Чтение 26–й страницы книги ~Меч космонавта~

тут все, даже самые бесстрашные рубаки, бледнеют при мысли о клейковине. Я
так понял, что это известный мне полипептидный слизень, впрочем гнездовья
у него, как правило, севернее - в лесотундре.

Между прочим, один из конников даже показал мне, как надо поднимать и
опускать саблю, и коим образом махать секирой. Так что я быстро одичал. Но
с другой стороны мне взамен индейского наряда дали обмундирование, которое
осталось от одного бойца, откинувшего сапоги из-за чего-то похожего на
малярию. Выжарил я над костром вшей, гнид, пиявиц и напялил на себя.
Ничего, вид бравый - только в животе слишком большой простор получился, а
коротковатые штанцы не достают до голенищ сапог. Говнодавы были огромные
разношенные, но накрутив уйму портянок, кое-как подогнал оба калибра.

Саша, как не пытались бойцы его отогнать или подстрелить, следовал за
мной. По-крайней мере, он первый узнавал, что меня собираются отправить на
стирку или по ягоды.

Однажды также буднично, как и про стирку, он сообщил, что наш отряд
вот-вот напорется на большое конное воинство тюрков. Я, конечно, не
поверил, что вот-вот должна начаться рать. Но все получилось также
неожиданно, как и в тот раз, когда я наткнулся на отряд Председателева.

Враги ехали по дну мшистой лощины, склоны которой к тому же заросли
густыми зарослями кизила. Люди сотника Председателева заметили ордынцев,
когда до тех оставалось шагов сорок. У наших была некоторая фора, они
находились на возвышенности и кизил выступал в роли заграждения.
Председателев не сдрейфил (удирать было бы худшим вариантом), его конники
выстроились уголком, с обеих сторон от лощины, и стали поливать ордынцев
свинцом. Когда тюркские кони пытались вынести своих всадников вверх по
склону, их встречали мечи-секиры, рога и копыта теменских единорогов, а
также и сильные челюсти боевых псов, которые могли и руку пополам
перекусить.

Тюрки десятками скатывались назад, кто с рваным горлом, кто с
пробитой грудью, кто с расквашенным животом, кто отдельно от своей головы.
Однако наши цепи, протянувшиеся вдоль лощины, оказались короче вражеской
колонны и на флангах ордынцы довольно спокойно преодолевали склон. Вскоре
завязалась рубка в окрестностях оврага. Поначалу сотня Председателева
успешно противостояла тюркам, но полку врагов все прибывало.

И тут я почувствовал, что скоро дело дойдет и до меня. Собственно,
коммюнике с поля боя доставлял мне Саша, потому что я пребывал в обозе,
где сгрудились вьючные лошади и бараны. Сам я видел поначалу лишь спины
дерущихся конников Председателева. Потом битва с рубкой, колкой и сечей, с
жуткими воплями, кровавыми фонтанами, разрубленными телами предстала
передо мной воочию, но как будто голофильм на экзотическую тему. Я был
психологически еще далек от всего этого. Однако в какой-то непрекрасное
мгновение заметил, что прямо ко мне, невзирая на мою психологическую
отдаленность, скачут трое прорвавшихся ордынцев, а там уже стало их пять и
даже семь. Рядом же со мной находился только один казачок не слишком
богатырского вида. На плечо сел Саша, который неустанно проводил воздушную
разведку.

- Атас, хозяин, надо улепетывать, если вы только не собрались
повторить подвиги Евпатия Коловрата. Я заметил лесную тропу по которой
можно беспроблемно отвалить.

Но, прежде чем я смог чего-нибудь сообразить, на нас с казачком
налетело с десяток ордынцев, среди коих были сипахи из самой Туркии в
красных тюрбанах. Мы успели выстрелить из пищалей, положили двоих, но тут
казачка срубили, а мне в грудь направилось сразу три копья с длинными и
широкими наконечниками.

Перед этим пару минут я уже слезно обращался к процессору
трансквазера, но тот отделывался равнодушными ссылками на низкий
энергозапас и бессмысленными советами - типа "сесть с нукерами за стол
переговоров".

Впрочем, когда меня должны были уже нанизать на вилки,
сконденсировался-таки черный вращающийся диск.

Из-за этого вражеские всадники и заструились вдоль канала
хроноволнового преобразования. А я стал играть хрональными линиями,
пытаясь перенаправить свою кривую в лучшую сторону и завязать жуткими
узлами вражеские хронопотоки. На сей раз быстро выпутался из положения,
может потому что неподдельный ужас усилил все мои способности. Между
прочим, я не дрейфил даже при виде вражеского крейсера, ощерившегося
гразерами, которые превращают в радостный свет все живое и неживое на
расстоянии миллиона кэмэ вокруг. Но от этих оскаленных ртов, выпученных
глаз и засохших трофейных голов, подвешенных к нукерским поясам на манер
орденов, меня явно пробрал мандраж.

Когда пейзаж вновь стал объемным и ярким, вблизи меня никого не
оказалось. Я перескочил в телегу, установил на ее бортике три пищали.
Успел хорошо прицелиться, когда в мою сторону поспешило четверо ордынских
нукеров. Выстрелил метко, трое тюрков выпали из седел и давай бороздить
башками землю, запутавшись ногами в стременах. Когда подлетел ко мне
последний, его единорог не смог добраться до меня - телега мешала. А мне
было сподручно крутануть мечом-секирой, и попал я по горлу самому
туркийскому сипаху, так что брызнули алые фонтанчики артериальной крови.

