Чтение 256–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

Ночник продолжал гореть на камине, поглощая последние капли масла,
еще плававшие на поверхности воды, уже краснеющий круг окрашивал але-
бастровый колпачок, уже потрескивающий огонек вспыхивал последними иск-
рами, ибо и у неживых предметов бывают предсмертные судороги, которые
можно сравнить с человеческой агонией, тусклый, зловещий свет бросал
опаловые отблески на белый полог постели Валентины.

Уличный шум затих и воцарилось жуткое безмолвие.

И вот дверь из комнаты Эдуарда отворилась, и лицо, которое мы уже ви-
дели, отразилось в зеркале, висевшем напротив, то была г-жа де Вильфор,
пришедшая посмотреть на действие напитка.

Она остановилась на пороге, прислушалась к треску ночника, единствен-
ному звуку в этой комнате, которая казалась необитаемой, и затем тихо
подошла к ночному столу, чтобы взглянуть, пуст ли стакан.

Он был еще на четверть полон, как мы уже сказали.

Госпожа де Вильфор взяла его, вылила остатки в камин и помешала золу,
чтобы жидкость лучше впиталась; затем старательно выполоскала стакан,
вытерла своим платком и поставила не прежнее место.

Она долго не решалась подойти к кровати и посмотреть на Валентину.

Этот мрачный свет, безмолвие, темные чары ночи, должно быть, нашли
отклик в кромешных глубинах ее души: отравительница страшилась своего
деяния.

Наконец она собралась с духом, откинула полог, склонилась над изго-
ловьем и посмотрела на Валентину.

Девушка не дышала; легчайшая пушинка не заколебалась бы на ее полу-
открытых, неподвижных губах, ее веки подернулись лиловой тенью и слегка
припухли, и ее длинные темные ресницы осеняли уже пожелтевшую, как воск,
кожу.

Госпожа де Вильфор долго смотрела на это красноречивое в своей непод-
вижности лицо; наконец отважилась и, приподняв одеяло, приложила руку к
сердцу девушки.

Оно не билось.

Трепет, который она ощутила в пальцах, был биением ее собственного
пульса; она вздрогнула и отняла руку.

Рука Валентины свесилась с кровати; рука эта, от плеча до запястья,
казалась изваянной Жерменом Пилоном; но кисть была слегка искажена судо-
рогой, и тонкие пальцы, оцепенев, застыли на красном дереве кровати.

Лунки ногтей посинели.

У госпожи де Вильфор не оставалось сомнений: все было кончено; страш-
ное дело, последнее из задуманных ею, наконец свершилось.

Отравительнице нечего было больше делать в этой комнате; она, не вы-
пуская полога из рук, осторожно попятилась, видимо, страшась шума
собственных шагов по ковру; она была заворожена зрелищем смерти, которое
таит в себе неодолимое обаяние, пока смерть еще не разложение, а только
неподвижность, пока она еще таинство, а не тлен.

Минуты проходили, а г-жа де Вильфор все не могла выпустить полог, ко-
торый она простерла, как саван, над головой Валентины. Она платила дань
раздумью, а раздумье преступника - муки совести.

Ночник затрещал громче.

Госпожа де Вильфор вздрогнула и выпустила полог.

В ту же секунду ночник погас, и комната погрузилась в непроглядный
мрак.

И в этом мраке вдруг ожили часы и пробили половину пятого.

Преступница, затрепетав, ощупью добралась до двери и вернулась к себе
с каплями холодного пота на лбу.

Еще два часа комната оставалась погруженной во тьму.

Затем понемногу ее залил бледный свет, проникая сквозь ставни; он
стал ярче и вернул предметам, краски и очертания.

Вскоре на лестнице раздалось покашливание, и в комнату Валентины вош-
ла сиделка с чашкой в руках.

Отцу, возлюбленному первый взгляд сказал бы: Валентина умерла; но для
этой наемницы Валентина только спала.

- Так, - сказала она, подходя к ночному столику, - она выпила часть
микстуры, стакан на две трети пуст.

Затем она подошла к камину, развела огонь, села в кресло и, хотя она
только что встала с постели, воспользовалась сном Валентины, чтобы еще
немного подремать.

Она проснулась, когда часы били восемь.

Тогда, удивленная непробудным сном больной, испуганная свесившейся
рукой, которой спящая так и не шевельнула, сиделка подошла к кровати и
только тогда заметила похолодевшие губы и остывшую грудь.

Она хотела поднять руку Валентины, но закоченевшая рука была так не-
податлива, что сиделка поняла все.

Она в ужасе вскрикнула и бросилась к двери.

- Помогите! - закричала она. - Помогите!

