бывшего кореша по спецназу, в тот августовский вечер был в районе площади
Маяковского и помнил, что Славка гуляет с друзьями в китайском ресторане
гостиницы "Пекин". Он даже заглянул там же, на Тверской, в обновленный
ресторан "Якорь", куда еще до армии забегал с друзьями пропустить по
рюмочке, когда выбирались с заводской окраины в центр продефилировать по
улице Горького, которую они называли в ту пору, по моде шестидесятых годов,
Бродвеем. Нет, он не имел никаких претензий к Неделину, просто считал, что
пути их разошлись навсегда и нечего ворошить прошлое. Что армейская дружба?
Она вынужденная, как любил выражаться по всякому поводу сам же Славка -- это
просто стечение обстоятельств. Да, они были земляками, парнями столичными,
да, их мордовали поначалу "бандеровцы", да, их кровати стояли целых два года
рядом, они делились последним, но все это, как ни крути, -- лишь стечение
обстоятельств. Прагматик Герман понимал, что жизнь разведет его с Неделиным
в разные стороны, на этот счет он не обольщался. Уже тогда он задумывался,
что может связывать их в Москве -- его, не одолевшего школу дальше восьмого
класса, выгнанного даже из ПТУ за хронические прогулы и неуспеваемость,
слесаря первого разряда завода "Серп и молот", которого и к станку-то не
подпускали, лишь гоняли мастеровые -- подай-принеси. Он, конечно, такие
детали своей жизни Славке не расписывал, больше рассказывал про каратэ,
кунг-фу, джиу-джитсу и другие восточные единоборства, к которым
действительно проявлял интерес. Все свободное время он проводил в спортзалах
и дискотеках, где нахватался и про "Пинк Флойд", и про "Лед Зеппелин" с
"Роллинг Стоунс", и, конечно, про Майкла Джексона, как комета ворвавшегося в
наши дансинги. Зато Кольцов рано стал задумываться о своем социальном
положении. Оно его ну никак не устраивало, он стыдился, да что там стыдился
-- презирал свое унизительное житье-бытье.
типичной малогабариткой, с низкими потолками, где ванная комната совмещалась
с санузлом. Одним словом -- пресловутая хрущоба. Мать с отцом работали в
термическом цеху, где при высоких температурах закаливали особо важные
детали для оборонки и космоса. Цех вредный, оттуда на пенсию уходили на пять
лет раньше положенного срока, да и путевками в черноморские санатории
рабочих обеспечивали ежегодно. Хрущобу эту предки получили на заводе одними
из первых, еще в 1958 году. То-то было радости! -- рассказывали его
родители-трудяги. Как им завидовали соседи, товарищи по работе, родня!
Наверное, радость отца и матери можно было понять, ведь раньше они занимали
в бараке одну комнату на две семьи.
шестом классе, она вышла замуж за какого-то парня с того же оборонного
завода. Жених жил от них неподалеку, тоже в хрущобе, с матерью, но ему, как
передовику производства, вроде бы обещали новоселье, кажется, свадьба в
основном из-за этого и состоялась. Но семейная жизнь у сестры не заладилась:
кузнец скоро запил, из очереди на квартиру его, естественно, вышибли, в
общем, через два года сестра Лиза вернулась обратно к родителям с двойней:
Машей и Дашей. Сестра заняла комнату, которую Герман уже считал своей, и
тогда еще детским умом он понял, что потерял свой угол. Все возвращалось для
Кольцовых на круги своя: опять одна квартира на две семьи. Теперь он спал в
ванной комнате рядом с унитазом -- даже раскладушку поставить было негде.
Матрац кидали в ванну, и располагался он там, поджав ноги, -- в
малогабаритке и ванна была маленькой. Поскольку кроме него в квартире
обитало еще пять человек, а туалет стоял почти впритык с ванной, то его
"спальню" срочно занавесили какой-то шторой из веселенького ситчика. Иногда
он, в порыве самоуничижения, говорил в сердцах: я вырос в туалете.
в учебе, а ведь был почти отличником, любимцем учителя физики и математики.
Он и в ПТУ, там же в Люберцах, пошел из-за того, что прельстился общежитием,
где наконец-то заимел свою собственную кровать. Но его оттуда скоро
выселили: не хватало места иногородним, а он, как москвич, вроде жил дома.
Разумеется, гордость не позволила сказать, что он спит в туалете, хотя уже
тогда вымахал под метр восемьдесят. Потому и здесь учился с трудом, натужно,
больше пропадал в спортзалах. Придет днем и спит на борцовских матах:
благодать, руки-ноги можно как хочешь раскинуть.
действительности. Многие, с кем Герман Кольцов начинал качаться в люберецких
подвалах, станут влиятельными и богатыми людьми. Это люберецкие, первыми,
перестанут считаться и с воровскими традициями, и с самими ворами в законе.
Это их деяния окрестят в преступном мире новым термином -- беспредельщина.
По организованности, дисциплине, жестокости их станут равнять с "чехами".
последним не был, не шестерил -- это точно. Природа щедро одарила его и
силой, и ловкостью, да и характера хватало: до армии, когда на танцах нужно
было схлестнуться баш на баш, то есть один на один, ватага, с которой он
обычно приходил на дискотеку, всегда доверяла поединок Кольцову. Гера
никогда не подводил своих люберецких: дрался умело, жестоко -- дни,
проведенные в подвале-спортзале, не пропали зря.
