Чтение 254–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

тать.

Валентина не отвечала на этот голос, подтверждавший, что перед ней не
призрак, а живой человек, внушал ей такой страх, что она боялась присое-
динить к нему свой голос; но ее испуганный взгляд говорил: если ваши на-
мерения чисты, зачем вы здесь?

Со своей необычайной проницательностью Монте-Кристо мгновенно понял
все, что происходило в сердце девушки.

- Послушайте меня, - сказал он, - вернее, посмотрите на меня, на мои
воспаленные глаза, на мое лицо, еще более бледное, чем всегда: четыре
ночи я ни на миг не сомкнул глаз, четыре ночи я вас сторожу, оберегаю,
охраняю для нашего Максимилиана.

Радостный румянец залил щеки больной; имя, произнесенное графом,
уничтожало последнюю тень недоверия.

- Максимилиан!.. - повторила Валентина, так сладостно ей было поизно-
сить это имя. - Максимилиан! Так он вам во всем признался?

- Во всем. Он сказал мне, что ваша жизнь - его жизнь, и я обещал ему,
что вы будете жить.

- Вы ему обещали, что я буду жить?

- Да.

- Вы говорили, что охраняете, оберегаете меня. Разве вы доктор?

- Да, и поверьте, лучшего вам не могло бы послать небо.

- Вы говорите, что не спали ночей, - сказала Валентина. - Где же вы
были? Я вас не видела.

Граф указал рукой на книжный шкаф.

- За этой дверью, - сказал он, - она выходит в соседний дом, который
я нанял.

Валентина отвернулась, вся вспыхнув от стыда и негодования.

- Сударь, - сказала она с неподдельным ужасом, - ваш поступок - бесп-
римерное безумие, и ваше покровительство весьма похоже на оскорбление.

- Валентина, - сказал он, - в эти долгие бессонные ночи единственное,
что я видел, это - кто к вам входит, какую пищу вам готовят, какое питье
вам подают; и когда питье казалось мне опасным, я входил, как вошел сей-
час, опорожнял ваш стакан и заменял яд благотворным напитком, который
вместо смерти, вам уготованной, вливал в вас жизнь.

- Яд! Смерть! - воскликнула Валентина, думая, что она опять во власти
лихорадочного бреда. - О чем вы говорите, сударь?

- Тише, дитя мое, - сказал Монте-Кристо, снова приложив палец к гу-
бам, - да, я сказал: яд; да, я сказал: смерть; и я повторяю: смерть. Но
выпейте это. (Граф вынул из кармана флакон с красной жидкостью и налил
несколько капель в стакан.) Выпейте это и потом ничего уже больше не
пейте всю ночь.

Валентина протянула руку; но, едва коснувшись стакана, испуганно от-
дернула ее.

Монте-Кристо взял стакан и, отпив половину, подал его Валентине, ко-
торая, улыбнувшись, проглотила остальное.

- Я узнаю вкус моего ночного напитка, - сказала она. - Он всегда ос-
вежает мне грудь и успокаивает ум. Благодарю вас, сударь.

- Вот как вы прожили четыре ночи, Валентина, - сказал граф. - А как
жил я? Какие жестокие часы я здесь провел! Какие ужасные муки я испыты-
вал, когда видел, как наливают в ваш стакан смертоносный яд! Как я дро-
жал, что вы его выпьете прежде, чем я успею выплеснуть его в камин!

- Вы говорите, сударь, - продолжала Валентина в невыразимом ужасе, -
что вы пережили тысячу мук, видя, как наливают в мой стакан смертоносный
яд? Но тогда, значит, вы видели и того, кто его наливал?

- Да.

Валентина приподнялась на постели; и, прикрывая грудь, бледнее снега,
вышитой сорочкой, еще влажной от холодного пота лихорадки, спросила:

- Вы видели?

- Да, - повторил граф.

- Это ужасно, сударь; вы хотите заставить меня поверить в какие-то
адские измышления. Как, в доме моего отца, в моей комнате, на ложе стра-
даний, меня продолжают убивать? Уйдите, сударь, вы смущаете мою совесть,
вы клевещете на божественное милосердие, это немыслимо, этого быть не
может!

- Разве вы первая, кого разит эта рука, Валентина? Разве вы не виде-
ли, как погибли маркиз де Сен-Меран, маркиза де Сен-Меран, Барруа? Разве
не погиб бы и господин Нуартье, если бы то лекарство, которым его
пользуют уже три года, не предохраняло его, побеждая яд привычкой к яду?

- Боже мой, - сказала Валентина, - так вот почему дедушка последнее
время требует, чтобы я пила все то, что он пьет?