- Что случилось? - ответил снизу голос д'Авриньи. Это был час его
ежедневного визита.

- Что случилось? - послышался голос Вильфора, быстро выходящего из
кабинета. - Доктор, вы слышите, зовут на помощь?

- Да, да, - отвечал д'Авриньи, - идем, идем скорее к Валентине.

Но прежде чем подоспели отец и доктор, слуги, находившиеся в комнатах
и коридорах того же этажа, уже вошли и, увидав Валентину, бледную и не-
подвижную на кровати, в отчаянии ломали руки.

- Позовите госпожу де Вильфор, разбудите госпожу де Вильфор, - кричал
королевский прокурор, стоя на пороге, которого он, казалось, не смел пе-
реступить.

Но слуги, не отвечая, смотрели на д'Авриньи, который вошел в комнату,
бросился к Валентине и приподнял ее.

- И эта! - прошептал он, опуская ее - О господи, когда же конец!

Вильфор вбежал в комнату.

- Боже мой, что вы сказали, - отчаянно крикнул он. - Доктор! Док-
тор!..

- Я сказал, что Валентина умерла, - торжественно и сурово ответил
д'Авриньи.

Вильфор рухнул на колени, как подкошенный, уронив голову на постель
Валентины.

При словах доктора, при возгласе отца охваченные паникой слуги выбе-
жали вон с глухими проклятиями; на лестницах и в коридорах были слышны
их торопливые шаги, затем громкий шум во дворе; потом все стихло; все,
от первого до последнего, бежали из проклятого дома.

Тогда г-жа де Вильфор в накинутом на плечи пеньюаре приподняла
портьеру; она остановилась на пороге, притворяясь удивленной и стараясь
выдавить несколько непокорных слезинок.

Вдруг она побледнела и, вытянув руки, подскочила к ночному столику.

Она увидела, что д'Авриньи нагнулся и внимательно рассматривает ста-
кан, который она своими руками опорожнила в эту ночь.

В стакане было ровно столько жидкости, сколько она выплеснула в золу
камина.

Если бы дух Валентины встал перед ней, отравительница была бы не так
потрясена.

Этот цвет - цвет напитка, который она налила Валентине в стакан и ко-
торый Валентина выпила, этот яд не может обмануть глаза д'Авриньи, и
д'Авриньи внимательно его рассматривает, это - чудо, которое сотворил
бог, дабы, вопреки всем уловкам убийцы, остался след, доказательство,
улика преступления.

Пока г-жа де Вильфор стояла неподвижно, как воплощение страха, а
Вильфор, припав лицом к постели умершей, не видел ничего вокруг, д'Ав-
риньи подошел к окну. Еще раз тщательно рассмотрев содержимое стакана,
он обмакнул в жидкость кончик пальца.

- Это уже не бруцин, - прошептал он, - посмотрим, что это такое!

Он подошел к одному из шкафов превращенному в аптечку, и, вынув из
серебряного футляра склянку с азотной кислотой, налил несколько капель в
опаловую жидкость, тотчас же окрасившуюся в кроваво-красный цвет.

- Так! - сказал д'Авриньи, с отвращением судьи, перед которым откры-
вается истина, и с радостью ученого, разрешившего сложную задачу.

Госпожа де Вильфор оглянулась по сторонам; глаза ее вспыхнули, потом
погасли, она, шатаясь, нащупала рукою дверь и скрылась.

Через минуту послышался шум падающего тела.

Но никто не обратил на это внимания. Сиделка следила за действиями
доктора, Вильфор пребывал все в том же забытьи.

Один д'Авриньи проводил глазами г-жу де Вильфор и заметил ее поспеш-
ный уход.

Он приподнял портьеру, и через комнату Эдуарда его взгляд проник в
спальню, г-жа де Вильфор без движения лежала на полу.

- Ступайте туда, - сказал он сиделке, - госпоже де Вильфор дурно.

- Но мадемуазель Валентина? - проговорила она с запинкой.

- Мадемуазель Валентина не нуждается больше в помощи, - сказал д'Ав-
риньи, - она умерла.

- Умерла? Умерла? - стонал Вильфор в пароксизме душевной муки, тем
более раздирающей, что она была неизведанной, новой, неслыханной для
этого стального сердца.

- Что я слышу! Умерла! - воскликнул третий голос - Кто сказал, что
Валентина умерла?

Вильфор и доктор обернулись. В дверях стоял Моррель, бледный, потря-
сенный, страшный.

Вот что произошло.

В обычный час, через маленькую дверь, ведущую к Нуартье, явился Мор-
рель.

Против обыкновения, дверь не была заперта; ему не пришлось звонить, и
он вошел.