Чтение 26–й страницы книги ~Кого за смертью посылать~

Гувернянька с достоинством поднялась.

- Дневные сказки избывают ночные страхи! - важно сказала она, хотя Жихарь
так и не понял, кто кого избывает.

- Сходите, дочери любезные, проведайте братца - он проснулся, хочет вас
видеть... Ляля и Доля умчались.

- Спит по-прежнему, - сказала Апокалипсия Армагеддоновна, не дожидаясь
вопроса. - Вы там до чего досоветовались?

- Перегонный котел от натуги взорвался, - ответил богатырь. - Головы
уцелели, умы прояснились. Сейчас решаем, кого за Смертью посылать.

- Все равно же сам пойдешь. А куда хоть, знаешь?

- В Костяные Леса, конечно, - сказал Жихарь. - Только как теперь туда
проникнуть, живому-то? Не отравишься, не удавишься... Разве что... - Он
задумался.

- Вот слушай, - сказала гувернянька. - То есть больше никого не слушай,
кроме меня. Людей с собой не бери, прихвати одного Колобка - невелика
тяжесть. Поезжай прямо сейчас, чтобы никто не знал, не то начнут
отговаривать. А когда вернешься, они, поди, и не заметят...

- А на что мне Колобок?

- Он многое знает, если потрясти как следует. Значит, слушай... Только
больше меня злокачественной не обзывай!

- Не буду, - кивнул Жихарь.

- Сыну на всякий случай имя оставь...

- Нет, - сказал Жихарь. - Когда вернусь с победой, тогда и нареку. А иначе
ведь все равно он не вырастет, так и будет младенец...

- Как хочешь... Стало быть, сгоняла я нынче Симеона Живую Ногу в одно
место...

...Когда-то скифы были многочисленным и могущественным племенем, ходили в
дальние походы, покоряли царства и государства, свозили в свои холмистые
земли несметные богатства. От хорошей жизни скифы обленились, переложили
все дела на рабов, а сами предались развлечениям.

Развлечений у скифов было два. Первое заключалось вот в чем: знатный воин
залезал на одинокое дерево либо на высокий столб, нарочно для этого
вкопанный в землю. Слуги подводили под дерево оседланного коня, скиф
примеривался к конской спине и прыгал, растопыриваясь в воздухе. Если,
рухнув в седло, скиф ломал коню крестец, то считался победителем и
прославлялся вовеки. Если не ломал, то подвергался насмешкам и понуро шел в
свой шатер, чтобы с помощью обильной пищи набрать вес для следующего
состязания.

В шатре его ждало и другое развлечение - усмирять строптивых рабынь. Но
после подобного прыжка - неважно, удачного или нет - усмирять было очень
трудно, поскольку у прыгуна все там было отбито. Так что участвовать
последовательно в двух развлечениях удавалось только самым выносливым.

С годами конское поголовье у скифов сильно сократилось, рабыни же сделались
не то что строптивыми, а откровенно наглыми. Помыкали толстыми витязями как
хотели.

Те, кто поумнее, отказывались от дедовских обычаев: не калечили коней и не
мучили зря рабынь - они потихоньку уходили в леса, научились ставить избы,
сеять жито. Так и появились на свет многоборцы, и сердились многоборцы,
когда напоминали им о скифском происхождении. Тем более что и глаза у них
стали уже не раскосые и не жадные, в отличие от предков.

Соседи - те же степные орды - давно бы искоренили это древнее племя, но
была у скифов одна верная выручка. Научились они в трудный час отправлять к
своим скифским богам гонцов, чтобы жаловаться непосредственно самому
вышнему начальству. Для этого рыли глубокую яму, складывали туда обильные
припасы на долгую дорогу, закалывали доброго коня, парочку отроков и
служанок, а потом выбирали после известных состязаний лучшего воина и в
награду удавливали его, плача и рыдая. Укладывали героя на ложе из трав,
накатывали над ямой бревна и насыпали поверх бревен высокий курган. Герой
попадал куда следует, излагал требования племени и указывал на обидчиков.

Опасаясь небесного гнева, соседи со скифами не связывались.

Впрочем, точно так же провожали в Костяные Леса умерших или убитых вождей.

Быстроногий Симеон выяснил, что последний вождь по имени Карбасай умер от
пузяного вздутия еще на исходе зимы и до сих пор не похоронен - прощальные
обряды и пиры заняли много времени, а тут еще и Смерть куда-то
подевалась... Некому стало нынче провожать вождя...

Поэтому примчавшегося на необыкновенном коне Жихаря скифы встретили весьма
радушно - не помнили такого в племени, чтобы кто-нибудь по доброй воле
согласился сойти в могильную яму.

Здесь, в степи, отсутствие Смерти почти не замечалось, трава успела
вымахать выше пояса, И что в ней творилось, никто не видел. Разве что по
небу иногда пролетал гусь, пронзенный меткой стрелой. Да еще солнце в
безоблачном полуденном небе чуть покраснело, как бывает при тумане или при
пожаре, хотя степь нигде не горела. Там, на солнце, тоже было не все в
порядке.

Кузнец Окул пожаловался Жихарю, что дров и угля при работе тратится больше,
чем в прежние времена, потому что горят они не так жарко. Жихарь на это не
обратил внимания, а Колобок встревожился. Он сказал, что вот так,
незаметно, земля остынет, потому что все ее тепло уйдет в небесную пустоту,
а взять нового теперь негде. То есть на смену обычной Смерти придет иная,
тепловая...

Лю Седьмой слегка утешил Колобка, сказав, что еще допрежь остывания станет
нечем дышать - ведь воздух очищается через зеленые листья, а они нынче
никуда не годятся. Люди, конечно, не умрут, но все задохнутся, станут синие
и угорелые, совершенно безумные, и если Смерть все-таки соизволит
вернуться, то работы для себя уже не найдет даже по части мелких жуколиц -
все, что шевелится, неизбежно подохнет.

Колобок щедро отпустил белому свету на остывание несколько веков, Лю
Седьмой на задыхание - от силы несколько лет, а то и месяцев.

- Чего ж я один-то среди вас, безжизненных, делать буду? - сокрушался
Колобок. - И от кого мне тогда уходить?

Гомункул на эту поездку решительно отказался париться в дорожной суме. Ляля
И Доля сшили ему из кожаных ремешков такую ловкую сбруйку, чтобы Жихарь мог
навешивать ее на шею. Богатырь поворчал, но согласился. Колобок был легкий,
высохший. Золотую цепь он перед дорогой снял и отдал на хранение домовому,
посулив содрать с того в случае пропажи три шкуры. Гомункул знал, что у
скифов бывают золотые украшения и понаряднее - со зверями и всадниками.
Умели ведь когда-то...

Сейчас они умели только вспоминать былое величие, рассказывать друг другу
одни и те же старые сказки, пить ставшее непьяным кислое кобылье молоко да,
как было сказано выше, губить коней. Усмирение рабынь вовсе сошло на нет...

- Почему голову врага на груди носишь, а не у седла? - спросил Жихаря
молодой вождь. Предводителей здесь выбирали, понятное дело, по весу.

- Это друг и советчик! - обиделся Жихарь, и скифы стали глядеть на него
почтительно: надо же, до чего жесток многоборский князь!

Сам Колобок, против своего обычая, не обиделся и не стал ничего объяснять.
Пышных хлебов здесь не пекут, знают лишь плоские пресные лепешки...

К погребению все было готово. Скифский жрец давал покойному вождю последние
напутствия - к кому обратиться да чего сказать, скольких предков приветить,
скольким врагам и на том свете задать хорошую взбучку. При этом он нет-нет
да и взглядывал в сторону Жихаря - мертвец хорошо, а на живого все-таки
надежды больше.

- Еды на троих кладите! - потребовал Колобок.

- Тебе-то зачем? - шепотом спросил Богатырь.

- Положено - отдай! - строго сказал Гомункул. - Хлеб, знаешь ли, сам себя
несет...

Воины в высоких колпаках глядели на Жихаря с благодарностью: хоть Смерти и
нет, но кому охота коротать вечность в душном подземелье?

Покойного вождя жрецы своевременно подготовили к длительному хранению -
вытащили скудные мозги и обильные внутренности, пропитали смолой и
травяными настоями, - но работу эту, наряду с прочими, выполнили кое-как,
отчего славный Карбаксай явственно пованивал. Ладно еще, что и нюх у людей
притупился...

Плача не слышалось: за месяцы прощания со своим главарем всё выплакали, а
до Жихаря с Колобком никому дела не было, сами напросились...

- Коня берегите, - сказал напоследок Жихарь. - Вернусь - спрошу!

- Продай, а? - сказал вождь. - Проверим, крестец у него крепок ли?

- Проверь! - великодушно разрешил богатырь и захохотал. Потом спустился по
бревну с поперечинами в яму.

Скифы споро, пока странный гость не передумал, настелили над ямой бревна.

- Плотней, плотней! - командовал Жихарь. - Не желаю пыль глотать!

Наконец последний солнечный лучик над головой его истончился, поиграл на
бревенчатой стене и угас.

Полетели первые комья земли. Удары становились все глуше и глуше.

- Так они курган целую неделю будут насыпать, - сказал богатырь и
закашлялся. - Жалко, что нельзя раздвоиться: я бы до вечера управился,
хорошенько поевши...

И почувствовал, что есть не хочется. И пить. И спать. На земле он этого не
замечал. То есть замечал, но не хотел подробно думать.

- Ничего, - сказал Колобок. - Сейчас должно подействовать. Курган - это
ведь для людей, для памяти...

- Душно становится, - пожаловался богатырь и закашлялся. - И запах этот...
И темно...

- Лю мне подарил фонарик, - сказал Колобок. - Единственный умный человек
среди вас, обломов. Даже непонятно, почему он с вами связался.

- А ты чего связался?

- У меня своя выгода...

- Зажигай свой фонарик, деловой...

В синем свете фонарика появились из тьмы высокие кувшины с пивом и квашеным
молоком, связки конской колбасы, кабаньи окорока, головы сыра, стопы
лепешек.