. Он затормозил слишком сильно и снова дал газ, но
руль перекрутил ему руки, он почувствовал, как в плече что-то
хрустнуло; поворот вырастал перед ним с молниеносной быстротой;
на фоне сверкающего неба люди стали в три раза больше и все
продолжали расти, пока не превратились в гигантов. Миновать их
было невозможно. С неба на Клерфэ ринулась черная тьма. Он
Лукьяненко Сергей
Мацумото Сэйте
Шилова Юлия
Акунин Борис
Орлов Алекс
Шилова Юлия