крепкий чай, почти чифирь, о котором ему столько рассказывали. - Мне чой-то
не спится, я так посижу покемарю. А если сморит, так и разбужу.
они несли с собой.
сморит, или в упор пальнет, или голову топором проломит". Ему рисовались и
другие способы простого и быстрого умерщвления, например незаметно всыпанная
в чай какая-нибудь здешняя травка, которая подействует, как клофелин. Он не
заметит, выпьет и рухнет где стоит. Тогда и убивать не надо. Эвенк подхватит
его ношу и пойдет во тьме. А он очнется - и окажется тут беспомощный, как
лох.
Потому сидел с автоматом между ног, оперевшись спиной на дерево, и время от
времени натирал свои уши, чтобы не заснуть.
автомат без магазина.
- Хотел будить, а потом передумал, Нельзя весь день идти без сна - упадете
дорогой.
подтащил поближе к реке, а там кончит".
он, чтобы окончательно притупить бдительность образованного эвенка.
основной бурелом. После первого выстрела эвенк успел оглянуться и с
удивлением посмотрел на него. Он так и ткнулся в землю, с повернутой
головой.
два-три, Степа с легким сердцем отправился в сторону реки. До нее, по
расчетам, оставалось километров пять, не больше. Если строевым шагом, так
понадобится меньше часа.
которое расходилось вдаль по обе стороны.
жердь, как в кино "А зори здесь тихие", зашагал по хлюпающему мху.
делом непростым. Он попробовал было встать лишь на одну, чтобы вытягивать
вторую, и почувствовал, что углубился еще сильнее - влага противно
подкралась к паху.
плашмя, и медленно, очень осторожно выползти к ближней чахлой березе. Но как
раз оставлять рюкзак с золотом на съедение болоту ему и не хотелось.
рассказать.
руками, жердь податливо пошла вниз вместе с руками, которые углубились по
локоть. У него еще было мгновение, когда он мог освободиться от рюкзака и
выползти, но Степа этот миг упустил. Руки с жердью под тяжестью рюкзака и
его тела углубились до плеч, грудь залила жижа, и теперь лишь голова да
часть спины с рюкзаком торчали из нее.
Сейчас бы было кому помочь. Он еще не верил в свою смерть, еще надеялся, что
обопрется ногами о твердое и вылезет, выползет. Отвратительная жижа затекла
в рот, он закашлялся и углубился сразу по затылок.
пожелавший освободиться от мешка золота, не осталось никаких следов его
присутствия. Пучина поглотила тело и вновь сошлась над его головой.
старатели, пришел лесной дед. Он обошел вокруг бывший лагерь, внимательно
осмотрел кучу каменных обломков и почувствовал под нею присутствие живой
жизни. Жизнь эта прослеживалась едва заметной тонкой пунктирной ниточкой, и
все же она пульсировала. Старик отбросил несколько камней и обнаружил
человека. Человек лежал между двух каменных глыб, и это пространство
прикрывала третья каменная глыба. Получился как бы тоннель, размером чуть
длиннее и шире, чем сам лежащий. Этот тоннель и спас ему жизнь, предохранив
от ударов осколков обрушившейся скалы.
его лицо водой из ручья и наложил на ружейные раны повязку с травами. После
этого он сделал из больших и малых сучьев волокушу и, погрузив на нее
раненого, потащил к своему жилищу.
Житие святого Антония
жилье значилось как "Избушка охотника-промысловика ј 316". В те давние
времена раза два в году на лужайке около его дома, вздымая ветер,
приземлялся вертолет, оттуда выгружали соль, порох, дробь, муку, спички,
растительное масло в одной канистре и керосин - в другой,
оценщик-заготовитель Охотсоюза забирал мешки с кедровыми орехами, дорогие
лечебные корни. И полушутя спрашивал:
оставались у него на ночлег. Приходили и люди из ближних по масштабам
безграничной тайги селений.
пока не появились заготовители другого рода, старик пробавлялся в основном
тем, что росло в тайге да на огородике около дома. К людям его особенно не
тянуло - он от них натерпелся в молодости немало бед, однако, когда
приходили к нему с добром, охотно делился, чем мог.
страницы в книге жизни. Его угораздило родиться в семье священника накануне
Первой мировой войны в селе под названием Баргузин. Село расположилось на
берегу реки с тем же названием, а был еще и ветер Баргузин, который,
согласно песне, "пошевеливал вал". Вдоль улицы стояли крепкие дома,
сложенные из толстенных бревен. И зимой в морозы, от которых трещали стволы
деревьев, поднимались к ярко-голубому небу столбы дыма. Что ни дом, ни
труба, то и свой дым.
выходил в каждую службу на клирос чтецом. Село считалось культурным - здесь
немало поработали в свое время, начиная с декабристских времен, ссыльные -
борцы за народную волю и светлое будущее России. Они оставили после себя
умные книги, детей и могилы, которые во времена Антония жители продолжали
чтить.
Духовной академии Петербурга он шел одним из первых и мог получить приход в
столице, но по договоренности с молодой женой запросился в сибирскую
глухомань, чтобы пойти по стопам знаменитейших православных миссионеров:
Стефана Великопермского и Иннокентия, апостола Америки и Сибири. Вокруг жили
шаманствующие народы, и молодому священнику, только-только рукоположенному в
сан, не терпелось одарить их светом православной веры. Супруга священника,
или, как ее стали звать, попадья, - была, можно сказать, нонконформисткой в
квадрате.
когда устремилась на Бестужевские курсы, чтобы, получив медицинское
образование, поскорее сделать русский народ не только свободным и
счастливым, но к тому же еще и здоровым. Второй раз она пошла вопреки
установленным среди курсисток правилам, когда вместо занятий подпольной
революционной деятельностью влюбилась в молодого человека могучего сложения,
будущего священника. Так их семья и появилась добровольно в том месте, куда
издавна самодержавная власть отправляла политических ссыльных.
и эвенков, которых называли в то время тунгусами. Муж подружился с шаманами
и склонял их к православию, а жена делала прививки от оспы и собирала
образованное баргузинское общество на музыкальные концерты к единственному
на весь поселок фортепиано. Она успела также основать школу для девочек, а
затем начались потрясения.
весной семнадцатого года жителей в селе значительно поубавилось - все
политические ссыльные ринулись в центр, заниматься революцией. Беды Антония
начались в двадцать втором, когда новая власть решила окончательно истребить
в народной душе живого Бога. Власть постановила это делать еще в двадцать
первом, но до Баргузина от столицы любые веяния доходили с опозданием.
***
пока добирались до Баргузина, сильно изголодались по еде и по бабьему телу.
А задание они несли такое: не только порушить церковь, но и уничтожить
здешнего попа как классового врага.
иконой в руках, преграждая безбожникам вход в храм Божий.