Чтение 256–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

беспокойным взглядом.

- О, вы можете говорить открыто, - поспешила успокоить его королева, -
этот господин - наш друг. Поворотившись к Жильберу, она прибавила:

- Не правда ли, доктор?

- Да, ваше величество, - кивнул Жильбер, - один из самых преданных ваших
друзей!

- Это другое дело... - заметил Мандэ. - Один отряд национальных
гвардейцев будет размещен в ратуше, другой - на Новом мосту; они пропустят
мятежников, и пока люди господина д'Эрвили и швейцарцы господина Майярдо
будут отражать их атаку, мои отряды отрежут мятежникам пути к отступлению и
ударят с тыла.

- Вот видите, сударь, - обратилась королева к доктору, - что десятое
августа - это вам не двадцатое июня.

- Увы, ваше величество, - я, признаться, беспокоюсь, - отозвался Жильбер.

- За нас? За нас? - настаивала королева.

- Ваше величество! - воскликнул Жильбер. - Я уже говорил вам: насколько я
не одобрял Варенн...

- Настолько вы советуете Гайон!.. У вас есть еще немного времени, чтобы
спуститься со мною вниз, господин Жильбер?

- Разумеется, ваше величество.

- Тогда идемте!

Королева стала спускаться по неширокой винтовой лестнице в первый этаж
дворца.

Первый этаж был превращен в настоящий лагерь, лагерь укрепленный и
охраняемый швейцарцами; все окна там уже были, по выражению королевы,
"забаррикадированы".

Королева подошла к полковнику.

- Ну, господин Майярдо, - проговорила она, - что вы можете сказать о
своих людях?

- Они, как и я, готовы умереть за ваше величество.

- Будут ли они нас защищать до конца?

- Если они начнут стрельбу, ваше величество, они не прекратят ее вплоть
до письменного распоряжения короля.

- Слышите, сударь? За пределами дворца нас окружают враги; но во дворце
нам преданы все до единого.

- Это меня утешает, ваше величество; однако этого недостаточно.

- Знаете, доктор, вы слишком мрачно смотрите на вещи.

- Ваше величество показали мне все, что хотели; позволите ли вы мне
проводить вас в ваши покои?

- Охотно, доктор; как я устала! Дайте руку!

Жильбер склонил голову перед оказанной ему величайшей милостью, редко
оказываемой королевой даже самым близким людям, особенно с тех пор, как
случилось несчастье.

Он проводил ее до спальни.

Войдя в свою комнату, Мария-Антуанетта упала в кресло.

Жильбер опустился перед ней на одно колено.

- Ваше величество! - промолвил он. - Во имя вашего августейшего супруга,
во имя ваших дорогих детей, ради вашей собственной безопасности в последний
раз заклинаю вас воспользоваться имеющейся в ваших руках силой не для
сражения, а для побега!

- Сударь! - отвечала королева. - С четырнадцатого июля я мечтаю о том,
чтобы король за себя отомстил; настала решительная минута, так нам, во
всяком случае, кажется: мы спасем монархию или похороним ее под развалинами
Тюильри.

- Неужели ничто не может заставить вас отказаться от этого рокового
решения?

- Ничто.

С этими словами королева протянула Жильберу руку для поцелуя, в то же
время знаком приказывая ему встать.

Жильбер почтительно коснулся губами руки королевы и, поднимаясь,
проговорил:

- Ваше величество! Позвольте мне написать несколько слов; дело
представляется мне настолько срочным, что я не хотел бы терять ни минуты.

- Прошу вас, сударь, - кивнула королева, жестом приглашая его пройти к
столу.

Жильбер сел и написал следующее:

"Приезжайте, сударь! Королеве грозит смертельная опасность, если друг не
уговорит ее бежать, а я полагаю, что Вы - единственный ее друг, которого она
могла бы послушать".

Он поставил подпись и написал адрес.

- Не будет ли с моей стороны любопытством поинтересоваться, кому вы
пишете? - спросила королева.

- Графу де Шарни, ваше величество, - отвечал Жильбер.

- Графу де Шарни?! - побледнев и содрогнувшись, вскричала королева. -
Зачем же вы ему пишете?

- Чтобы он добился от вашего величества того, к чему не могу склонить вас
я.

- Граф де Шарни слишком счастлив, чтобы помнить о своих старых друзьях,
оказавшихся в несчастье: он не приедет, - заметила королева.