призвали на флот осенью 1986 года, когда Горбачев уже провозгласил свой
знаменитый лозунг: "Разрешено все, что не запрещено законом" -- и дал
зеленый свет кооперативам. Но Гера не успел всласть попользоваться плодами
этой свободы. Только однажды, за неделю до сбора на призывном пункте
военкомата, когда он уже ходил остриженный под нулевку, парень по кликухе
Хавтан, лет на пять старше и имевший уже ходку в зону за хулиганство, сказал
ему и еще трем дружкам, тоже остриженным наголо: свожу-ка я вас на прощанье,
солдатушки, в один роскошный нэпмановский ресторан. Поначалу они очень
удивились: Хавтан уже с полгода как нигде не работал и прежде щедростью не
отличался. Но в "Золотом петушке" их встретили неожиданно приветливо,
накормили от пуза, да и пили сколько влезет. На прощанье сам хозяин
ресторана вынес Хавтану два тяжеленных па-кета -- из одного торчали
засургученные головки за-морских напитков, тогда только-только хлынувших в
страну, а в другом, судя по запахам, были опять же не селедка с дешевой
колбасой. Хозяин вежливо так пожал на прощанье всем руки и, кивнув на
пакеты, пояснил: а вдруг, мол, надумаете продолжить застолье. Короче, такого
обхождения ни Гера, ни дружки его стриженые до сих пор нигде не встречали, и
никто им, кажется, никогда не был так рад, как хозяин "Золотого петушка",
так, по крайней мере, показалось ребятам. Как только отошли подальше от
ресторана, ребята сразу к Хавтану: он что тебе, брат родной, или в карты
штук на сто залетел? А Хавтан, довольный произведенным эффектом, сказал
тогда надолго запомнившиеся Кольцову слова:
райкомов-райисполкомов кормить не будут. Наше время пришло! Наше! Пей,
гуляй, братва! А что не по-нашему -- взорвем, подожжем, разобьем. Оттого
толстопузый ресторатор чуть ли не целовался с вами на прощанье; знает, что
его заведение находится на моей территории!
наверное, они рядом с Хавтаном, ведь не за красивые глаза он их пригласил в
"Золотой петушок". И уговаривать долго не пришлось бы -- по душе им
оказалась волшебная хавтановская скатерть-самобранка и обхождение
понравилось. Ради этого и буйной головушки не жаль. Но... судьба есть
судьба. Однако на службу свою Кольцову было грех жаловаться -- армия многому
его научила, он там с десяток профессий, хотя и редких, больше военных, но
все же приобрел. И все же каким бы беспечным ни казался, а мысль о гражданке
всегда костью в горле стояла. Кем быть? Чем заняться? Да и просто -- где
жить? Особенно угнетало последнее, в ванну он уже и при желании не
поместился бы -- весил под центнер и роста телеграфного, уж Петру Великому
точно бы в гренадеры подошел.
сразу закрылась -- вдвоем в хрущобу они никак не вписывались. Снимать
квартиру? Теперь это не проблема, только на это сотни, тысячи долларов
нужно, а он их до сих пор и в руках не держал. Да и к богатой невесте из
ресторана "Иртыш" штампом в паспорте ход замуровал, а ведь все прежние планы
были связаны с ней. Дожидалась его и трехкомнатная квартира в кирпичном
доме, рядом с бывшей "Березкой", вся в коврах и хрустале, и тачка, и дача в
районе Крекшино. "Все твое, милый, только люби!" -- так страстно шептала
пышнотелая невеста Люся. Правда, на семь лет старше и уже имевшая одну
"ходку" замуж, да жених, как она выражалась, попался хлипкий, интеллигентик,
слабоват здоровьем для ее темперамента, не то что он, богатырь Кольцов!
Потому и засыпала невеста своего Кольцова посылками, передачами, письмами и
телеграммами чуть ли не каждый день.
Славкой в Москве. Пусть запоздало, но он чувствовал свою вину перед
Неделиным, знал, если они будут общаться плотнее, позорная тайна все равно
вылезет наружу, а учитывая своенравный характер своей жены, догадывался, что
добром эта история для него не кончится. Дело в том, что женился Кольцов на
очаровательной Леночке Мороз обманом, самом что ни на есть примитивном и
подлом. Ну, ладно хотя бы влюбился до потери сознания, дня не мог прожить
без нее, как это бывает в молодости, но чего не было, того не было. Конечно,
Леночка ему нравилась, а кому бы она не понравилась? Красавица, умница,
фигурка точеная и сердце к тому же золотое, что по нынешним эгоистическим
временам -- клад, да и только. А хозяйка какая: и готовит, и стирает, и
шьет, и вяжет -- все, за что ни возьмется, горит у нее в руках. Может, не
видел, что дружок Славик влюблен по уши в Леночку, которую первый и приметил
и по доброте своей познакомил с ней лучшего друга, то есть его, Кольцова?
Все видел, все понимал Гера, догадывался, что Леночка со Славиком прекрасная
пара и что она с Неделиным будет счастлива. Вот тут, пожалуй, и скрыта
отгадка давнего подлого поступка Герочки Кольцова -- зависть, обыкновенная
черная зависть к своему единственному армейскому другу. Хоть он, иногда
анализируя прошлое и пытаясь смягчить свою вину, мысленно и оправдывается --
затмение, мол, нашло, но от правды, как от себя, никуда не укроешься.
Мережковский Дмитрий
Корнев Павел
Прозоров Александр
Посняков Андрей
Круз Андрей
Семенова Мария