Чтение 26–й страницы книги ~Осколки великой мечты~

В этом семестре я в долгах как в шелках - не сдала два коллоквиума и
курсовую.

В общаге не топят, а на улице еще мороз, снег лежит. В комнате чертова
померзень, спим в шерстяных носках и свитерах.

Как тебе служится ?

Где ты ?

В каких краях?

Я понимаю, что это, может, военная тайна, но хоть напиши, что там за
природа... Погода какая?

Вера резко отбросила ручку.

Она громко цокнула по линолеуму в притихшей аудитории.

Доцент Караваев на секунду отвлекся от лекции и пронзил ее своим лазерным
взглядом.

Но ничего не сказал, вернулся к формулам. А Вера обхватила руками голову,
спрятала лицо в ладонях.

Почему же так сложно написать, что случилось? Пишутся какие-то
благоглупости - природа, погода, лекции...

Она подняла с пола ручку и дописала письмо:

На самом деле, все это неважно.

Васька, я беременна.

Будет маленький Васька, как ты и заказывал.

Уже четвертый месяц, а я только вчера узнала. Так что готовься стать
папочкой и возвращайся скорее. Твоя Вера.

На ее письмо Вася не ответил.

Она ждала три недели, проклинала работу почты в целом и армейской полевой
почты в частности.

Написала ему еще раз - всего несколько строк: "Вася, ты что, не получал
мое письмо? Так повторяю еще раз - я беременна от тебя, скоро родится
маленький Васька".

Ответа опять не последовало.

Вера продолжала жить, как будто ничего не произошло.

Но на душе было тяжко: неужели она и в Ваське ошиблась? Ошиблась - как
ошибалась во Владе? Влюбленный одноклассник получил письмо о том, что скоро
станет папой, и ускакал в кусты?

Одно дело просить по пьянке: "Назови его Васькой", а совсем другое -
брать на себя ответственность за малыша и за нее, Веру...

Нет, Василий не такой.

Он от нее не отступится.

Он так влюблен, что радоваться должен: удалось-таки привязать к себе
неуловимую Веру!

Вероника собралась с духом и позвонила в Куйбышев, Васиной маме.

О беременности, конечно, ничего не сказала, но узнала, что Васька и домой
тоже давно не пишет. "Услали его куда-то, куда и почта не ходит", -
вздохнула будущая свекровь.

Собственную бабушку Вера решила пока не беспокоить, хотя жить становилось
тяжелее.

Все время хотелось есть, и двойной порцией макарон желудок уже не
удовлетворялся.

Требовал фруктов, творога, молока.

Ее совсем не тошнило, аппетит был отличный. Желудок был согласен на все -
кроме столовских макарон. И Вера, попереживав, вытащила сто рублей из
неприкосновенной заначки, отложенной на родительский памятник.

Сказала себе и вроде бы как родителям: "Ведь я беру не на удовольствия.
Потрачу на вашего внука!"

Она перестала каждый день давиться невкусной столовской пищей.

Покупала себе на рынке домашний творог, "Адыгейский" сыр и иногда даже
гранаты.

Постоянное чувство голода потихоньку сошло на нет.

Но Вера стала замечать, что у нее портится характер. И она ничего не
могла с собой поделать.

До чего же некстати она стала раздражительной и плаксивой! В институте и
в общаге только подзабыли скандал с Полонским, снова стали приглашать ее в
культпоходы в кино и на вечеринки, - а она вдруг ни с того ни с сего
грубила, раздражалась или принималась реветь.

Раньше она всегда радовалась, что находится в гуще событий, что кому-то
нужна, что в курсе всех новостей и сплетен... А сейчас новости не
интересовали, а сплетни просто бесили. Что ей до всех этих институтских дел
и делишек, зачем ей нужны новые друзья и поклонники, если скоро ее раздует,
как бочку с огурцами!

Вера чувствовала себя спокойно, комфортно, только когда была одна. Когда
вокруг было тихо, пусто и никто ее не трогал.

