или душевное? Чувствую себя несколько поизношенным, но отнюдь не больным.
Док говорит, что сумеет поставить меня на ноги. Во всяком случае, на
время. Собирается сделать мне переливание плазмы. Говорит, я потерял много
крови.
- Переливание плазмы?
- Да, кровь была бы лучшим коагулятором, вообще-то говоря. Но, по его
мнению, плазма, возможно, предотвратит или же ослабит новые приступы.
Помолчав, он стер пену с губ и опять улыбнулся, так же печально, как и в
первый раз.
- Не доктор мне нужен и не медицина, Джон. Нужен священник и прощение
Всевышнего - голос его стал едва слышен. В каюте наступила глубокая
тишина. Тиндалл заерзал и громко откашлялся.
- Какое еще прощение? Что ты имеешь в виду?
Слова помимо его воли прозвучали слишком громко и резко.
- Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, - кротко проговорил Вэллери. -
Вы же утром стояли рядом со мной на мостике.
Минуты две оба не произносили ни слова. Потом Вэллери снова закашлялся.
Полотенце у него в руках потемнело, и, когда он откинулся на подушку,
Тинаалла кольнул страх. Он поспешно наклонился к больному, но, услышав
частое, неглубокое дыхание, облегченно вытер лоб.
Вэллери снова заговорил. Глаза его были по-прежнему закрыты.
- Дело не столько в тех людях, которые погибли в отделении слаботочных
агрегатов, - казалось, он разговаривал сам с собой, вполголоса, почти
шепотом. - Моя вина, пожалуй, в том, что я слишком близко подошел к
"Рейнджеру". Глупо приближаться к тонущему кораблю, особенно если он
горит. Что делать бывает, идешь на риск...
Остальные слова слились в неразборчивый шепот Конца фразы Тиндалл не
расслышал.
Адмирал резко поднялся и стал натягивать перчатки
- Извини, Дик. Не надо было мне приходить и оставаться так долго. Старый
Сократ задаст мне теперь взбучку.
- Я о других Оо парнях, которые плавали в воде, - продолжал Вэллери,
словно не слыша адмирала. - Я не имел права. Может быть, кого-нибудь из
них...
Голос Вэллери снова затих на мгновение, но потом старый моряк четко
проговорил:
- Капитан первого ранга, кавалер ордена "За боевые заслуги" Ричард Вэллери
- судья, присяжный и палач. Скажите мне, Джон, что мне ответить, когда
придет мой черед предстать перед судом Всевышнего?
Тиндалл растерянно молчал, но тут послышался настойчивый стук в дверь,
контр-адмирал резко обернулся и, благодаря Провидение, едва слышно глубоко
вздохнул.
- Войдите, - проговорил он.
Дверь распахнулась, вошел Брукс. При виде адмирала он замер и повернулся к
стоявшей за ним белой фигуре, нагруженной бутылями, колбами и какими-то
приборами.
- Подождите, пожалуйста, за дверью, Джонсон, - обратился он к санитару. -
Я позову вас, когда понадобитесь.
Закрыв дверь, он пододвинул себе стул и сел возле койки командира.
Нащупывая пульс больного, Брукс пристально посмотрел на Тиндалла. Он
вспомнил слова Николлса, который говорил, что адмирал не слишком здоров. У
Тиндалла ви в самом деле был усталый вид, вернее, не столько усталый,
сколько несчастный... Пульс у Вэллери был частый, неправильный.
- Вы чем-то расстроили его, - укорил его Брукс.
- Я? Да что вы, док! - уязвленно произнес Тиндалл, - Ей-Богу, я не сказал
ни слова...
- Он тут ни при чем, доктор. - Это говорил Вэллери. Голос его был тверд. -
Он и слова не вымолвил. Виноват я. Ужасно виноват.
Брукс долгим взглядом посмотрел на Вэллери. Потом улыбнулся - понимающе, с
состраданием.
- И вам нужно прощение грехов, сэр. Все дело только в этом, так ведь?
Тиндалл вздрогнул от неожиданности и изумленно уставился на старого
доктора.
Вэллери раскрыл глаза.
- Сократ! - проронил он. - Как ты догадался?
- Прощение... - задумчиво повторил Брукс. - Прощение. А чье прощение?
Живых, мертвых или прощение Всевышнего?
Тиндалл вздрогнул опять.
- Вы что? Подслушивали под дверью? Да как вы смели?..
- Прощение их всех, док. Боюсь, задача не из легких.
- Да, вы правы, сэр. Мертвым вас нечего прощать. Вы заслужили одну лишь их
признательность. Не забывайте, я врач... Я видел этих парней, которые
плавали в море. Вы положили конец их страданиям. Что же касается
Всевышнего... В писании сказано: "Господь дал, Господь взял. Да святится
имя Его". Таково ветхозаветное представление о Господе, который берет,
когда ему вздумается, и к дьяволу всякое милосердие и великодушие!
