Чтение 26–й страницы книги ~Прощай, моя красотка~

Мы доехали до поворота и без спешки покатили по бетонной горной дороге.

- Как ты добрался сюда без машины, приятель?

- Амтор за мной ее прислал.

- Для чего, приятель?

- Должно быть, он хотел меня видеть.

- Хороший парень, - констатировал Хемингуэй. - Все отлично понимает.

Он сплюнул через плечо и, крутанув баранкой, прекрасно вписался в
очередной поворот.

- Он говорил, что ты звонил ему по телефону, пытался забросить удочку. Но
он считает, что лучше заранее познакомиться с парнем, с которым предстоит
иметь дело. Поэтому он и послал свою машину.

- Конечно, если он собирался вызвать знакомых фараонов. И мне точно не
понадобилась моя машина. - сказал я. - О'кей, Хемингуэй.

- Ага, опять? О'кей! У Амтора под столом микрофон, секретарша записывает
весь разговор. И когда мы пришли, она прочитала его мистеру Блейну.

Я повернулся и посмотрел на мистера Блейна. Он мирно курил сигару и не
взглянул на меня.

- Черта с два она записала наш разговор, - сказал я. - Скорее всего, у
них наготове лежат эти записи, которые они заранее делают для таких случаев.

- Может быть, ты бы рассказал нам, зачем хотел видеть этого парня, -
вежливо предложил Хемингуэй.

- Вас не устраивает уцелевшая половина моего лица?

- Ах, нет. Мы не такие ребята, - сказал он с широкой улыбкой.

- Вы довольно хорошо знаете Амтора, не так ли, Хемингуэй?

- Мистер Блейн знает. Я только подчиняюсь приказам.

- Кто такой мистер Блейн?

- Это джентльмен, сидящий на заднем сиденье.

- А кроме того, что он на заднем сиденье, что-нибудь из себя
представляет?

- А как же, конечно. Все знают мистера Блейна.

- Хорошо, - сказал я, внезапно почувствовав усталость. Потом было еще
больше поворотов, больше тишины, больше темноты, больше бетона и больше
боли.

Хемингуэй, сказал:

- Сейчас мы среди парней, женщин нет, о твоей поездке к Амтору уже
надоело трепаться, но одно еще меня беспокоит. Что же значит этот твой
Хемингуэй?

- Шутка, - сказал я. - Старая, старая шутка.

- А кто такой Хемингуэй?

- Парень, который все время говорит об одном и том же, пока ты, наконец,
не начинаешь верить в то, что он абсолютно прав.

- На это уходит чертовски много времени, - сказал здоровяк. - Для сыщика
у тебя слишком сложные мозги. Ты ходишь со своими зубами?

- Да, всего несколько пломб.

- Ты чертовски везуч, приятель. Человек на заднем сиденье произнес:

- Хорошо. Поверни здесь направо.

- Понял.

Хемингуэй повернул "седан" на узкую утрамбованную дорогу, проходившую по
самому краю склона горы. Мы проехали еще с милю. Казалось, в мире
существовал только запах полыни.

- Здесь, - сказал усатый.

Хемингуэй остановил машину и включил ручной тормоз. Он перегнулся через
меня и открыл дверь.

- Ну что ж, - Было приятно познакомиться с тобой, приятель. Но, даст бог,
больше не увидимся. Вылезай!

- Я что, отсюда пешком пойду домой? С заднего сиденья донеслось:

- Пошевеливайся.

- Да, ты отсюда пойдешь домой, приятель. Это тебя устраивает?

- Конечно. У меня будет время кое о чем поразмыслить. К примеру о том,
что вы парни не из Лос-анжелесской полиции. Но один из вас полицейский, а,
может быть, и оба. Я бы сказал, что вы фараоны из Бэй Сити. Мне интересно,
почему вы работаете не на своей территории.

- Ты так говоришь, будто уже все это доказал, приятель.

- Спокойной ночи, Хемингуэй.

Он не ответил. Они оба молчали. Я начал выбираться из машины и поставил
ногу на подножку. Голова кружилась.

Человек на заднем сиденье сделал резкое движение, которое я скорее
почувствовал спиной, чем увидел. Океан тьмы разверзся подо мной, очень
глубокий, намного глубже самой черной ночи.

Я нырнул в него. Дна не было.

Глава 25

В комнате не продохнуть от дыма.

Он висел в воздухе тонкими линиями, как завеса из микроскопических
капелек. В этой комнате я никогда раньше не был. В ней всего два окна с
решетками.

Я был в подавленном состоянии и ни о чем не думал. И чувствовал себя так,
как будто проспал целый год. Но дым беспокоил меня. Я лежал на спине и думал
о нем. Прошло довольно много времени, прежде чем я сделал глубокий вдох, от
которого заболели легкие.

Я заорал:

- Пожар!

