Чтение 26–й страницы книги ~Гибель гражданина~

войны, и ты решила наказать меня.

Она помолчала, потом вздохнула:

- Сущая правда. Но ты не совсем справедлив.

- Может быть. А какая разница?

- Сейчас - никакой... Разумеется, ты хорошо знаешь доктора Даррела, но
дополнительные данные о его привычках могут пригодиться. Решать, конечно,
будешь сам, однако, должна сказать, он ездит по дороге на Лос-Аламос утром и
вечером. Можем обеспечить быструю, тяжелую машину. Дорога извилистая,
горная...

Я засмеялся.

- Да, солнышко, но как, черт побери, в тяжелой машине догонять по
извилистой дороге спортивный "порше"? В горах он обойдет любой "ягуар". А
если даже я столкну Амоса со склона - колымага надежна и прочна, как
банковский сейф; Амос пользуется ремнями безопасности. Запрыгает мячиком и
встанет с ухмылка. Никчемный план.

- Вот видишь? Ты знаток - потому я тебя и выбрала. Дело вовсе не в мести.
Разработай собственный порядок действий. Я хотела создать видимость
несчастного случая ради тебя самого... Эрик?

- Да?

- Я просила не проклинать меня, помнишь? Все мы делаем то, что должны
делать. Выбора нет.

- Да, - сказал я. - Выбора действительно нет. И ударил ее.

Глава 30

В конце обучения Мак наводил на курсантов окончательный блеск и читал
коротенькую лекцию.

- Достоинство, - говорил он. - Помните, чувство собственного достоинства
- ключ к сопротивлению любого человека: и мужчины, и женщины. Покуда объекту
дозволено чувствовать себя разумным существом, наделенным правами,
привилегиями, самоуважением, объект может стоять насмерть. Возьмите солдата
в чистой, выглаженной форме, вежливо подведите к столу, с почетом усадите,
церемонно попросите положить руки на стол. Потом можете загонять ему под
ногти хорошо заточенные спички, поджигать их - и поражаться, как парень
созерцает собственные жареные пальцы и смеется вам в лицо. Но, если того же
солдата сперва обработать, показать, что вам наплевать на сохранность как
собственных кулаков, так и чужой анатомии - даже не особенно стараться,
просто хорошенько помять, парень тут же перестанет воображать себя
романтическим воплощением благородной отваги.

Я застал Тину совершенно врасплох. Она треснулась о стенку с такой силой,
что дрогнуло все строение. Затем поползла на пол, неизящно растопырив ноги,
распахнув ошарашенные глаза. Медленно, с изумлением глядя на меня, Тина
поднесла руку к губам, отняла, вытерла о панталоны, оставив на белой ткани
пунцовое пятно. Шевельнулась, начала подниматься. Я перегнулся, сгреб ее
блузку на груди; потянул, отрывая пуговицы, раздирая швы. Поставил Тину на
ноги и начал хлестать по щекам до тех пор, пока из носа не хлынула кровь.
Что было силы я толкнул ее. Тина оступилась, попыталась удержаться и
шлепнулась на четвереньки. Я пнул ее ногою в зад, она рухнула окончательно и
фута два проехала по запыленному полу прямо на лице и животе.

Тина медленно перевернулась.

- Схватишься за оружие, милочка, - ударю ботинком по лицу, - объявил я,
выжидая.

Совсем иная Тина медленно встала с пола и повернулась ко мне: оборванное,
грязное, окровавленное создание - выглядевшее, слава Богу, странно бесполым
- создание, которое вытирало нос и губы остатками блузки, елозило грязными
ладонями по белым панталонам и не обращало никакого внимания на свою
растерзанную одежду. Не избитая хорошенькая женщина, еще сохраняющая
известную заботу о внешности, а раненый, загнанный зверь, глядящий только на
охотника.

- Болван! - выдохнула она. - Чего ты добился? - Она быстро отступила к
окну. Занавеска с шорохом взлетела. Тина развернулась, люто зыркнула на
меня:

- Вот! Лорис уходит! Я предупреждала! Теперь уже поздно. Делай со мною,
что хочешь, уже поздно!

Я осклабился, взял с кровати бумажный пакет и швырнул Тине.

- Разверни.

В ее глазах мелькнули испуг и недоумение. Она подошла к постели, положила
пакет, сорвала бумагу и не обнаружила ничего, кроме норок на сатиновой
подкладке. Посмотрела на меня, осторожно расправила пелеринку - и замерла.
Внутри лежал громадный револьвер Лориса. Глянцевый мех вокруг испачкался
полузасохшей кровью. Револьвер казался опасным уродливым животным, хищником,
обгадившим собственное логово.

- Ты посылала предупреждения моей жене? Тина" ты просто дура. Я ходил у
Мака в лучших мальчиках не потому" что содрогался при виде дохлых кошек.

Разумеется, Тина признала револьвер. Секунду спустя она осторожно и
ласково тронула рукоять.

