Чтение 257–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

Он постоял в прихожей, зовя прислугу, чтобы кто-нибудь проводил его к
Нуартье.

Но никто не откликался; слуги, как известно, покинули дом.

Моррель не имел особых поводов к беспокойству: Монте-Кристо обещал
ему, что Валентина будет жить, и до сих пор это обещание не было наруше-
но. Каждый вечер граф приносил ему хорошие вести, подтверждаемые на сле-
дующий день самим Нуартье.

Все же это безлюдье показалось ему странным; оп позвал еще раз, в
третий раз; та же тишина.

Тогда он решил подняться.

Дверь Нуартье была открыта, как и остальные двери.

Первое, что бросилось ему в глаза, был старик, сидевший в кресле, на
своем обычном месте; он был очень бледен, и в его расширенных глазах
застыл испуг.

- Как вы поживаете, сударь? - спросил Моррель, не без замирания серд-
ца.

- Хорошо, - показал старик, - хорошо.

Но его лицо выражало все большую тревогу.

- Вы чем-то озабочены, - продолжал Моррель. - Позвать кого-нибудь из
слуг?

- Да, - показал Нуартье.

Моррель стал звонить изо всех сил; по, сколько он ни дергал за шнур,
никто не приходил.

Он повернулся к Нуартье; лицо старика становилось все бледнее и тре-
вожнее.

- Боже мой! - сказал Моррель. - Почему никто не идет? Еще кто-нибудь
заболел?

Глаза Нуартье, казалось, готовы были выскочить из орбит.

- Да что с вами? - продолжал Моррель. - Вы меня пугаете! Валентина?..

- Да! Да! - показал Нуартье.

Максимилиан открыл рот, по не мог вымолвить ни слова; он зашатался и
прислонился к стене.

Затем он указал рукой на дверь.

- Да! Да! Да! - показал старик.

Максимилиан бросился к маленькой лестнице и спустился по ней в два
прыжка, между тем как Нуартье, казалось, кричал ему глазами:

- Скорей, скорей!

Моррель в одну минуту пробежал несколько комнат, пустых, как и весь
дом, и достиг комнаты Валентины.

Ему не пришлось отворять дверь, она была раскрыта настежь.

Первое, что он услышал, было рыдание. Он увидел, как в тумане, черную
фигуру, стоявшую на коленях и зарывшуюся в беспорядочную груду белых
покрывал. Страх, смертельный страх пригвоздил его к порогу.

И тут он услышал голос, который говорил: - Валентина умерла, - и дру-
гой, который отозвался, как эхо:

- Умерла! Умерла!

VI. МАКСИМИЛИАН

Вильфор поднялся, почти стыдясь того, что его застали в припадке та-
кого отчаяния.

Должность грозного обвинителя, которую он занимал в течение двадцати
пяти лет, сделала из него нечто большее или, быть может, меньшее, чем
человек.

Его взгляд, в первый миг растерянный и блуждающий, остановился на
Максимилиане.

- Кто вы, сударь? - сказал он. - Откуда вы? Так не входят в дом, где
обитает смерть. Уйдите!

Моррель не двигался, он не мог оторвать глаз от ужасного зрелища: от
смятой постели и бледного лица на подушках.

- Уходите! Слышите? - крикнул Вильфор.

Д'Авриньи тоже подошел, чтобы заставить Максимилиана уйти.

Тот окинул безумным взором Валентину, обоих мужчин, комнату, хотел,
по-видимому, что-то сказать, - наконец, не находя ни слова, чтобы отве-
тить, несмотря на вихрь горестных мыслей, проносившихся в его мозгу, он
схватился за голову и бросился к выходу; Вильфор и д'Авриньи, на минуту
отвлеченные от своих дум, посмотрели ему вслед и обменялись взглядом,
который говорил:

"Это сумасшедший".

Но не прошло и пяти минут, как лестница заскрипела под тяжелыми шага-
ми, и появился Моррель, который, с нечеловеческой силой подняв кресло
Нуартье, внес старика на второй этаж.

Дойдя до площадки, Моррель опустил кресло на пол и быстро вкатил его
в комнату Валентины.

Все это он проделал с удесятеренной силой исступленного отчаяния.

Но страшнее всего было лицо Нуартье, когда Моррель подвез его к кро-
вати Валентины; на этом лице напряженно жили одни глаза, в них сосредо-
точились все силы и все чувства паралитика.

И при виде этого бледного лица с горящим взглядом Вильфор испугался.