Пустые московские бульвары, глухие переулочки, полузаброшенные музеи... В
общаге с тишиной была напряженка - только если на занятия не ходить. Этого
Вера себе позволить не могла. Но зато она умудрилась найти укромный уголок
даже в колготном, шумном институте.

На большой перемене Вера забиралась под боковую лестницу, отдыхала там в
темноте и пыли, сидела на перевернутом ящике.

О ее убежище знала только Зойка.

Посмеивалась над непутевой подругой ("Ты у нас как бирюк!

То есть эта - бирючиха!").

Но никому о Вериной норе не рассказывала.

А Вере десяти минут перемены хватало, чтобы прийти в себя и набраться сил
перед следующей парой.

...Седьмого марта институт гудел, девчонки дефилировали, принарядившись,
выпятив грудь и высоко задрав голову: парней в радиотехническом училось раза
в два больше, и женский праздник студентки начинали ждать чуть не с Нового
года.

Аудитории пестрели яркими кофточками и букетиками мимоз, и даже самые
строгие преподаватели начинали свои лекции с поздравлений.

К первой паре из их общежитской комнаты отправилась только Вера.

Зойка и Жанна расхаживали, наложив на лицо доморощенные маски из
геркулесовой крупы и накрутив волосы на жгутики из газет.

Вера же красоту наводить не стала. Не для кого, да и бесполезно: два дня
назад на правой щеке появилось противное темно-коричневое пятно, никаким
макияжем его не скроешь. Смотреть на радостных, предвкушающих поздравления
соседок было невыносимо.

Спать под их веселый гомон - тоже. И Вера, быстро одевшись, отправилась
на первую лекцию. Еле досидела - в аудитории было озорно, шумно.

Летали записочки, девчонки с загадочным видом шушукались. И только она
была в стороне от всеобщего веселья - хотя поздравляли и ее.

Но что поделаешь, если все эти банальные "с Женским днем тебя!"
раздражали ее до безумия.

На перемене Вера уже по устоявшейся привычке отправилась в свое логово -
под лестницу.

Примостилась на ящике, небрежно бросила рядом подаренный однокурсником
букетик мимоз.

Глубоко задумалась - уж не сходит ли она с ума?

Нормально ли - сидеть в праздник в пыли и одиночестве?

Нормально ли - отказаться от сегодняшней вечеринки в комнате у их
старосты?

Но что же делать, если больше ничего ей сейчас не хочется...

Прошелестели торопливые шаги. Вера нахмурилась: кого еще черт несет?
Перед ней стояла Зойка. Уже не радостная, как утром, а смущенная, понурая.

- Чего тебе? - не очень вежливо спросила ее Вера.

- Слушай, я... я, наверно, не вовремя... Но тут телеграмму принесли...
срочную... А ты уже ушла.

- Бабушка? - побледнела Вера. - Нет.

Вася.

- шепотом выдохнула Зойка.

И протянула ей белый прямоугольник.

Под лестницей было темно, Вера не могла разглядеть букв, только неясные
контуры.

- Что там, ты же читала! - нетерпеливо потребовала Вера.

- Нет уж, смотри сама. - Зойка щелкнула зажигалкой.

В неверном отсвете пламени Вера прочла:

"На Васю пришла похоронка".

Прошло три года

Москва

Январь 1991 года

Какое же счастье - просыпаться не от звонка будильника и не от плача
Васечки, а - самой!

Вера перевернулась в постели, потянулась, открыла глаза.

Глянула на будильник. Ничего себе! Уже половина десятого. Вот это
разоспалась!

Посмотрела на кроватку сына.

Аккуратно прибранная, та сиротливо пустовала в углу.

Прислонясь к перильцам, грустно сидел Васечкин любимый мишка.

Тоже, кажется, скучал без сорванца-хозяина.

Позавчера Вероника вернулась из Куйбышева.

Оставила сынулю на попечение булечки.

И теперь, пока ее тело отдыхало и нежилось, - одиночество, пустая
квартира, свобода! - душу саднил вопрос:

"Как он там?"

Чем бы она ни занималась - а дела давно уже стали требовать ее
постоянного, с утра до ночи, включения, - вторым планом постоянно проплывали
мысли о сыне: "Как он?