восторженную руладу искристого храпа, и тут Васька не выдержал, вытащил
пробку из графина и принялся поливать спящих, норовя попасть в лицо.
прилипших ко лбу волос, вскочили, кутаясь в простыни и не смея возмущаться
безобразиями человека с лошадиной мордой и, очевидно, железными ручищами,
к тому же не склонного шутить.
себя, как видно компенсируя нервотрепку, возникшую по его вине, добавил,
не глядя Ваське в глаза, еще деньжат. Даму с копиркой на груди и ее
кавалера поливать не понадобилось, оба явились, когда Помреж распихивал
деньги по карманам, отрывисто командуя, где что убрать, подчистить,
затереть, замыть...
единолично воцарился Васька Помреж. После ухода гостей Васька тщательно
обследовал игорный холл наверху и еще раз место липовой кончины Лилькиного
ухажера. Удовлетворение полнейшее: хоть ищейку пускай. Васька уселся на
диван, принимавший совсем недавно храпуна и его подругу и погрузился в
чтение. Тонкий слух просигналил, что в приемной ожил телефон. Помреж,
легко прыгая через ступеньки, сбежал вниз и успел-таки: в трубке голос
Фердуевой, не смотря на ранний час и любовь ко сну, хозяйка не допускала
благодушия, если, хоть и предположительно, предприятию грозила беда.
возникла значительность и властность бездушного, мертвого предмета.
перепугу гости оплатили с щедростью безмерный кров и ночлег,
предоставленные фирмой Фердуевой. Опасность, хоть и призрачная, вовсе
растаяла, и голос в трубке сразу же приступил к более важному:
не пойму.
Марь Маревну, Катьку Помадницу, мазюкавшуюся неимоверно яркой и самой
дешевой помадой, потрепал по щеке, всучил каждой по купюре.
напарницу.
относитесь, беззатейные, камень за пазухой не таите, если что заметите,
молчок умеете изобразить... понимающие, одним словом, жизнь люди. Вот за
все за это и за многое другое... - Васька частенько оделял уборщиц
трояками, и каждый раз они деланно поражались его щедротам, будто и
невдомек им о каком таком молчании балаболит развеселый сторож.
вернулся в приемную, принялся собираться; секретарь директора заявлялась
без опозданий, после ее появления Помреж считался свободным.
неулыбчивая, вошла стремительно, поздоровалась и ринулась ворошить горы
бумаг в шкафу за спиной. Васька набросил наплечный ремень, секретарь
окликнула:
десятку, видно слетела со стола во время ночных метаний.
почему бы ему не выронить десятку, что он нищий? Сейчас и сотня не деньги.
- Так и есть моя! - Помреж театрально обследовал бумажник, причмокивая от
усердия и все более убеждаясь, что утерянный червонец - кровный. Бумажка
скрылась в зеве тусклой кожи, через секунду Помрежа и след простыл: весь
день принадлежал ему, многое надо успеть к следующему дежурству, главное -
обзвонить девиц, потому как сегодня ночью спрос и предложение гуляли в
едином порыве, а через ночь под крыло Ваське заявятся четверо залетных с
Кавказа, и негоже им скучать в крахмальных простынях без женского тепла.
машину, ночующую на собственном, очерченном белой масляной линией пятаке,
откупленном Помрежем у начальника домовой конторы.
подкапывал, засыпал, тащил за собой шланг, поглядывал, примеряясь, на
яблони - старые подпорки подгнили, новые приворачивать толстой проволокой
- лень, а пуще прочего волновала баня: все б отменно, да напрягал пол в
предбаннике, уж и отциклевал, уж и стол с чайными чашками и самоваром сиял
в струганной белизне, а вот пол к субботе, когда нагрянет дружок
стародавний, Пачкун Пашенька, вкупе с важным должностным лицом их района,
не высохнет... или успеет? Почуваев отшвырнул лопатку, сбросил шланг,
исходивший ледяной водой, потопал в баню. Даже для девок простыни
заготовил особенные с монограммами и веселыми петушками по углам, и
льняные полотенца для лица прожарились на солнце в крепких прищепках, и
закусь имелась, да и Пашенька пустым не прикатит - все путем, а вот лак
вроде бы жидковат, плохо сохнет, потребуется не раз покрывать, а может,
три, а то и четыре захода, и каждый раз просушивай.
