этому невропатологу, что не любит одну женщину и не то что не любит, а
питает к ней безотчетную жгучую ненависть на почве отвращения и признался,
что возникают у него в связи с ней нехорошие преступные желания.
ответил, что сам он тоже не всех, мягко говоря, женщин любит, а некоторых
терпеть не может, тем более в автобусе. Но из этого, сказал, ничего не
следует и не вытекает.
красный свет. Расин посмотрел туда, где должна была маячить ее спина, но
спины не нашел и не увидел, а увидел, что женщина стоит уже к нему лицом и
вообще не стоит, а готовится к выходу, прокладывая себе путь промеж стоящими
перед ней плечом к плечу пассажирами и пассажирками. И она столкнулась с
Расиным взглядом, и Расин неожиданно для себя самого кивнул ей, как
знакомой, и она ему кивнула в ответ. Все-таки они примелькались один другому
и поэтому, встретившись глазами случайно, поздоровались, тут же сообразив,
что здороваются, зная человека только в лицо.
свои двери. А Расин не прижался к ним, к дверям, как делал это на предыдущих
остановках, а вышел из автобуса, освободив проход. И народ повалил из двери
на волю, и она тоже вышла, всколыхнувшись несколько раз на ступеньках, и
прошла мимо Расина, задев его оттопыренным локтем. И Расина потянуло было
схватить этот локоть и хоть боль ей какую-нибудь причинить пустячную, но он,
вопреки желанию, не сделал этого, и локоть, пропахав по его пиджаку, повис в
воздухе и стал удаляться. А Расин проводил его взглядом и вцепился в
поручень тронувшегося уже автобуса, и боком проскочил между створками двери
в полупустой салон, чтобы выйти из него на следующей, конечной остановке. И
он смог даже сесть - настолько освободился автобус у фабрики, на
предпоследней остановке своего маршрута. И Расин сел. И карман его брюк
натянулся чем-то продолговатым и оттопырился. Выкидушка, понял Расин,
пощупав выпирающий предмет через ткань брюк. И он подумал, что вроде не клал
ее сегодня туда. Но точно он, конечно, не помнил, клал или не клал нож в
карман, и решил, что ну и ладно, приду домой с работы и выложу.
чем освобождался он обычно. Так получилось у него. И он прошел отрезок пути
до следующей остановки пешком, истратив на дорогу эти лишние пятнадцать
минут. И не с целью, поставленной себе заранее, это сделал, а так, пошел
пешком и все - чтобы проветриться. И на следующей, ее остановке, он выбрал
место за спинами сплоченной группы людей, ждущих двадцатый автобус.
человеческого скопления. Или, может быть, чуть правее от центра она стояла,
и голова ее была повернута в ту сторону, откуда пришел сейчас Расин. Все
остальные смотрели туда же, выглядывая друг из-за друга, чтобы вовремя
увидеть приближающийся автобус и занять наиболее выгодную позицию для
посадки в него.
рубежах, сдвинулись со своих мест и подались вперед. И Расин подался и,
раздвинув плечом сомкнутые спины, протиснулся к ней как можно ближе. Она
стояла теперь в шаге от Расина, отделенная одним-единственным мужчиной. Но
когда автобус подъехал, мужчина этот сместился, чтобы войти в переднюю
половину задней двери, и Расин сел в автобус за ней - следующим. И она,
поднявшись по ступенькам, устремилась к левой стенке салона, в угол, где
сзади, у вертикального поручня, соединяющего пол автобуса с его крышей,
имелось достаточно пространства для ее громоздкой фигуры. Расин также,
дважды ступив, взялся за этот поручень. Только он повыше за него взялся, над
ее головой, а она - низко, на уровне, примерно, своей груди взялась. И
опять, как и утром, правда, с другой точки зрения, увидел он ее торчащие
сквозь прическу уши. И с каждым, самым легким поворотом головы, волосы ее
шевелились, и Расину чудилось, что уши тоже шевелятся - вместе с волосами. И
он закрыл глаза и снова открыл их, и уши шевелиться перестали, застыв на
своих положенных местах, как приклеенные. После чего Расин с облегчением
вздохнул полной грудью и задохнулся ее запахом, в котором сегодня явно
преобладала парфюмерная составляющая, и она, щекоча ноздри и раздражая их
слизистую, раздражала и самого Расина. Но на этот раз он не отодвинулся и не
отвернулся, хотя даже глаза у него начали слезиться, а все стоял и вдыхал
отработанный и источаемый этой женщиной воздух, втягивая его в себя носом с
жадностью.
недовольства в ее голосе Расин не уловил.
мы всегда вместе ездим.
ящиками, а пошел с ней по тротуару. И она ему на это не возразила и не
воспротивилась, а шла себе рядом как ни в чем не бывало, пока не пришли они
к ее дому. И она сказала:
зайдете? У меня кофе есть жареный, в зернах.
неудобно?
мебели особой в квартире у нее не было, а стояло что-то самое элементарное и
простое, зато висел в комнате во всю стену ковер с олимпийской символикой, а
на нем булавками были понаколоты какие-то вышивки и изделия из макраме, и
всякие иные рукоделия.
сказала:
уголком и от этого узкий.
шкафа, то посудой, то чем-то еще неопределенным.
услышал, как заработала, треща, кофемолка и как зашипел и зажегся газ, после
чего по квартире пополз новый запах - запах свежего закипающего кофе.
и поставила все на низкий, так называемый журнальный стол, потому что
никакого другого стола в комнате не было. Под кофеварку подложила она
полотняную салфетку, сложенную вчетверо - наверно, чтоб не испортить
полировку.
кружочками, печенье "Привет" с конфетами и, чего Расин не ожидал, початая, а
если точнее - недопитая бутылка коньяка "Десна". Все это перечисленное
громоздилось на черном подносе не то деревянном, не то пластмассовом, и
расписан этот поднос был красными большими шарами.
дурацким столом о трех раскоряченных ножках, и следил за тем, как бестолково
колыхалась она и покачивалась в воздушном пространстве квартиры,
распространяя вокруг себя волны своего причудливого запаха, и волны эти все
более и более уплотнялись, очевидно, из-за того, что присутствие Расина ее
волновало и будоражило.
чашки кофе и долила в них же коньяку.
язык и щеки изнутри, а коньячный привкус в кофейном обрамлении показался
Расину лишним и неуместным.
и измерениях сразу, чтобы взять из буфета рюмку.
и его рука потрогала карман.
приподнимала шершавый материал брюк и возвышалась упрямой точкой.
колбасный с тмином. Угощайтесь.
маленькая - почти как рюмка.