- И у этих напитков горький вкус, как у сушеной апельсинной корки?

- Да, да!

- Теперь мне все понятной - сказал Монте-Кристо. - Он знает, что
здесь отравляют, и, может быть, даже знает, кто. Он начал вас приучать -
вас, свое любимое дитя, - к убийственному снадобью, и действие этого
снадобья было ослаблено. Вот почему вы еще живы, - чего я никак не мог
себе объяснить, - после того как четыре дня тому назад вас отравили
ядом, который обычно беспощаден.

- Но кто же убийца, кто отравитель?

- Теперь я вас спрошу: видели вы, чтобы кто-нибудь входил ночью в ва-
шу комнату?

- Да. Часто мне казалось, что я вижу какие-то тени; вижу, как тени
подходят, удаляются, исчезают; но я их принимала за видения, и сегодня,
когда вы вошли, мне долго казалось, что я брежу или вижу сон.

- Так вы не знаете, кто посягает на вашу жизнь?

- Нет, - сказала Валентина, - кто может желать моей смерти?

- Сейчас узнаете, - сказал Монте-Кристо, прислушиваясь.

- Каким образом? - спросила Валентина, со страхом озираясь по сторо-
нам.

- Потому что сейчас у вас нет лихорадки, нет бреда, потому что созна-
ние ваше прояснилось, потому что бьет полночь, а это час убийц.

- Господи! - сказала Валентина, проводя рукой по влажному лбу.

Медленно и уныло пробило полночь, и каждый удар молотом падал на
сердце девушки.

- Валентина, - продолжал граф, - соберите все свои силы, подавите в
груди биение сердца, сдержите крик в груди, притворитесь спящей, и вы
увидите.

Валентина схватила графа за руку.

- Я слышу шум, - сказала она, - уходите!

- Прощайте, или, вернее, до свидания, - отвечал граф.

И с грустной, отеческой улыбкой, от которой сердце девушки преиспол-
нилось благодарности, граф неслышными шагами направился к нише, где сто-
ял шкаф.

Но прежде чем закрыть за собой дверцу, он обернулся к Валентине.

- Ни движения, ни слова, - сказал он, - пусть думают, что вы спите,
иначе вас могут убить раньше, чем я подоспею.

И, произнеся это страшное наставление, граф исчез за дверью, бесшумно
закрывшейся за ним.

IV. ЛОКУСТА

Валентина осталась одна, двое других часов, отстававших от часов Фи-
липпа Рульского, тоже друг за другом пробили полночь Потом все затихло,
и только изредка доносился далекий стук колес.

Все внимание Валентины сосредоточилось на часах в ее комнате, маятник
которых отбивал секунды.

Она принялась считать секунды и заметила, что ее сердце бьется вдвое
скорее.

Но она все еще сомневалась, кроткая Валентина не могла поверить, что
кто-то желает ее смерти За что? С какой целью? Что она сделала дурного,
чтобы нажить себе врагов?

Она не могла и думать о сне.

Единственная страшная мысль терзала ее: на свете есть человек, кото-
рый пытался ее убить и опять попытается это сделать.

Что, если на этот раз, видя, что яд бессилен, убийца, как сказал Мон-
те-Кристо, прибегнет к стали? Что, если граф не успеет помешать ему?
Что, если это ее последние минуты, и она больше не увидит Морреля?

При этой мысли Валентина похолодела от ужаса и была готова позвонить
и позвать на помощь.

Но ей казалось, что сквозь дверь книжного шкафа она видит глаза Мон-
те-Кристо; она не могла не думать об этих глазах и не знала, поможет ли
ей когда-нибудь чувство благодарности забыть о тягостном стыде, вызван-
ном нескромной заботливостью графа.

Так прошло двадцать минут, двадцать вечностей; потом еще десять ми-
нут; наконец, часы зашипели и громко ударили один раз.

В этот миг еле слышное поскрипывание ногтем о дверцу шкафа дало знать
Валентине, что граф бодрствует и советует ей бодрствовать тоже.

И сейчас же с противоположной стороны, где была комната Эдуарда,
скрипнул паркет; Валентина насторожилась и замерла, затаив дыхание,
щелкнула ручка, и дверь отворилась Валентина едва успела откинуться на
подушку и прикрыть локтем лицо.

Она вся дрожала, сердце ее сжималось от невыразимого ужаса. Она жда-
ла.

Кто-то подошел к кровати и коснулся полога.

Валентина собрала все свое мужество и начала дышать ровно, как спя-
щая.

- Валентина! - тихо позвал чей-то голос.

Девушка вся затрепетала, но не ответила.

- Валентина! - повторил голос.