избегать работать с ним.
педантичный в работе. Тут-то он и начал рассылать письма с угрозами,
жалобами, обвинениями. Так продолжалось несколько лет. Я думаю, каждый из
нас получал такие письма.
отделе по особо тяжким.
На них он жаловался несколько раз. Потом он принялся жаловаться на всех
подряд, даже на мэра Стокгольма. На меня он жаловался, на тебя, по-моему,
тоже. Или на тебя нет?
обстоятельства смерти его жены. Но времени с тех пор прошло много, и я все
начисто забыл.
осточертел, что комиссар только и мечтал, как бы спровадить его куда-нибудь
подальше.
сквозь пальцы на все художества Эриксона. Но в конце концов он не мог дольше
потакать ему -- хотя бы ради других сотрудников. Он говорил, что Эриксон
действует на нервы окружающим, что с ним тяжело работать и что было бы лучше
для всех, и для самого Эриксона в том числе, если бы он перевелся в другой
участок, где ему, может быть, будет приятнее и легче. Примерно так это было
с формулировкой. И вот Эриксон летом шестьдесят второго начал работу в новом
участке. Там он тоже не снискал особой любви, а новый комиссар не желал с
ним миндальничать, как это делал старый. Товарищи на него жаловались, так
что время от времени у него бывали неприятности.
наоборот, чересчур мягким. Он держался вполне корректно со всеми, с кем ему
приходилось сталкиваться. Нет, главная беда -- это скорей всего нелепый,
занудный педантизм Эриксона. Он мог часами возиться с делом, на которое за
глаза хватило бы и пятнадцати минут. Он увязал в ничего не значащих деталях
и порой просто-напросто не выполнял приказ, занимаясь чем-то другим, что ему
казалось более важным. Он превышал свои полномочия, вмешиваясь в дела,
порученные его коллегам. Он критиковал не только своих сослуживцев, но и
начальство, и все жалобы и рапорты, написанные им за это время, посвящены
одной теме: как плохо работает полиция, начиная от стажеров в его
собственном участке и кончая полицмейстером. Он и на министра внутренних дел
наверняка жаловался. Поскольку министр курировал тогда полицию.
Рэнн. -- А может, у него просто была мания величия?
похоже, обвинял в смерти жены не только Нюмана с компанией, но и вообще всех
полицейских.
положив руку на шкаф.
случаи, так, что ли? -- спросил он.
опять спросил Мартин.
сослуживцев у него не было. А футбол он забросил после женитьбы. Он
занимался стрельбой, и очень активно, но ни в каких полицейских
соревнованиях не участвовал.
ей теперь?
той квартире, которой обзавелся после свадьбы.
представляли себе практические трудности, встающие перед отцом-одиночкой, да
еще полицейским по профессии.
недоверчиво спросил Рэнн. -- Когда он, например, уходил на работу?
отпусков и по выходным дням, Рэнн не переставал удивляться, как один ребенок
ухитряется целые сутки связывать по рукам и ногам двух взрослых.
детский сад, а его родители -- они еще живы -- брали к себе ребенка, когда
он дежурил по вечерам или ночью.
вопросительно поглядел на Меландера.
года. Те, кому приходилось иметь с ним дело, старались по разным причинам
забыть его как можно скорей.
А потом он и вовсе исчез с нашего горизонта.
уже переполнилась?
проступок?
дисциплинарный проступок. В пятницу седьмого августа Оке Эриксон нес
послеобеденное дежурство перед зданием американского посольства. Как раз в
шестьдесят четвертом году начались массовые демонстрации против войны во
Вьетнаме. До того времени, как вы знаете, перед зданием посольства стоял
обычный наряд -- один полицейский. Занятие не больно увлекательное, ходи
взад да вперед -- всего-то и дела.
сказал Мартин Бек.
искусник! Если бы Эриксону хоть половину его талантов, он мог бы смело
устроиться в цирк.
разрешения, продолжил бы...
вспомнил про того парня. Продолжай.
он наплевал на свои обязанности. Он принял смену, а потом просто-напросто
ушел оттуда. Дело в том, что неделей раньше Эриксона вызывали по тревоге на
Фредриксховгатан, где в подвале дома нашли мертвого привратника. Тот
перекинул веревку через трубу под потолком котельной и повесился. Не было
никаких причин сомневаться в том, что это самоубийство. В одном из закрытых
отсеков подвала обнаружили целый склад наворованных вещей: кинокамеры,
приемники, телевизоры, мебель, ковры, картины, -- короче, пропасть добра,
похищенного за последние годы. Привратник оказался укрывателем краденого, а
вскоре удалось поймать и воров, которые использовали его подвал в качестве
склада. Эриксон к этой истории не имел никакого отношения, кроме того, что
его вызывали по тревоге; когда он вместе с другими полицейскими оцепил место
преступления и разогнал народ, ему оставалось только доложить о
происшествии. Больше от него не требовалось. Но Эриксон вбил себе в голову,
что следствие велось небрежно. Насколько я помню, он, во-первых, полагал,
будто привратник не сам повесился, а был убит, во-вторых, надеялся выловить
остальных членов шайки. Итак, вместо того чтобы вернуться на свой пост перед
посольством, с которого ему, как вы понимаете, и уходить-то не следовало, он
проторчал все свое дежурство на Фредриксховгатан, где расспрашивал жильцов и
разнюхивал, что да как. Случись это в обычный день, никто его и не хватился
бы, но, как на грех, в этот день состоялась одна из первых крупных
демонстраций перед посольством. За два дня до того, пятого августа,
Соединенные Штаты напали на Северный Вьетнам и забросали бомбами побережье,
и вот несколько сот человек вышли к посольству протестовать против
американской агрессии. Поскольку никто этого не ожидал, внутренняя охрана
посольства была застигнута врасплох, а поскольку и нашего друга Эриксона на
месте не оказалось, прошло немало времени, прежде чем к посольству прибыл
наряд полиции. Правда, демонстранты были настроены очень мирно, люди
выкрикивали лозунги, держали плакаты, а небольшая группа вошла в здание,
чтобы вручить послу свой протест. Но, как вы знаете, в ту пору полиция не
была приучена к демонстрациям и поступила точно так же, как она поступает
при подавлении уличных беспорядков. Получилась настоящая бойня. Множество
людей было арестовано, из них некоторые жестоко избиты. Вину свалили на Оке
Эриксона, а раз он совершил тяжкий дисциплинарный проступок, его немедля
отставили от службы, а несколько дней спустя уволили вчистую. Тут мы
расстаемся с Оке Эриксоном.
не собираюсь пропускать завтрак. Будет крайне нежелательно, если я вам
сегодня опять понадоблюсь, но в крайнем случае вы знаете, где меня искать.
место.