какой-то предмет. Оглянувшись, почтенный лавочник, по собственным его
словам, увидел вывеску одного из гнусных кабаков, еще недавно кишевших в
Англии. Появления вывески он объяснить не мог. Поскольку она придавала
законность действиям шофера, полиция вмешиваться не стала.
автомобиле. Путь их неизвестен, хотя некоторый ключ к разгадке дает
следующий ин-ццидент. Когда они ожидали второго стакана, один из них заметил
жестянку с горным молоком, которое так усердно рекомендуют светила нашей
медицины. Высокий шофер (до странности невежественный во всем, что касается
современной науки и современной жизни) спросил у своего спутника, что это
такое, а тот справедливо ответил, что указанный продукт изготовляется в
образцовой деревне Миролюбец под личным руководством д-ра Мидоуса. Тогда
высокий шофер, по-видимому, крайне безответственный, купил всю жестянку,
заявив, что на ней записан нужный ему адрес.
снова не устояла перед здравым скепсисом науки. Наш корреспондент прибыл в
Уиддин-гтон после того, как оттуда уехали незадачливые шутники;
и заверяем читателей".
обоев, словно генерал, догадавшийся, как разгромить врага, изменив план
кампании. Классический профиль был неподвижнее камня, но всякий, кто знал
Айвивуда, понял бы, что мысли его несутся быстрее, чем автомобиль, давно
превысивший скорость.
туда войдет. Садовнику прикажите сделать палку четыре фута девять дюймов
длиной и прибить к ней перекладину. Это будет костыль. Я еду в Лондон.
куда вы едете?
речь.
отговорить, и отправилась за подругой. Джоан увидела, что Филип уже стоит,
опираясь на костыль, и восхитилась им, как никогда не восхищалась Пока его
вели вниз и помещали в автомобиль, она ощущала, что он достоин своего рода,
этого моря и этих холмов. Божий ветер, называемый волей - единственное наше
оправдание на земле, - коснулся ее лица. В звуках
крестовый поход.
как стратег всю ситуацию и создал план, достойный Наполеона. Факты лежали
перед ним;
может упустить такого места. Он знал, что Дэлрой просто неспособен оставить
подобное селенье 160 без скандала.
враги достаточно умны, чтобы не оставлять следов.
автомобиле не раньше, чем через два дня, а то и через три. Таким образом,
время у него было.
него его же собственный закон. Издавая этот закон, лорд Айвивуд резонно
полагал, что кабаки исчезнут Он делал именно то, что и полагается в таких
случаях, - вывеска становилась привилегией, знаком касты. Если джентльмен
хотел предаться богемной свободе, ему ничто не мешало. Если обычный человек
хотел достойно выпить, путь был закрыт. Постепенно питейные заведения должны
были стать диковинкой, как старый токай или вересковый мед. План был достоин
государственного мужа. Но, подобно многим таким планам, он не учитывал того,
что мертвое дерево может двигаться. Пока его перелетные враги втыкали
вывеску где угодно, народ мог и радоваться, и негодовать, но главное - он
волновался. Только одно было хуже, чем появление кабака, - его исчезновение.
редкий, а потому столь весомый символ. Значит, закон надо изменить. Изменить
сразу; изменить, если можно, прежде, чем беглецы покинут Миролюбец.
может внести законопроект и провести его без диспута, если никто не
возразит. Он пояимал, что возражать не будут, поскольку Айвивуд внесет
дополнение в свой собственный закон. Он понимал, наконец, что дополнения
достаточно маленького. К закону (который он знал наизусть) нужно прибавить
слова: "...если полиция не извещена за три дня". Парламент не станет
отвергать и даже обсуждать такую мелочь. И мятеж "Старого корабля" будет
подавлен, бывший король Итаки - побежден.
все это он придумал прежде, чем увидел большие сверкающие часы на башне и
понял, что чуть не опоздал.
ранга и того же рода вышел из кафе на Риджент-стрит, неспешно направился по
Пикадилли к Уайтхоллу и увидел тот же золотой, колдовской глаз на высокой
башне.
помнил, где можно поесть. Проходя мимо холодных каменных клубов, похожих на
ассирийские усыпальницы, он припомнил, что состоит почти во всех. Завидев
вдалеке высокое здание, которое ошибочно зовут лучшим клубом Лондона, он
вспомнил, что состоит в нем. Он забыл, какой округ Южной Англии дал ему это
право, но он мог войти туда, если захочет. Должно быть, он нашел бы иные
слова, но он знал, что в странах, где царит олигархия, важны лица, а не
законы, визитные карточки, а не избирательные бюллетени. Он давно не был
здесь, поссорившись когда-то с прославленным патриотом, попавшим
впоследствии в сумасшедший дом. Даже в самую глупую свою пору он не почитал
политики и бестрепетно забывал о существах, принадлежащих к его партии или к
партии его противников. Лишь однажды он произнес речь о гориллах и
обнаружил, что выступил против своих. Мало кого тянет в парламент. Сам
Айвивуд ходил туда лишь по крайней необходимости, как в этот день.
палату общин, и принадлежал он к оппозиции. Как мы сказали, в парламенте он
бывал редко, однако знал его хорошо и не направился в зал. Он проковылял в
курительную (хотя не курил), спросил ненужную сигару и нужный листок бумаги
и написал короткую, продуманную записку одному из членов кабинета, который,
несомненно, был здесь. Отослав ее, он стал ждать.
и глядя на реку. Он сливался с устрицами в новом, более реальном смысле и
жадно пил крепкий вегетарианский напиток, носящий высокое, звездное имя
вечера. Душа его пребывала в мире со всем, даже с политикой. Наступил тот
волшебный час, когда золотые и алые огни огоньками гномов загораются над
рекою, но холодный, бледно-зеленый свет еще не исчез. Река вызывала в нем
светлую печаль, которую два его соотечественника, Тернер - в живописи, Генри
Ныо-болт - в стихах, уподобили белому кораблю, обращающемуся в призрак. Он
вернулся на землю, словно упал с луны, и оказался не только поэтом, но и
патриотом;
стойкая, хотя и бессмысленная вера, которую даже в наши дни испытывает почти
каждый
Велеречивые глупцы, Дивясь тому, как ловко лгут, Нередко собирают тут Свой
шутовской синедрион И в душной комнате кричат, Где меньше окон, чем в аду.
Дана им эта честь...
назвали бы вольным, он направился к двери, через которую входят члены
парламента, и вошел.
предполагая, что заседания нет. Однако вскоре он различил человек
семь-восемь и расслышал старческий голос с эссекским акцентом, говоривший на
одной ноте, что мешает нам расставить знаки препинания:
постарался изложить ясно и не думаю что мой уважаемый противник укрепит свою
репутацию если истолкует его неправильно и вправе сказать что если бы в
столь важных вопросах он меньше спешил
сторонникам крайностей было бы труднее применить их к свинцовым карандашам
хотя я ни в коей мере не хочу разжигать страстей и затрагивать личности я
вынужден сказать что мой уважаемый противник делал именно это о чем
несомненно сожалеет и я не хотел бы оскорблять кого-нибудь и уважаемый
мистер спикер не допустит оскорблений но я вынужден прямо сказать моему
уважаемому противнику что вопрос о колясках которым он меня попрекает тогда
как я мень- ше чем кто бы то ни было...
зал и передал записку молодому человеку с тяжелыми веками, правившему в тот
момент Англией. Человек этот встал и вышел. Дориана охватил, как написал бы
он в юности, сладостный трепет надежды. Ему показалось, что в конце концов
произойдет что-нибудь понятное; и он тоже вышел.