Дверь отворилась: на пороге появился лакей.

- Только что прибыл граф де Шарни! - доложил лакей. - Он просит узнать,
может ли он засвидетельствовать свое почтение ее величеству.

Смертельная бледность залила щеки королевы; она пролепетала нечто
бессвязное.

- Пусть войдет! Пусть войдет! - приказал Жильбер. - Само небо его
посылает!

В дверях показался Шарни в форме морского офицера.

- О! Проходите сударь! Я как раз собирался отправить вам письмо.

Он подал письмо графу.

- Я узнал об опасности, грозившей вашему величеству, и поспешил приехать,
- с поклоном проговорил Шарни.

- Ваше величество! Ваше величество! Заклинаю вас небом, послушайтесь
графа де Шарни: его устами говорит Франция!

Отвесив почтительный поклон королеве и графу, Жильбер вышел, унося в душе
последнюю надежду.

Глава 25

В НОЧЬ С 9 НА 10 АВГУСТА

С позволения наших читателей мы перенесемся в один из домов по улице
Ансьен-Комеди недалеко от улицы Дофины.

В первом этаже этого дома проживал Фрерон.

Пройдем к двери; напрасно мы стали бы к нему звонить: он сейчас находится
во втором этаже у своего приятеля Камилла Демулена.

Пока мы будем подниматься по лестнице, преодолевая семнадцать ступеней,
отделяющих один этаж от другого, позвольте в двух словах рассказать о
Фрероне.

Фрерон (Луи-Станислав) был сыном замечательного Эли-Катрин Фрерона,
подвергавшегося несправедливым и жестоким нападкам Вольтера; когда читаешь
сегодня критические статьи, направленные против автора "Орлеанской
девственницы", "Философского словаря" и "Магомета", удивляешься тому,
насколько верны замечания журналиста, сделанные им в 1754 году и совпадающие
с нашими в 1854 году, то есть, сто лет спустя.

Фрерон-младший - ему было тогда тридцать пять лет, - был потрясен
несправедливостями, совершенными по отношению к его отцу, не снесшему
оскорблений и скончавшемуся в 1776 году в результате уничтожения хранителем
печати Мироменилем его "Литературного альманаха"; Фрерон горячо воспринял
Революцию, он выпускал или собирался выпускать в это время "Оратора Народа".

Вечером 9 августа он находился, как мы уже сказали, у Камилла Демулена,
где ужинал вместе с Брюном, будущим маршалом Франции, а пока - типографским
мастером.

За столом вместе с ними сидели Барбару и Ребекки.

Одна-единственная женщина принимала участие в трапезе, чем-то
напоминавшей ужин гладиаторов перед выходом на арену, носивший название
свободной трапезы, Женщину эту звали Люсиль.

Нежное имя, очаровательная женщина, оставившие по себе болезненное
воспоминание в анналах Революции!

Мы не сможем проводить тебя в этой книге вплоть до эшафота, на который
ты, любящее и поэтичное создание, пожелала подняться вслед за мужем; однако
мы набросаем твой портрет двумя росчерками пера.

Один-единственный портрет остался после тебя, бедное дитя! Ты умерла так
рано, что художник был вынужден, если можно так выразиться, перехватить твой
образ на лету. Речь идет о миниатюре, виденной нами в восхитительной
коллекции полковника Морена, которая была пущена по ветру, несмотря на свою
уникальность, после смерти этого замечательного человека, с такой щедростью
предоставлявшего свои сокровища в наше распоряжение.

На этом портрете Люсиль предстает маленькой, хорошенькой шалуньей; есть
нечто в высшей степени плебейское в ее очаровательном личике. В самом деле,
дочь бывшего мелкого финансового служащего и прелестной женщины, как
утверждают, любовницы министра финансов Терре, Люсиль Дюплесси-Ларидон была,
как и г-жа Ролан, незнатного происхождения.

Брак по любви соединил в 1791 году эту девушку с этим ужасным ребенком, с
этим гениальным мальчишкой по имени Камилл Демулен; по сравнению с ним
Люсиль можно было назвать богатой.

Камилл, бедный, довольно некрасивый, косноязычный из-за заикания,
помешавшего ему стать оратором, благодаря чему он стал великим писателем,
как вам, разумеется, известно, совершенно покорил ее изяществом своего ума и