но запись подтвердит только розыгрыш Челидзе и Шелеста. А Бауэру мы даже
экспертизы физиков предъявить не сможем. Он посмеется и скажет: нашел
где-то на улице, прослушал дома и оставил у себя, как любопытную
диковинку. В чем же его обвинишь? В шифрованной переписке на почтовых
марках он не участвовал, с Ягодкиным, скажем, незнаком, а имя Отто так же
популярно в Германии, как у нас Владимир или Олег. Даже если признается
Ягодкин, Бауэр может хладнокровно все отрицать. Никаких очевидцев их
знакомства ни у нас, ни у Ягодкина нет. Свидетельство Линьковой
неубедительно. В первый раз она видела его только мельком накануне
превращения Ягодкина в филателиста. На прошлой неделе также мельком
заметила его в подъезде гостиницы "Националь" на улице Горького. На
официальном допросе она может сказать только то, что Бауэр чем-то
напоминает Лимманиса, как его называл тогда Ягодкин, но категорически
утверждать, что это одно и то же лицо, она, конечно, не будет. Случайная
встреча со случайным человеком. Показания Ягодкина? Врет, врет, какие
сомнения!.. Так что никаких оснований для того, чтобы задержать Отто
Бауэра накануне его возвращения в Вену у нас не имеется. Да и пусть
улетает он со своей липовой записью. Второй или третий раз уже не приедет,
когда узнает, кто и где нашел его документы, - это он знает, и, пожалуй,
этого он боится. Но сие уже не наша компетенция.
спрашивает Жирмундский, когда я излагаю ему свои соображения о Бауэре.
валютой, а новый паспорт и билет он получит в посольстве.
после того, как их экспертиза проверит запись.
современную физику. А вот за то, что крупно ставил на Ягодкина, накажут.
Но выбросить не выбросят: хорошо, подонок, знает русский язык.
Жирмундский просит разрешения присутствовать на допросе. Разрешаю,
конечно. Ведь он прошел со мной весь долгий путь от Гадохи до Ягодкина,
знает все мелочи дела и всегда может подсказать нужный вопрос.
курившего человека. Глаза еще спокойнее и не дрожат руки. Значит, допрос
будет трудный.
уличить только факты. А у вас всего один: чужой паспорт и попытка бегства.
Не могу не признать: бы-ло!
границу - это одно, а статья об антисоветской деятельности в интересах
иностранной разведки нечто совсем другое. И наказания разные. Мне уже
ясно, что Ягодкин будет признавать только то, что будет неопровержимо
доказано. Но от любого преступления, как от камня, брошенного в воду,
расходятся круги...
какой станции, тоже не помню.
автомашины - это уже предлог для вмешательства ОБХСС, а за границей -
только признак зажиточности.
его кодовой системе переосмысленный вами "вариант зет"!
верх, искорки гаснут. Лицо снова маска невозмутимости.
предпочли бежать за границу с паспортом Бауэра.
на вопрос из вашей военной биографии.
потом наступали, два раза был ранен, отлеживался в госпиталях, потом
догонял свою часть. В плену не был, без вести не пропадал. Можете
проверить. Да уж проверяли, наверно...
вашей фронтовой биографии. Ваше отступление из Минска.
мы по болоту, обходя прорвавшуюся по шоссе танковую колонну противника.
Под ногами кочки, торфяные озерца, осока, грязь, в которой не только
человек, танк утонет. А кругом мгла, туман, ольшаник, простреливаемый и с
воздуха и с шоссе. Гибли люди без счета. Ну а мне повезло: уцелел. Только
одной контузией и отделался.
частей, бывало, что и шли вместе, а потом теряли друг друга, особенно во
время бомбежек. С одним, можно сказать, два дня до смерти шли: так на
руках у меня и богу душу отдал. Старая рана открылась, шов лопнул. А я
даже как звать его позабыл.
сильной воли человек.
вас нашел, чтобы посчитаться за старые дела-делишки. Ведь мы знаем об этом
визите и о его последствиях тоже.
компрометировать.
разорвет он этот листок бумаги, только сознание подсказывает, что не надо
на него так реагировать. Читает он долго, я думаю, перечитывает каждую
строку по нескольку раз, размышляя, как обесценить этот документ. Наконец
наши взгляды встречаются - мой уверенный и его озлобленный взгляд
попавшего в капкан волка.
и сказать нечего. Оболгал начисто.
Клюев и так все признал. Но об анонимке вспомнил сам Ягодкин.
Вы спрашиваете, я отвечаю. Но разрешите и мне задать вам вопрос.
преступлениях перед законом?
Клюева как месть за его заявление в угрозыск.
И кем бы ни был Клюев, срок его заключения рано или поздно закончится. А
свидетельство его о вашем пребывании в плену у немцев и о вашем согласии
работать на их разведку все равно остается таким же уличающим вас
свидетельством, даже если бы он был соучастником вашего преступления.
пытается ничего опровергнуть. Только говорит снова медленно-медленно, как
будто все уже решил.
подписку и отпустили через несколько дней на том же участке фронта. Но
ведь не работал же я на гитлеровскую разведку. Всю войну прошел с боями,
наградами и чистой совестью. Никого не продал, не предал. О Клюеве не
говорю: дезертир он и ворюга, и жалеть его не за что. А то, что он сказал
обо мне, - правда. Но ей уже больше тридцати лет, можно было бы и
простить.