Чтение 257–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

Людовиком к Лавальер.

При появлении короля молодая девушка вытерла глаза; король заметил
это. Он стал ее расспрашивать с настойчивостью влюбленного.

- Пустяки, государь, - улыбнулась она.

- Но вы все же плакали?

- Нет, государь.

- Взгляните, де Сент-Эньян, разве я ошибаюсь?

Де Сент-Эньяну необходимо было ответить, но он был в большом замеша-
тельстве.

- Однако у вас красные глаза, - настаивал король.

- Это от пыли, государь.

- Нет, нет, у вас на лице нет того выражения довольства, которое так
красит вас и делает такой привлекательной. Вы на меня не смотрите.

- Государь!

- Да что я говорю: вы избегаете моих взглядов!

Она действительно отворачивалась.

- Но, ради бога, что случилось? - спросил Людовик, охваченный лихора-
дочным волнением.

- Повторяю, государь, пустяки; и я готова доказать вашему величеству,
что я совершенно спокойна.

- Вы говорите, что вы спокойны, а я вижу, что вы в замешательстве.
Может быть, вас обидели, рассердили?

- Нет, нет, государь!

- Вы должны сказать мне об этом! - воскликнул король, сверкая глаза-
ми.

- Никто, государь, не обижал меня, никто.

- Так пусть же к вам вернется то мечтательно-веселое выражение лица,
которым я любовался сегодня утром; сделайте мне одолжение!

- Извольте, государь, извольте!

Король топнул ногой.

- Какая необъяснимая перемена! - воскликнул он.

И Людовик взглянул на Сент-Эньяна, который тотчас заметил подавленный
вид Лавальер. Но напрасно просил Людовик, напрасны были его попытки рас-
сеять ее печаль, вывести ее из оцепенения. Эта скрытность показалась ко-
ролю оскорбительной; он стал подозрительно осматриваться.

В комнате Лавальер висел миниатюрный портрет Атоса. Король заметил
этот портрет, черты лица Атоса очень напоминали Бражелона, потому что
изображение было сделано в молодые годы графа. И он не спускал с миниа-
тюры грозного взора.

Лавальер была так угнетена и так далека от мысли об этом портрете,
что не могла догадаться о причине озабоченности короля. А король не-
вольно вспомнил, что Лавальер и Бражелон были близки с раннего детства.
Он вспомнил о помолвке, которая была следствием этой близости. Он вспом-
нил, как Атос просил у него руки Лавальер для Рауля.

И Людовик вообразил, что по возвращении в Париж Лавальер получила из
Лондона известия, затмившие его образ, образ короля. Тотчас же его ужа-
лил овод, который называется ревностью. Снова он принялся с горечью доп-
рашивать ее. Лавальер не могла отвечать: ей пришлось бы сказать все, об-
винить королеву, обвинить принцессу. А это значило бы начать открытую
борьбу с двумя высокопоставленными и могущественными женщинами.

Ей казалось сперва, что раз она не скрывала от короля ничего происхо-
дившего в ней, то король должен был прочитать правду в ее сердце, нес-
мотря на ее молчание. Ей казалось, что если он действительно любит ее,
то должен все понять, обо всем догадаться. Разве взаимное влечение не
есть божественное пламя, освещающее все, что творится в сердце, и избав-
ляющее действительно любящих от необходимости говорить?

Поэтому она замолчала, закрыв лицо руками и ограничиваясь только
вздохами да слезами. Эти слезы и вздохи, которые сначала растрогали, а
потом испугали Людовика XIV, теперь стали раздражать его.

Король не выносил сопротивления, хотя бы даже это сопротивление выра-
жалось вздохами и слезами. Его слова стали колючими, требовательными,
резкими. Это усилило страдания молодой девушки, но она мужественно пере-
носила и новое испытание. Король перешел к прямому обвинению. Лавальер
даже не пыталась защищаться; в ответ она только отрицательно качала го-
ловой, повторяя лишь два слова, всегда вырывающиеся из погруженных в
глубокую печаль сердец:

- Боже мой, боже мой!

Однако этот крик боли не только не успокаивал, но еще увеличивал
раздражение короля... Это был призыв к силе, стоявшей выше него, к су-
ществу, которое могло защитить от него Лавальер.

К тому же он находил поддержку в де Сент-Эньяне.