Всю жизнь, всякий раз, как он сталкивался со своим отцом, происходило
что-нибудь ужасное.

- Смотрите, что они сделали! - крикнул Моррель, все еще опираясь од-
ной рукой на спинку кресла, которое он подкатил к кровати, а другой ука-
зывая на Валентину. - Смотрите, отец!

Вильфор отступил на шаг и с удивлением смотрел на молодого человека,
ему почти незнакомого, который называл Нуартье своим отцом.

Казалось, в этот миг вся душа старика перешла в его налившиеся кровью
глаза; жилы на лбу вздулись, синева, вроде той, которая заливает кожу
эпилептиков, покрыла шею, щеки и виски; этому внутреннему взрыву, потря-
сающему все его существо, не хватало только крика.

Этот крик словно выступал из всех пор, страшный в своей немоте, раз-
дирающий в своей беззвучности.

Д'Авриньи бросился к старику и дал ему понюхать спирту.

- Сударь, - крикнул тогда Моррель, схватив недвижную руку паралитика,
- меня спрашивают, кто я такой и по какому праву я здесь. Вы знаете,
скажите им, скажите!

Рыдания заглушили его голос.

Прерывистое дыхание сотрясало грудь старика. Этовозбуждение было по-
хоже на начало агонии.

Наконец слезы хлынули из глаз Нуартье, более счастливого, чем Мор-
рель, который рыдал без слез. Старик не мог наклонить голову и лишь зак-
рыл глаза.

- Скажите, что я был ее женихом, - продолжал Моррель. - Скажите, что
она была моим другом, моей единственной любовью на свете! Скажите ям,
что ее бездыханный труп принадлежит мне!

И он бросился на колени перед постелью, судорожно вцепившись в нее
руками.

Видеть этого большого, сильного человека, раздавленного горем, было
так мучительно, что Д'Авриньи отвернулся, чтобы скрыть волнение;
Вильфор, не требуя больше объяснений, покоренный притягательной силой,
которая влечет нас к людям, любившим тех, кого мы оплакиваем, протянул
Моррелю руку.

Но Максимилиан ничего не видел; он схватил ледяную руку Валентины и,
не умея плакать, глухо стонал, сжимая зубами край простыни.

Несколько минут в этой комнате слышались только рыдания, проклятия и
молитвы.

И все же один звук господствовал над всем: то было хриплое, страшное
дыхание Нуартье. Казалось, при каждом вдохе рвались жизненные пружины в
его груди.

Наконец Вильфор, владевший собой лучше других и как бы уступивший на
время свое место Максимилиану, решился заговорить.

- Сударь, - сказал он, - вы говорите, что вы любили Валентину, что вы
были ее женихом. Я не знал об этой любви, о вашем сговоре; и все же я,
ее отец, прощаю вам это; ибо, я вижу, ваше горе велико и неподдельно.

Ведь и мое горе слишком велико, чтобы в душе у меня оставалось место
для гнева.

Но вы видите, ангел, который сулил вам счастье, покинул землю; ей не
нужно больше земного поклонения, ныне она предстала перед творцом: прос-
титесь же с ее бренными останками, коснитесь в последний раз руки, кото-
рую вы ждали, и расстаньтесь с ней навсегда; Валентине нужен теперь
только священник, который ее благословит.

- Вы ошибаетесь, сударь, - воскликнул Моррель, подымаясь на одно ко-
лено, и его сердце пронзила такая боль, какой он никогда еще не испыты-
вал, - вы ошибаетесь. Валентина умерла, но она умерла такой смертью, что
нуждается не только в священнике, но и в мстителе! Посылайте за священ-
ником, господин де Вильфор, а мстителем буду я!

- Что вы хотите сказать, сударь! - пробормотал Вильфор; полубезумный
выкрик Морреля заставил его содрогнуться.

- Я хочу сказать, что в вас - два человека, сударь! - продолжал Мор-
рель. - Отец довольно плакал - пусть выступит королевский прокурор.

Глаза Нуартье сверкнули; Д'Авриньи подошел ближе.

- Я знаю, что говорю, сударь, - продолжал Моррель, читая по лицам
присутствующих все их чувства, - и вы знаете не хуже моего то, что я
скажу: Валентину убили!

Вильфор опустил голову; Д'Авриньи подошел еще на шаг; Нуартье утвер-
дительно опустил веки.

- В наше время, - продолжал Моррель, - живое существо, даже не такое
юное и прекрасное, как Валентина, не может умереть насильственной
смертью без того, чтобы не потребовали отчета в его гибели. Господин ко-