пыльных городах, на маршах, на громоподобных учениях, в мазаных зеленой
краской парткабинетах, на ковре перед распекающим начальством, везде и
всегда... и вот банька воспарила на его участке, а уж денег поклевала
прорву, если б не служба у Фердуевой, не поднять, а тут еще и сама дачка
сыпаться начала на глазах; теперь по фундаментальности, по объему
освоенных капитальных вложений баня превзошла дачный домик и продолжала
пожирать и пожирать то облицовку для бассейна, пусть и скромного, то
обстановку, то наличники резные, то коньки рубленные редкостно рукастым
столяром.
крутись при обеих избушках, и глотают же треклятые, как птенцы гусениц,
только кидай, не зевай.
кустами; зажатые запасками, громоздились березовые веники, заготовленные в
загодя выбранной рощице в полутора десятках километров; веники, наделенные
особым запахом, подобающей жесткостью и хлесткостью, теряющие листья не
стремительно, а как раз потребно ходу огуливания чужой спинки.
стадионные, сотни метров квадратных, государия, прикрытая от глаз
посторонних фундаментом, заглубленная под землю, числящаяся единственно
под попечением фердуевской шайки-лейки.
промахнется хозяйка, нюх на деньги всепроникающий, и, если захлещет
водопадом, доля Почуваева скакнет, и тогда уж стоит проявить
настойчивость, вырвать дочь с внучкой из тьмутаракани, выписать в стольный
град и одаривать своекровных девок - что дочь, что внучку - прикидываясь,
что все, мол, из армейского пенсиона капает, хватает, если с умом тратить,
да и кто спросит, если и государство прикрывает ладошкой лицо, лишь бы не
узреть доходы граждан, бьющие по глазам, лень расковыривать да и
подступиться боязно...
инструментов и восторгался поднятой крышкой, подпертой полированной
палкой, и звуки льются и утешают Почуваева за нелегкую жизнь, за скуку
упрятанных в лесах городков, за желчный мирок офицерских жен, даже
скрашивают запах изо рта - прах его дери! В звуках рояля, исторгнутых
пальчиками внучки, Почуваев предполагал отмокать, вымывать соли зла и
зависти и благоденствовать в окружении нежно привязаных близких.
протер тряпицей никелированные краны, поручни ступеней, ведущих в воду,
все чин чином, будто общенародный бассейн, оборудование привозное, марка
каэр - краденное - другим не разживешься.
вокруг ростки тюльпанов - посетовал про себя, что не споро цветы прут из
земли, задерживаются, будто чуют: не даст Почуваев поцвести всласть,
срежет, и на рынок - из красоты дензнаки качать, а как же иначе? Чуть
тормозни, и баня рассыплется, и рояль растает, и дочь продолжит гнить и
тратить невосполнимые года с нелюбимым и за тридевять земель.
не удавалось крепко заарканить отставника, только дремой охаживал бог
Гипноз разомлевшего в мечтаниях сменщика Васьки Помрежа.
Акулетта ухватила Леху за полу и потянула за собой, гвардия при шампурах и
ключах подустала - бессонная ночь, игра, абрау-дюрсо, скачки-ездки по
Москве из конца в конец...
прикрывая собой Акулетту, распахнул дверь: кухонный стол пуст, на плите
пусто, ни чайника, ни кастрюли, ни сковород, на табуретке длинноносая
девка с рыжей челкой и жабьими губами, розовато-белыми, тянущимися от уха
до уха.
необходимость объяснений и выяснилось: произошла утечка газа, труба
лопнула или прохудилась - служили-то по полвека - пришлось пробраться с
соседней лоджии мужику, обвязанному по поясу страховочным канатом, и
открыть квартиру во избежании взрыва, соседка вызвалась охранять
собственность Акулетты, отчего-то убоявшись оставить только что
проветренную квартиру под опекой замков. Вдруг труба где еще подведет, и
снова прыгай с лоджии на лоджию.