чтобы понять меня.
не очень-то понимаете тот мир, в котором живете. Я поясню ситуацию, вы не
станете меня прогонять... В Загряжске арестован и осужден директор треста
Горенков, - кстати, очень на вас похож, такой же незащищенный... Трагично:
незащищенный руководитель, правда?
ему:
действий, хотя античные авторы видели в ней пассивное начало, любая
активность противоречила самому смыслу трагедии, я уже не говорю о
форме... Ритуальный плач на похоронах...
свою трагедию. Зачем загонять себя в рамки? Но я о другом: ваш соавтор,
вернее тот, кто должен был стать соавтором, сообщил в партконтроль, что
Горенков запросил с него десять тысяч за подписание с вашей бригадой
договора на роспись домов...
никто не просил, - ответил я и вдруг съежился, в который уж раз вспомнив,
как Виктор Никитич оформил нотариально соглашение, по которому я
уполномочивал его вести от моего имени все финансовые переговоры, хотя
загодя знал - от него же, что буду получать лишь часть положенной мне по
договору суммы: чем не взятка?
- Или мне показалось? Между прочим, к Кризину я ездил. Он отказался со
мной говорить - старческое недомогание, сердечные колики и все такое
прочее... Он инвалид?
здоровья. Но подтвердил здесь под присягой, что Горенков - грязный
вымогатель... И хотя следователь этот эпизод отчего-то в суд не передал,
невиновного человека упекли на двенадцать лет строгого режима... Хотите, я
расскажу вам, что он делал в своем тресте? Вы ведь пишете инопришельцев
оттого, что в землянах изверились? Разве не это подвело вас к той теме,
которую вы смогли разрабатывать только после того, как стали расписывать
новые комплексы - особенно в Сибири? Раньше-то у вас, говорят, даже не
было на что купить краски и кисти...
ведь от бога художник, в вас талант...
- ложь, его надо пропускать сквозь, оставляя в себе только то, что может
помочь живописи!
очень-то и желая этого.
угла рта в другой...
рабочих и инженеров садовыми домиками, сэкономив деньги на договоре со
мною, я подумал, что, имей я право сам заключить договор, я б больше
десяти тысяч с него не взял, работа того не стоит, не я ж пишу, наемники.
Но одновременно с этой мыслью возникла - вне моего сознания и воли -
другая: "А вообще-то какое он имел право дарить дома?" Поскольку этот
вопрос родился помимо меня, темно и недобро, я, продолжая слушать
Варравина, начал обдумывать возможные варианты ответов самому же себе и
вдруг ужаснулся: откуда во мне этот рабский ужас? Отчего мы лишаем
человека права на то, чтобы сделать добро другим?! Почему я сразу решил,
что такое невозможно? Более того - наказуемо?! Откуда это сладостное
тяготение к запрету?! А оттуда, что воспитывался я не в воздухе, а на
земле и видел все не сверху, как сейчас, а снизу! А память-то у людей
воспреемственная! Разве я забуду, как наш бригадир, тетя Зина, ничего не
могла сделать без команды председателя Громова?! А тот был тоже повязан:
безоглядно выполнял все указания, что ему отзванивали из райцентра, -
сколько чего посеять, в какие сроки и каким количеством техники.
Ослушаешься хоть в малости - сразу комиссия, партбилет на стол, иди в
поле! А как же в былые времена мужики - без всяких указаний - хлеб
родили?! Впрочем, график Федотов говорил, что и раньше указания были,
только не из района, а от помещика или его управителя. Вот и отбили охоту
думать! Делай что велят, и вся недолга. Лишь при Столыпине позволили
выходить из общины, чтоб быть самому себе хозяином, да при Ленине, когда
ввели нэп... Сразу вырос справный мужик, трудяга, землю чтит, сам себе
голова, в доме достаток и надежда, и оттого - достоинство, как с такими
управиться дураку-бюрократу? Пошлют его, чиновника, на хутор бабочек
ловить, и весь разговор. Потому и называли умных и работящих кулаками,
потому и сослали в Сибирь, а остальных впрягли в привычную общину: что
сверху предписано, то и выполнять, не умничая. Все верно, но отчего во мне
до сих пор живет темная страсть не позволить? Почему я, именно я, Валерий
Штык, а не какой там бюрократ, сразу же подумал об этом директоре:
"Нельзя, нарушение"? Горазды мы все валить на власть да на Запад, а
сами-то, сами? А в том, наверное, все дело, подумалось с отчетливой,
надмирной ясностью, что я, Валерий Штык, сам по себе - никто, червь
навозный! Вот если меня Союз поддержит, да Худфонд утвердит, да комиссия
пропустит, тогда я, собрамши двадцать бумажек, чего-то, глядишь, и смогу,
да и то со скрипом; в любой миг каждый бюрократ может отослать за новой
бумажкой, чтоб было по форме удостоверено: блондин, а никак не брюнет.
