Чтение 26–й страницы книги ~Светолия~

леса...

А "джип", тем временем, уже въехал на новую лесную тропу, загаженную по
сторонам строителями.

- Сережа, показывай дорогу.

- Все правильно-правильно в сторону озера... Какая тропа... - Сережа
замолчал, вглядываясь в груды мусора: мятые банки, еще что-то - одетые
молодой листвой деревья, как-то блекли отступали на второй план от ужаса
перед этим варварством.

- Светолия, прости нас. - шептал Сережа, а когда услышал, как отчаянно,
надрывно взревел над лесом двигатель какого-то железного гиганта, не
выдержал - заплакал; уткнулся лицом в переднее сиденье.

- Так, Сережа, Сережа, потерпи еще немного - помощь тебе вскоре окажут.
Скажи: правильно мы едем.

- Да. Да. Все правильно - к озеру.

Отец развернул карту, ткнул на синий кружок на окраине зеленого массива:

- Вот это круглое озеро, да?

- Да - это оно. Теперь уж недолго...

Отец схватил рацию и в стремительном напряжении проговорил что-то.

- Сейчас, мама. - шептал Сережа. - Совсем уж немного осталось. Только бы
она не ушла!

Джип замер, около поворота этой уродливой тропы. Отец пояснил:

- До озера метров сто. Подождем немного.

- Чего подождем, папа?

- Сережа, должны подъехать люди. Ты, ведь, понимаешь, что здесь должны
действовать профессионалы; а мы посидим здесь - может, услышишь выстрелы, но
не более того - бояться нечего.

В это время откуда-то издали донесся стрекот вертолета, и тогда Сережа
все понял. Он распахнул дверцу, стремительным прыжком вылетел из "джипа",
пригибаясь, бросился через заросли. Споткнулся о железную трубу, метнулся
дальше.

- Сережа!!! Сережа!!! - пронзительный вопль матери.

- Стой! Стой, Сашка! - испуганный крик отца, который пыхтел за ним по
зарослям.

- Светолия! Светолия! - шептал, плача Сережа и вдруг заорал. - Уходи,
Светолия! Они близко! Прости, прости... - слезы катились по щекам его, а он
все бежал и бежал.

Вот уже блеснула, засверкала в лучах водная поверхность и Сережа услышал
спереди дикий хохот, перемешенный с какой-то дикой, совершенно не мыслимой
бранью. Вот в ругани взорвались примитивные эмоция и грохнула бьющаяся
бутылка.

Сережа вылетел из-за деревьев да и замер: на берегу, на траве сидело
существ семь или восемь, грязных; с тупыми, наполненными кровавой мутью
глазками; в перепачканных одеждах по которым можно было определить, что все
они относятся к "строителям"; вокруг валялись бутылки, мятые банки,
содержимое их желудков, просто какие-то обрывки; вокруг чернели несколько
старых кострищ, валялись во множестве потемневшие, проржавленные куски
чего-то; обрывки пакетов, обрывки одежды, еще что-то над чем заунывно
жужжали жирные, откормленные мухи.

Взгляд полетел в озерную поверхность: и там на дне, шрамами, зловещими
ухмылками кривились банки, битые бутылки, колеса, еще какая-то дрянь.

Наконец островок: там, под ветвями берез сидели несколько обнаженных,
мокрых человечков - у них испускал белый дым костерок, громко и уродливо
играла человечья музыка, а сами они громко орали что-то пошлое.

Когда над кронами появился вертолет, а деревьях вокруг озера вздрогнули,
и выбежало с две дюжины затянутых в черное, вооруженных людей - Сережа уже
знал, что Светолии здесь больше нет.

Черные комья, грозно рыча, скручивали пьяных, а те жалобно мычали и
каялись за какие-то грешки.

Сзади к Сереже подбежал отец, схватил за плечо, развернул; метнулся с ним
за деревья. Сережа не сопротивлялся, он только прошептал:

- Их здесь нет больше. Они все ушли, папа. Она говорила про это. Значит
время пришло. Мир меняется, папа. Мы разрастаемся, как гнойные язвы папа, а
они уходят. Уходят навсегда - слышишь папа! - последние слова вылетели из
него отчаянным воплем и от боли душевной, и крики, и брань, и жалобные
стоны, и рев железных исполинов, и стон майских деревьев, и встревоженный
говор птиц - все исчезло, как кошмарное виденье, как призрачный сон...

* * *

Босыми ногами он ступал по мягкой траве; вокруг, в зеленых хоромах, пели
птицы, время от времени неспешно проходили лесные жители. Как мило белели
березки! Как светло пел солнечный ветер в вершинах деревьев! Как мягка, как
приветлива, ласкающая ступни земля-матушка!

Рядом идет Светолия; и голосом нежным, тем самым голосом, который
когда-то в ином, безмерно далеком мире, услышал, стоя в первый день весны у
окна Сережа - тем самым чистым голосом поет, славит этот мир, саму жизнь, и
прекрасно ее пение, непередаваемо словами.

Вот плавно распахнул навстречу бескрайнему полю объятия свои лес! Как оно
злато, как колышутся литые хлеба из земли к ясну небу взошедшие! Как ветры
бегут по ним - волнуют и хлеба, и душу, и сердце огромными, плавными, и
спокойными волнами!

- Светолия! Господи! Жизнь! Земля-матушка! Любовь! Господи-господи! Да
как же мир то прекрасен! Люблю!!! Люблю!!! - закричал, запел в восторге
Сережа и побежал рассекается грудью эти колосья... Он бежал распахнув
объятия, обнимая колосья, воздух, землю, космос, бога - все-все обнимая в
восторженном чувстве любви.

Он бежал туда, где над полем, на холме, белел, светился живым
многоцветьем куполов, издавал мелодичные звуки и запахи хлеба, кваса, да
яблок спелых, душистых - сказочный град.

Он стоял над синей рекою, а по небу, по бескрайнему чистому небу, на
колеснице, запряженной светлыми конями, ехал лучезарный правитель...

- Это мой дом! Светолия! Я дома, слышите все! Я навсегда останусь здесь!
- счастливо засмеялся Сережа.

16.03.98