Чтение 257–й страницы книги ~Горение~

все, что требовалось...

- Считайте, что получили.

- А я уж и посчитал, - серьезно ответил Азеф. - