Чтение 26–й страницы книги ~Обретение Энкиду~

Ух, знаю я таких стервищ! - Он погрозил кулаком отсутствующей Луринду.

Я уж и не знал, как друга утешить.

- Ну, хочешь - я ее выебу?

Ицхак разволновался.

- Не смей, слышь! Баянка, не вздумай! Как друга прошу...

- Да ладно, - лениво ответил я, - я просто так спросил, для
порядка... Давай Мурзика в ночной магазин сгоняем? Пусть нам портвейна
купит...

- Не хочу портвейна, - сказал Ицхак.

Я понял, что он всерьез прилепился душой к этой бляди.

- Иська, есть только один способ. Ты должен постичь свое былое
величие. И с высоты этого величия плюнуть.

В глазах Ицхака появилась слабая надежда.

- Ты думаешь, поможет?

- Чем джанн не шутит? Вдруг поможет! Вон, Мурзик-то у меня как
расцвел... десятником себя вспомнил...

- А ты кем себя вспомнил? - спросил Ицхак.

- О, мой опыт многообразен и неоднозначен... Скажу тебе, Изя, что
дело это серьезное и на полпути останавливаться я не намерен. Я желаю
выяснить о себе все. Я ношу в своем теле древнюю душу. Душу славную и
богатую подвигами. Думаешь, почему я стал ведущим специалистом?

- Потому что я тебя пригласил, - брякнул Ицхак.

- А пригласил ты меня потому, что ощутил скрытые во мне возможности.
Думаешь, это все просто так? Нет, Изя, просто так ничего не бывает.
Переселения души, Изя, вещь тонкая, хрупкая даже и в то же время
несокрушимая...

Я долго пересказывал Ицхаку речения учителя Бэлшуну. Но ходить к
учителю пока что запретил. Сказал, что поначалу он хочет закончить опыты
со мной. Поскольку видит во мне неисчерпаемые перспективы. И только потом
я возьму на себя смелость рекомендовать учителю обратиться к опытам с
Ицхаком.

- Но ты будет ему настоятельно рекомендовать? - с надеждой спросил
Ицхак.

- Разумеется! - сказал я.

Мурзик подал нам чай и вставил реплику:

- Уж в таком-то деле, как у господина Ицхака, сложностей никаких и
нет. Сходили бы к той же Алкуине. Уж это-то она умеет: отворочу,
приворочу...

- Приворожу, - поправил я, чувствуя в рассуждениях моего раба отзвуки
его разговоров с Цирой. Ревность шевельнулась в моей груди. - Что для тебя
сгодится, Мурзик, то благородному господину древних семитских кровей -
ровно укус клопиный.

- Я как лучше хотел... - проворчал Мурзик. И забрал чайник, чтобы мы
с Ицхаком не обварились ненароком.

Ицхак выпил чаю и молвил печально:

- Ну, я пойду.

Я встал его проводить.

- Не горюй, Иська, - сказал я. - Это месяц бельтану, проклятый, тебя
ест. Вот выпадет снежок и сразу полегчает.

- Угу, - сказал Ицхак. - А к этому, к учителю, своди меня как-нибудь,
ладно? Может и впрямь мне это поможет... Присох к потаскухе, ну что ты тут
поделаешь. А она ведь и вправду плоская, хоть в дисковод вставляй...

И удалился.

Когда он ушел, я наорал на Мурзика и, обиженный, улегся спать.

Второе путешествие в прошлое моей души было немногим удачнее первого.
На этот раз я увидел себя надзирателем полевых работ. Сотни полторы
полуголых чернокожих рабочих ковырялись на пространстве в два с половиной
суту. Рыхлили землю. По соседству еще сотня занималась прокладкой канала.
Над ними надзирал другой смотритель.

Мы с этим смотрителем отлично ладили. Вместе пили сладкое хмельное
вино из выдолбленной тыквы. Он рассказывал мне смешные истории о жрецах -
владельцах поля. Я хоть и боялся - вдруг боги услышат и жрецам нашепчут -
но слушал и смеялся в кулак. А тот смотритель - он ничего не боялся. Он и
богов не боялся, храбрец был отчаянный, богохульник, вор и бабник. Ну и
выпивоха, конечно. Удалой был человек! В черных волосах аж синева
отливает, глаза - как у дикого коня, большие да влажные, из-под бороды
алый румянец будто пожаром бьет. Женщины при виде него таяли, словно от
одного взгляда на такого красавца все кости у них теле размягчались. А
детей от него почему-то не рождалось, да только он об этом не слишком
задумывался.

Конечно, мы с ним воровали у жрецов. И зерно воровали, и рабов. Тем
прижигали храмовое клеймо, ставили другое и продавали на сторону. Мы
понемногу крали, так что нас долго не могли уличить. Я чувствовал, какой
интересной, насыщенной, полной риска и приключений казалась мне жизнь
благодаря этим кражам.

Да, мне было интересно воровать...

Потом моего напарника все-таки поймали за руку. Обнаглел. Его
потащили пытать. Он только головой мотал и мычал, роняя слезы. Не знаю уж,
что с ним сделали, только одно и видел: как вынесли из храма мешок, а из
мешка красное капало. Так в мешке и закопали. А потом подошли ко мне и
наложили на меня руки.

Ох, и взвыл же я!.. Рвался на волю, просил-умолял, бородой весь
храмовый двор подмел, животом вытер. Жрецам сапоги вылизал. Только без
толку. Кто у храма крадет, тот богов обворовывает, а за святотатство
карали тогда беспощадно.

- Это ваша прошлая жизнь, - заворковал успокаивающий голос где-то
далеко-далеко. Я лежал, простертый на каменном столе, и жрец с
позолоченным лицом уже изготовился содрать с меня, живого, кожу. - Эта
жизнь миновала. По вашей собственной воле вы можете выйти из этого тела и
подняться над ним. Вы можете наблюдать со стороны за происходящим. Вы
можете не пожелать наблюдать за происходящим, а вернуться сюда, в вашу
нынешнюю жизнь, в это прекрасное место.

С величайшим облегчением я ворвался в свое сегодняшнее тело. Я был
весь потный и дрожал. Учитель Бэлшуну обтер мне лоб платком и безмолвно
налил полстакана эламского виски.

Я жадно проглотил виски, но даже не захмелел. Меня колотило, я был
готов разрыдаться.

- Поплачьте, - сказал учитель Бэлшуну, внимательно наблюдавший за
мной. - Вас гложет необходимость выплакаться. Не сдерживайте эмоций.
Иногда это бывает целительно.

Я закричал: а-а-а! Как будто с меня и вправду сдирали кожу. И слезы
брызнули у меня из глаз. Бэлшуну влил в меня второй стакан виски.

- Все хорошо, мой дорогой, - сказал он. - Все это миновало. Вы -
ведущий специалист... Кстати, как ваша работа?

Захлебываясь слезами, я стал рассказывать о своей диссертации.
Постепенно я успокаивался. Наконец я вздохнул и притих. Я почувствовал
сильную усталость.

Учитель Бэлшуну взял телефон и набрал мой номер. Меня поразило, что
он еще с прошлого раза запомнил номер наизусть.

- Мурзик? - сказал он в трубку. - Приезжай немедленно. Нет, с ним
ничего не случилось, просто утомлен. Рикшу возьми. Хорошо. Конечно,
оплачу.

И положил трубку.

Я задремывал на кушетке. Учитель Бэлшуну закутал меня пледом и в
задумчивости сел рядом.

Мурзик ворвался в дом спустя четверть стражи. Он был всклокочен и
встревожен так, будто ему сообщили, что господин его при смерти.

- Где он? - спросил он учителя Бэлшуну, поначалу не разглядев меня
под ворохом пледов и одеял.

- Здесь. Не ори, разбудишь. Он утомлен.

Мурзик нашел меня глазами и, вроде бы, поуспокоился.

- Что он опять натворил там, в прошлом?

- Погиб под ножами палачей. Трагически погиб, - значительно сказал
учитель Бэлшуну.

- Ох, беда... - вздохнул мой раб. - Оно и понятно, такой великий,
это... незаурядный человек... Это ж какое мужество надо иметь, чтобы
возвращаться в прошлые жизни, коли там войны да сражения, битвы да смерти,
а покоя нет и вовсе...

Я догадался, что учитель Бэлшуну представил моему рабу - возможно,
через Циру - мои путешествия как отчаянные предприятия головореза,
авантюриста и великого воина. Я ощутил благодарность к этому человеку.
Какая деликатность!

Они обсуждали мое самочувствие и способы переправить меня домой. Не
лучше ли вообще оставить меня у Бэлшуну? Я нарочно лежал, не шевелясь.
Пусть думают, что я от пережитых страданий лежу без чувств. Пусть
побегают-потревожатся.

Наконец они на том и порешили, что трогать меня не стоит. Мурзик
заявил, что переночует здесь же, на полу. Учитель Бэлшуну было уже
согласился, но тут я решил очнуться и потребовать, чтобы меня перенесли на
постель. Мне очень понравились постели в гостинице для приезжих учеников.

В конце концов, меня отнесли туда и облачили в батистовую ночную
рубашку с кружевами. Вполне вознагражденный за пережитый ужас, я мирно
заснул под атласным одеялом.

В следующей моей жизни я был женщиной. Толстушкой с длинными черными
волосами. Волосы у меня вились. Служанка, суровая старуха, причесывала
меня. Она делала это раз в месяц, на новолуние. Расплетала прежнюю