Брукс с улыбкой взглянул на Тиндалла.
- Не смотрите на меня с таким ужасом, сэр. Я вовсе не богохульствую. Если
бы Всевышний оказался таков, кэптен, то ни вам, ни мне да и адмиралу тоже
он был бы ни к чему. Но вы знаете, что это не так... Вэллери слабо
улыбнулся и приподнялся на подушке.
- Вы сами по себе превосходное лекарство, доктор. Жаль, что вы не можете
говорить от имени живых.
- Нет, почему же? - Брукс шлепнул себя по ляжке и, что-то вдруг вспомнив,
заразительно захохотал. - Нет, это было великолепно!
Он снова от души рассмеялся. Тиндалл с деланным отчаянием посмотрел на
Вэллери.
- Простите меня, - заговорил наконец Брукс. - Минут пятнадцать назад
несколько сердобольных кочегаров приволокли в лазарет неподвижное тело
одного из своих сотоварищей, находившегося без сознания. Догадываетесь,
чье это было тело? Корабельного смутьяна, нашего старого знакомца Райли.
Небольшое сотрясение мозга и несколько ссадин на физиономии, но к ночи его
нужно водворить назад в кубрик. Во всяком случае, он на этом настаивает.
Говорит, что он нужен его котятам.
Вэллери, повеселев, прислушался.
- Опять упал с трапа в котельном отделении?
- Именно такой вопрос задал и я. Хотя, судя по его виду, он, скорее,
угодил в бетономешалку. "Что вы, сэр! - ответил мне один из принесших его.
- Он о корабельного кота споткнулся". А я ему: "О кота? Какого такого
кота?" Тут он поворачивается к своему дружку и говорите "Разве у нас нет
на корабле кота, Нобби?" А упомянутый Нобби смотрит на него этак
жалостливо и отвечает: "Поднапутал он, сэр. Дело было так. Бедняга Райли
нализался в стельку, а потом возьми да и упади. Он хоть не очень расшибся,
а?" Голос у матросика был довольно озабоченный.
- А что произошло на самом деле? - поинтересовался Тиндалл.
- Сам я так ничего и не добился от них. А Николлс отвел кочегаров в
сторонку, пообещал, что им ничего не будет, они тотчас же все и выложили.
По-видимому, Райли усмотрел в утреннем происшествии превосходный повод к
новому подстрекательству. Поносил вас всячески, называл зверем,
кровопийцей и, прошу прощения, непочтительно отзывался о ваших близких.
Все это он говорил в присутствии своих дружков, где чувствовал себя в
безопасности. И эти самые дружки его до полусмерти избили... Знаете, сэр,
я вам завидую...
Тут Брукс поднялся.,
- А теперь попрошу засучить рукав... Проклятье!
- Войдите, - ответил на стук Тиндалл. - Ага, это мне, Крайслер. Спасибо.
Он взглянул на Вэллери.
- Из Лондона. Ответ на мою депешу. Он повертел пакет в руках.
- Все равно когда-нибудь придется распечатывать - произнес он недовольно.
Брукс приподнялся со словами:
- Мне выйти?
- Нет, нет. К чему? К тому же это весточка от нашего общего друга адмирала
Старра. Уверен, вам не терпится узнать, что же он такое пишет, не так ли?
- Отнюдь, - резко ответил Брукс. - Ничего хорошего он не сообщит,
насколько я его знаю. Вскрыв пакет, Тиндалл разгладил листок.
- "От начальника штаба флота командующему 14-й эскадрой авианосцев, -
медленно читал Тиндалл. - Согласно донесениям, "Тирпиц" намеревается выйти
в море. Выслать авианосцы нет возможности. Конвой Эф-Ар-77 имеет важнейшее
значение. Следуйте в Мурманск полным ходом. Счастливого плавания. Старр".
Тиндалл помолчал. Брезгливо скривив рот, повторил:
- "Счастливого плавания". Уж от этого-то он мог бы нас избавить!
Все трое долго, не произнеся ни слова, глядели друг на друга. Первым, кто
нарушил тишину, был, разумеется, Брукс.
- Кстати, еще раз насчет прощения, - проговорил он спокойно. - Кто, хочу я
зиать, на земле, под землей или в небесах сможет когда-нибудь простить
этого мстительного старого подонка?
В ЧЕТВЕРГ ночью
За полдень перевалило совсем недавно, но, когда "Улисс" стал сбавлять ход,
над морем уже начинали сгущаться серые арктические сумерки. Ветер стих,
снова повалил густой снег, а видимость не превышала и кабельтова.
По-прежнему царила лютая стужа.
Группками по три, четыре человека офицеры и матросы шли на ют. Измученные,
продрогшие до костей, погруженные в невеселые думы, они молчаливо шаркали
подошвами, сбивая носками башмаков пушистые комочки снега. Придя на корму,