- Лорис мертв?

- Наверное, уже да, - ответил я. - Чтобы выжить, ему требовались новое
сердце и легкие. Все кончено, Тина.

Она обернулась ко мне, однако вряд ли услышала сказанное. Не думаю, будто
Тина любила своего напарника, да и сам он, судя по утренней сцене, верностью
не отличался. Пожалуй, Тина чувствовала себя подобно человеку, потерявшему
руку - сильную, полезную конечность, неспособную мыслить самостоятельно, - и
пускай, на то она и рука. С Лорисом работалось, подозреваю, куда легче и
лучше, чем со мной.

Она тихо проронила:

- Как мужчина он был получше! тебя, Эрик.

- Вероятно. В буквальном смысле слова. Но в постельных вопросах мы не
состязались. А как боец он не стоил ни черта.

- Да если бы Лорис только дотянулся до тебя...

- Если бы у этой кровати были крылья, мы бы на ней улетели. Когда,
спрашивается, подобному безмозглому куску говядины удавалось дотянуться до
меня? Один раз, - признаю, - когда я ничего не ждал. Но я вернулся прямо в
старую колею, голубушка. Ты сама этому помогла. А Эрик не имел обыкновения
бояться здоровенных малых - уж, во всяком случае, не таких, с ушами,
пристроенными к дубине.

Тина стояла передо мной в изодранной блузке и дурацких белых панталонах,
порванных и перепачканных у колен. Точь-в-точь малыш, угодивший в уличную
потасовку и вытирающий разбитый нос... Я отбросил неуместную мысль. Времени
для сентиментальных сравнений не было. Это не малыш. Это свирепая женщина,
убившая множество взрослых и похитившая по крайней мере одного ребенка. Я
повторил:

- Все кончено. Тина. Мак велел кланяться.

В ее глазах опять мелькнули смятение и испуг.

- Это он тебя послал?

- Выбирай: по-плохому или по-хорошему. Не заблуждайся. Посмотри в
зеркало. Я не забавы ради тебя избил, а показал, что не боюсь пачкать руки.
Мы оба можем избавиться от множества затруднений, если ты поверишь моему
слову: пощады не жди.

Она быстро сказала:

- Твой ребенок. Твоя девочка. Если я не выйду на связь в условленное
время...

- А я управлюсь прежде, чем это время наступит.

- Блеф! Ты не осмелишься!

- Лориса, видишь ли, уже нет на свете; можно осмелиться. Я не знаю,
каковы люди, оставшиеся с Бетси, но убить ребенка, несмышленыша, не
способного говорить и давать показания, - не всякий сумеет. Сумеет ли, нет
ли - во всяком случае, без приказа такое сотворят не сразу и неохотно. А кто
отдаст приказ? Уж никак не Лорис! И не ты. . - Не посмеешь! - прошептала
она. Я расхохотался.

- Это старый добрый Эрик, милочка. Ты ошиблась. Мак просил тебя
уничтожить. Мы долго беседовали в Сан-Антонио, Мак и я. Но я велел ему
убираться подальше. Я был мирным гражданином" отцом семейства; не хотелось
возвращаться к семье с кровью на руках. Я эти руки пытался отмыть пятнадцать
лет... Так и сказал Маку. Да и не совсем безразлична ты мне была. А потом
Лорис берет и похищает Бетси! - Я перевел дух. - У тебя не было детей, Тина?
Жаль, иначе ты и пальцем не решилась бы дотронуться до моих.

Наступила тишина. Я спокойно добавил:

- А теперь расскажи сама, где ребенок. Тина облизала губы.

- Меня пытались раскалывать люди получше тебя, Эрик.

- Милая, для такой работы не требуются люди получше. Наоборот, нужны люди
похуже. А если моя девочка в опасности, я становлюсь наихудшим.

Я сделал шаг. Она отступила, наклонилась, подхватила и вскинула револьвер
Лориса. Вряд ли на что-то рассчитывая. Тина просто использовала последний
невероятный шанс. Не медлила, не угрожала - прицелилась в упор и нажала
курок. Раздался щелчок, я хмыкнул. Если дурак отдает противнику
неразряженный револьвер, то пуля между глаз полагается дураку по
справедливости.

Я пригнулся, револьвер пролетел над самой головой. Тина запустила руку за
пазуху, лезвие десантного ножа выскочило, звякнуло, встало на место - но
холодным оружием она дралась неважно. Менее чем за десять секунд я отобрал
нож. Мы уже не забавлялись, как в Техасе, я не осторожничал, и что-то
хрустнуло. Тина вскрикнула, сжимая сломанную кисть. Она следила за мною
глазами, черными от ненависти.

- Никогда не найдешь! - прошипела она. - Хоть убей, ничего не скажу!

Я взглянул на золингеновский клинок и потрогал кончик лезвия большим
пальцем. Глаза Тины распахнулись.

- Скажешь, - ответил я.

Глава 31