Де Сент-Эньян, как мы видели, чувствовал, что собирается гроза; он не
знал, какой степени может достигнуть любовь Людовика XIV. Зато он ясно
предугадывал, что на бедную Лавальер скоро обрушатся удары королев и
принцессы, и был не настолько рыцарем, чтобы не бояться водоворота, ко-
торый мог увлечь и его.

Поэтому де Сент-Эньян на все обращения короля отвечал только словами,
произносимыми вполголоса, или отрывистыми жестами стараясь подлить масла
в огонь и привести размолвку к открытой ссоре, после которой ему не при-
дется больше компрометировать себя, сопровождая своего высокого покрови-
теля к Лавальер. Король раздражался все больше и больше. Скрестив руки,
он остановился перед Луизой.

- В последний раз спрашиваю вас, мадемуазель, угодно вам отвечать?
Угодно вам объяснить причину этой перемены, своего непостоянства, капри-
зов?

- Чего вы от меня хотите, боже мой? - прошептала Лавальер. - Вы види-
те, государь, что сейчас я душевно разбита. Вы видите, что у меня нет ни
воли, ни мыслей, ни слов!

- Неужели так трудно сказать правду? Вам понадобилось бы для этого
меньше слов, чем вы только что произнесли!

- Правду о чем?

- Обо всем.

Слова правды действительно поднимались к устам от сердца Лавальер. Ее
руки сделали было движение, но уста остались безмолвными, и руки опусти-
лись. Бедняжка еще не чувствовала себя настолько несчастной, чтобы ре-
шиться на подобное признание.

- Я ничего не знаю, - пролепетала она.

- О, это больше, чем кокетство, больше, чем каприз, - воскликнул ко-
роль, - это предательство!

На этот раз ничто его не остановило, и он, не оглядываясь, выбежал из
комнаты с жестом, полным отчаяния. Де Сент-Эньян последовал за ним,
очень довольный, что дело приняло такой оборот. Людовик XIV остановился
только на лестнице и сказал, судорожно хватаясь за перила:

- Как недостойно, однако, я был одурачен.

- Каким образом, государь? - спросил фаворит.

- Де Гиш дрался за виконта де Бражелона. А этого Бражелона...

- Да, государь?

- Этого Бражелона она все еще любит. Право, де Сент-Эньян, я умру от
стыда, если через три дня у меня останется хоть капля любви к ней.

И Людовик XIV быстро пошел дальше.

- Ах, я ведь говорил вашему величеству! - повторял де Сент-Эньян,
следуя за королем и робко поглядывая на все окна.

К несчастью, дело не обошлось так удачно, как по дороге к Лавальер.

Поднялась занавеска, из за которой выглянула принцесса и увидела, что
король шел из флигеля фрейлин. Как только Людовик скрылся, она поспешно
встала и стремительно помчалась в ту комнату, которую только что покинул
король.

XXXII

ОТЧАЯНИЕ

После ухода короля Лавальер поднялась, протянув вперед руки, точно
она собиралась броситься за Людовиком и остановить его; затем, когда
дверь за ним закрылась и шум шагов замер в отдалении, у нее хватило
только силы упасть перед распятием.

Так лежала она, разбитая, подавленная горем, не сознавая ничего, кро-
ме этого горя. Вдруг она услышала шум открывающейся двери. Она вздрогну-
ла и оглянулась, Думая, что это вернулся король. Она ошиблась - это вош-
ла принцесса. Что ей было за дело до принцессы? Она снова упала, уронив
голову на аналой.

Принцесса была взволнована, раздражена, в гневе.

- Мадемуазель, - сказала принцесса, останавливаясь перед Лавальер, -
конечно, это очень похвально - стоять на коленях, молиться и притво-
ряться очень набожной, но как вы ни покорны царю небесному, вам следует
все же исполнять волю владык земных.

Лавальер с трудом подняла голову.

- Мне помнится, - произнесла принцесса, - что вам только что было от-
дано приказание.

Неподвижный и ничего не видящий взгляд Лавальер доказывал, что она
забыла обо всем на свете.

- Королева приказала вам, - говорила принцесса, - вести себя так,
чтобы не было никаких поводов для слухов на ваш счет.

Взгляд Лавальер сделался вопросительным.

- А между тем от вас только что вышло лицо, присутствие которого
здесь предосудительно.

Лавальер молчала.

- Нельзя, чтобы мой дом, - продолжала принцесса, - дом особы коро-
левской крови, служил дурным примером и чтобы вы подавали этот дурной
пример. Поэтому я объявляю вам, мадемуазель, с глазу на глаз, чтобы не