Затем я перескочил на мелкую, но крепкую лошадку и двинул в лес, по
дороге засадив пику в еще одного ордынца. Путь пролегал среди деревьев и
доставлял массу острых ощущений: каждая низко расположенная ветвь угрожала
снести мне кочерыжку. Только через пару часов решился я притормозить
своего конька-горбунка. Тут и ворон Саша, сев на облучок, мигом обгадил
его.

На привале решил я теперь пробираться до левого берега Обского
пролива, а там уже найти способ переправиться через двухсотмильный водный
простор - на правый берег. Нынче у меня были коняга, пищаль, берендейка с
кремнями, порохом и пулями, плюс еще пика. По шляхам и торным тропам я
старался не ехать, предпочитая обочины и темное время, так что долгое
время ни один дозор не пытался меня прихватить. В итоге, со своим
поводырем преодолел еще километров триста к северу-западу.

Но к концу недели я попался разъезду черных стражей, причем ночью. Не
помогло тепловое зрение, потому что сидели она в дупле гнилого таежного
великана. Не помогла и история о побеге из ордынского плена. Было признан
я дезертиром от царской службы и клонилось вроде к тому, чтобы отсечь мне
башку.

Пока тянулось неспешное разбирательство в каком-то приказе, я сидел
колодником в столичном кандее, где крысы были лучшие друзья человека.
Однако Саша проникал через вентиляционное отверстие, гонял нахальных
грызунов и даже приносил мне кое-какую еду, включая красную рыбу с
неведомого праздничного стола. Иммунитет мой уже достаточно укрепился,
чтобы я мог обойтись без инъектора, который у меня естественно отобрали.
Сохранилась только единственная шприц-ампула с гипноделиком. Едва ее не
потратил, когда на меня кинулся какой-то сокамерник с криками: "Беса
споймал". Задушить он меня не задушил, только сопли выдавил, а затем Саша
его угомонил профилактическим ударом клюва в глаз. Над поверженным телом
пернатый друг произнес эпитафию: "Плохо, когда голова не варит, а руки
делают."

С тех пор меня никто не пытался обидеть, однако все попытки дать деру
с помощью трансквазера заканчивались ничем. Тюрьма представляла из себя
катакомбы и каждый раз хрональный канал заводил меня в один из углов этого
заколдованного подземелья. Я еще раз убедился, что на Земле хрональные
линии, ниточки судьбы, то ли менее податливы, то ли находятся под чьим-то
более сильным воздействием. Можно было назвать это магией, можно
бесовщиной, можно - истощением энергии трансквазера. Его процессор вскоре
перестал реагировать на просьбы и только вежливо намекал, что, дескать,
поищите другой более простой и экономичный выход из положения. А простым
выходом из положения, даже в лучшем случае, являлось усекновение моей
повинной головы. И вообще тут быстрый снос башки считался мягким
наказанием - так сказать, легко бы отделался. За серьезные проступки
сажали на кол и вешали за ноги. Один зек-колодник с раскосыми глазами,
сказывал, что это еще ничего - в красном Шэне за непочтительность к
властям преступника помаленьку скармливают рыжим муравьям или бросают в
яму с черными скорпионами. А вот в Орде беглым рабам ломают позвоночник
или снимают кусками кожу. В Туркии любят варить "неверных собак" в больших
котлах. В вот в Верхней Германии специализируются на медленном
поджаривании "ведьм" и "еретиков". Это мне поведал немец-контрабандист по
имени Ахмет, человек с большими смоляными усами и в кепке-самолете. Кроме
того, из-за голодухи так свистело в моих кишках, так надолго пропал стул,
что и казнь не воспринималась особо огорчительно.

В общем, меня собирались "слегка" наказать, но тут понадобились
весельные рабы для морского похода вдоль западного побережья Теменского
моря. И, забыв даже выпороть батогами, меня усадили на скамью
галеры-кадорги. Вместе с другими штрафниками я работал веслом (слава
космическому ветру к той поре моя мускулатура достаточно окрепла), или же
тянул суденышко батрачьим образом. Река Тура довольно быстра закончилась
Теменским морем, и после недельного перехода мы вышли в Обский Пролив. Там
состоялось решительное сражение с шэньским флотом, во время которого линия
теменских кораблей была рассечена громоздкими джонками, наша галера
оказалась пробита ядрами с ближней дистанции и оперативно отправилась на
дно. Надсмотрщик оказался милым человеком - он освободил меня от кандалов,
чтобы я помог ему добраться до берега: плавать мастеру кнута еще не
приходилось. И я бы честно помог, но его проглотил морской змей, который
на мой взгляд был все-таки очень длинной и зубастой рыбиной типа мурены.

По счастью я не ознакомился с этими зубами, каждый из которых
напоминал кривой меч, меня направлял парящий над водами ворон Саша. А
затем подобрали китаи-шэньцы, которые хотели вдоль правого берега Обского
Пролива выйти в Северный Океан.

У них после битвы был большой недостаток матросов, поэтому пришлось
мне полазать по вантам и походить по гафелям на высоте пол ста метров от