значит, безгрешен?
о товарище Азефе. Я была с ним на а к т а х... Он спас мне жизнь, хотя я
его об этом не просила: рискуя сорвать дело, он снял меня с метания
снаряда, заменив своим адъютантом. По счастливой случайности ни один из
нас тогда не погиб.
трудового народа против палача, да еще при этом не потеряв ни одного из
товарищей?!
благодарность охранки?
вашему ЦК:
сих пор не получил. А ведь можно позвонить по телефонному аппарату, в
конце концов.
голосовала против. Тем не менее, если и после того, как мы опозорим вас -
фактами, только фактами и уличим в клевете, - вы станете продолжать свои
нападки на товарища Азефа, я, лично я, убью вас, господин Бурцев. Вы меня
знаете, меня не остановит ничто.
радостное известие, которое я получал в последнее время. Спасибо, Рита, я
счастлив, что будет суд.
осмотрела жалкую фигурку тщедушного Бурцева с нескрываемым презрением и,
резко повернувшись, пошла к двери.
женщины - к пятнадцати годам каторги... Ученик из Седлеца, сидевший рядом
со мной, тоже приговорен вместе с ними, заодно с ними приговорен предатель
Вольгемут.
возбужденная, хохочущая. Начальник предложил ей на выбор: или предать -
тогда ее приговорят только к пожизненной каторге, или быть повешенной. Он
говорил ей, что она молода и красива. В ответ она расхохоталась ему в лицо
и выбрала виселицу.
как можно меньше, целыми ночами бродит по камере. Иной раз вырвутся у нее
из груди слова смертельного утомления и отчаяния: "Почему они пьют без
конца нашу кровь!
утешала себя, что все это вскоре рухнет, а они все еще убивают... И
молодежь уже не спешит к нам". Но такие слова не часто вырываются из ее
груди. Теперь она уже снова поет, устраивает жандармам скандалы, хохочет:
"Даже когда меня донимают ужасные муки, я делаю все, чтобы они этого не
заметили. Пусть не радуются".
неизбежностью смерти от их рук и у нее является мысль о самоубийстве, но
луч надежды продолжает в ней тлеть. А когда она стучит мне, что она не
склонит головы, что она не дрогнет, вступая на эшафот, я чувствую, что она
говорит правду. По временам ею овладевает желание иметь при себе близкого
человека, видеть его, чувствовать его прикосновение, свободно говорить с
ним; тогда она клянет разделяющую нас стену. Вот так мы рядом живем,
словно родные и друзья из непонятной сказки. И я не раз проклинал себя,
что не меня ждет смерть...
жандарма, крикнул во время прогулки Ганке: "Уже казнен!" Сегодня на
прогулке мы видели только одного из приговоренных к смерти - ученика из
Седлеца, сидевшего раньше рядом со мной. Он сообщил, что его вернули с
места казни... Завтра будет суд над пятьюдесятью одним человеком по делу
об убийстве ротмистра в Радоме.
смертной казни.
дома, борьбы, падений и подъема духа тех, кто замурован здесь, чтобы
подвергнуться казни, кто воспроизвел бы то, что творится в душе
находящихся в заключении героев, а равно подлых и обыкновенных людишек,
что творится в душе приговоренных, которых ведут к месту казни, - тогда
жизнь этого дома и его обитателей стала бы величайшим оружием и ярко
светящим факелом в дальнейшей борьбе. И поэтому необходимо собирать и
сообщать людям не простую хронику приговоренных и жертв, а давать картину
их жизни, душевного состояния, благородных порывов и подлой низости,
великих страданий и радости, несмотря на мучения; воссоздать правду, всю
правду, - заразительную, когда она прекрасна и могущественна, вызывающую
презрение и отвращение к жертве - когда она сломлена и опустилась до
подлости. Это под силу только тому, кто сам много страдал и много любил;
только он может раскрыть этот трепет и борьбу души, а не те, кто пишет у
нас некрологи.
прелестные цветы, фрукты и шоколад. Я стоял на свидании словно в забытьи и
не мог ни овладеть собой, ни сосредоточиться. Я слышал лишь слова: "Какой
у тебя хороший вид"
какие-то книги и совершенно ненужное белье. После этого я вернулся в
камеру и чувствовал себя более чем странно: никакой боли, никакой жалобы,
какое-то нудное состояние, какое бывает перед рвотой... А прелестные цветы
будто что-то говорили мне.
чувствовал это, но не понимал слов.
спокойный твердый голос: "Виселица" - и охрипший возглас жандарма: "Нельзя
говорить".
к вахмистру, считающемуся добрым, взять для нее цветы. Он отказал.
заменят и Ганке. Несколько дней тому назад к ней в камеру перевели другую
женщину. С этих пор хохот и пение в течение целого дня без перерыва
разносятся по всему коридору. Она сердится, что я почти не стучу к ней. А
для меня она начинает становиться чужой. И я сознаю, что если бы я близко
узнал ее, если бы она не была для меня "абстракцией", то от меня повеяло
бы на нее холодом.
странно.
жизни и все уже оставил позади...
слушалось его дело - приговорен к смерти, замененной пятнадцатью годами
каторги; через две недели будет слушаться другое его дело - об убийстве
двух стражников. До него несколько дней сидел товарищ из Люблина. Ему
сообщили, что его узнал провокатор Эдмунд Тарантович и что он обвиняет его
в убийстве почтальона и пяти солдат.
ППС и настолько занят разоблачениями и показаниями, что следователям
приходится ждать очереди, чтобы его допросить. У радомчан было за это
время еще два дела, два раза их приговаривали к смерти и оба раза заменяли
каторгой.
а за ним семнадцать дел. Когда к нему являются для прочтения
обвинительного акта, он отказывается слушать, заявляя, что ему надоело и
что он может отправиться на тот свет и не слушая этого. Он сожалеет лишь о
том, что ему не дадут жить еще двадцать лет, и спрашивает, сколько У него
было бы судебных дел к сорока годам.
когда они выходят на прогулку. Несколько человек - почти дети, без
растительности на лице, бледные, и на вид им не больше
пятнадцати-шестнадцати лет. Один из них еле двигается. По-видимому, у него
искалечены ноги. Во время гуляния он постоянно сидит на скамейке. Другой
не подтягивает цепей ремнем, и они волочатся за ним.
бодро, выпрямившись.
забыл об этом и привел товарища из Радома. Мы оба были поражены. Он уже
получил три смертных приговора, замененных двадцатью годами каторги,
ожидает еще двух приговоров по пятнадцать лет каторги за участие в подкопе
под тюрьмой и за принадлежность к "Левице ППС". Все эти приговоры вынесены
ему, несмотря на то что он не принимал ни малейшего участия в
приписываемом ему убийстве жандармского ротмистра и других. К тому времени
он уже совершенно отошел от движения. Второй, сидящий в одной камере с
ним, тоже приговорен к смерти, хотя является принципиальным противником
индивидуального террора. Жандарм заметил свой промах, но не разогнал нас и
улыбался, когда вел меня обратно в камеру.
Орловский Гай Юлий
Суворов Виктор
Флинт Эрик
Бажанов Олег
Суворов Виктор
Флинт Эрик