Неважно, что и так видно, а может, ты крашеный! А издай держава закон, что
личность есть основа любого коллектива, что личность правомочна на
поступки, - как бы вмиг все изменилось! Ан - не вмиг, - возразил я себе;
только к рабству быстро привыкают, потому как в подоплеке его страх, а к
свободе привыкнуть трудно, у ней врагов предостаточно, все те, кто бумажки
переписывает, - главный ей враг, ибо понимает: лишись он права свою
закорючку поставить - и конец ему, пшик, ноль без палочки! А сколько
миллионов таких в державе?! У нас ведь только при Петре коллегии были, а
так - или приказные дьяки, или думные, только никогда не было деловых.
Завсегда верховная власть определяла не одну лишь главную идею, но и
мелочи - что можно людишкам делать, а что заказано.
конкурс между строительными управлениями - кто хочет взять подряд, кто
обещает скорей управиться с делом, больше сэкономить - не только для
казны, но и для своих же работяг, - я снова подумал, что такое невозможно.
Кто позволит? Идет против всего, к чему привыкли! Так только на Западе
можно: объявляет муниципалитет конкурс на такую-то сумму, чтоб сделать,
скажем, аэродром в такой-то срок и при отменном качестве, - вот фирмы и
бьются, и никто их не планирует, у самих голова на плечах! И никто не
отдает приказов: "Столько-то людей будут строить здание, а столько техники
отправить на бетонное поле". И никто не спускает указаний, сколько цементу
расходовать и какими гвоздями доски прибивать, - люди сами думают, на то
они и личности... Если б я мог спокойно участвовать в таких конкурсах, как
горенковские, я б, глядишь, на землю вернулся! Меня в небо-то потянуло,
когда на нашей планете, на одной шестой ее части, настало такое безветрие,
что тиной запахло, болотом... Вот мне и захотелось увидеть ветер в горах,
и чтоб был он напоен запахами свежего сена...
Или имел санкцию на дерзость?
как жил, пропади все пропадом, мы ж расписаны, по ящичкам рассованы - чтоб
для учета было удобней! Да за одно то, что этот ваш Горенков...
Не мой, а наш. Если б победила его линия, вам бы жилось лучше... Мне...
Всем нам.
он подписал договор с молодыми художниками, сам с ними рядился, сам
утверждал эскизы...
художников вышел на общее собрание строителей, потом устроил выставку для
общественности района и только после этого утвердил...
и Врубель без художественных советов жили, да и то потому, что филантропы
существовали! А у нас филантропом может стать только начальник овощной
базы... Но за эту филантропию ему еще пять лет добавят к приговору... Я
никак в толк не возьму: зачем телевидение показывает то усадьбу Некрасова,
то Ясную Поляну, то пушкинский домик? Это ж разлагающе действует на наших
деятелей искусств! Нам ведь можно иметь только одиннадцать метров
жилплощади на рыло, да двадцать как члену творческого союза, - ни метром
больше, хоть тресни! Большое искусство в тесноте не создается! Только
отрыжка и ужас! Вон, Кафку почитайте! Для животворного искусства потребен
простор и право на уединенность.
не единицу, - оттого все беды...
Или, может, сам с собою вслух начал говорить?
между тем Варравин. - История государства есть суммарность человеческих
биографий, дневников, уголовных дел, исповедей, Валерий Васильевич...
Суворов Виктор
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Круз Андрей
Акунин Борис
Доставалов Александр