Это меня рассмешило. Не знаю, что в этом было веселого, но я начал
хохотать. Однако смех мне не понравился, Он звучал, как смех сумасшедшего.

Нового крика хватило, чтобы где-то снаружи раздались быстрые шаги.
Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Человек впрыгнул в комнату и запер за
собой дверь. Его правая рука потянулась к бедру.

Человек был мал ростом и неимоверно толст. Одет в белый халат. Глаза
черные и какие-то плоские, с серыми выпуклостями вместо век. Странные глаза.

Я повернул голову на жесткой подушке и зевнул.

- Не обращай внимания, парень. Вырвалось само, - миролюбиво сказал я, Он
стоял, зло глядя на меня, его правая рука нависла над бедром. Зеленое
злобное лицо, черные плоские глаза, кожа на руках в серых пятнах.

- Может быть, ты снова хочешь оказаться в смирительной рубашке? -
прорычал он.

- Все в порядке, парень. Я очень долго спал, сны видел. Где я?

- Где надо.

- Похоже, приятное заведение, - сказал я, - Учтивые люди, хороший воздух.
Я бы поспал еще немного.

- Так-то будет лучше, - проворчал он и вышел. Дверь захлопнулась. Щелкнул
замок. Шаги затихли.

Толстяк не убрал дым. Он все еще висел посреди комнаты, как занавеска. Он
не растворялся, не уплывал, не шевелился. В комнату откуда-то прорывался
воздух, пригодный для дыхания, я его чувствовал, но дыму было все равно, Он
висел серой сетью, сплетенной тысячей пауков. -Меня заинтересовало, как
пауков заставили работать вместе?

Фланелевая пижама. Как в больнице округа. На пижаме никаких деталей, ни
одного лишнего стежка. Грубый материал, воротник натирает шею, которая еще
болит. Я начал вспоминать. В горле пекло, словно там дюжина ссадин. "А,
индеец! О'кей, Хемингуэй. Вы хотите стать детективом? Хорошо зарабатывать?
Всего девять простых уроков! По окончании обеспечиваем значком", - я
рассуждал. Значит, я еще не на том свете.

Горло болело, но пальцы, ощупывающие его, ничего не чувствовали.
Казалось, что вместо пальцев - связка бананов. Посмотрел на руки. Пальцы как
пальцы. Так себе.

Была ночь. За окнами чернел необъятный мир. Белая полусфера светильника
свисала на трех медных цепях в центре комнаты. Вдоль кромки светильника
чередовались оранжевые и голубые выступы. Я уставился на них, одурев от
дыма. Вдруг эти выступы стали раскрываться, как маленькие картофелины, и из
них повысовывались головы. Кукольные, крошечные, но живые головы. - На меня
смотрело личико в капитанской фуражке, пушистая блондинка в разрисованной
шляпке и худой человек с криво висящим галстуком, похожий на официанта в
пляжном ресторанчике. Он открыл рот и ухмыльнулся:

- Вы бы хотели бифштекс с кровью или его дожарить, сэр?

Я закрыл глаза, зажмурился, а когда их снова открыл, то увидел только
светильник из поддельного фарфора, висящий на трех цепях.

Но дым все еще неподвижно висел в воздухе. Я взял простыню за уголок и
вытер пот со лба онемевшими пальцами. Сдурел. Совсем сошел с ума.

Я сел на кровати, осторожно опустил босые ноги и коснулся пола.
Почувствовалось покалывание иголок и булавок. "Галантерея налево, мадам.
Исключительно большие булавки направо". Ноги начали твердо чувствовать пол.
Я встал. Но слишком резко. Ноги подкосились, и я, тяжело дыша, схватился за
край кровати, а голос, исходивший откуда-то снизу, повторял одно и то же: "У
тебя белая горячка.., у тебя белая горячка.., у тебя белая горячка".

Я сделал первые шаги. Мотало, как пьяного. На маленьком эмалированном
столике, расположенном между двумя зарешеченными окнами, стояла начатая
бутылка виски. Я пошел к ней. Несмотря ни на что, в мире много хороших
людей. Например, парень, оставивший мне полбутылки виски. У него такое же
большое сердце, как надувной спасательный жилет.

Я дошел до столика и, положив бесчувственные руки на бутылку, поднес ее
ко рту. При этом вспотел так, как будто поднял один конец моста "Золотые
Ворота".

Я пил долго с неаккуратной жадностью. Затем осторожно поставил бутылку на
место и обтер ладонью подбородок. У виски был необычный , очень терпкий
вкус. Пока я осознал, что у виски странный вкус, я успел заметить
умывальник, втиснутый в угол комнаты. Меня вырвало.

Время, однако, текло. Агония рвоты, шатание, полубессознательное
состояние, висение на краю раковины и жалкие потуги издать крик о помощи
остались в прошлом.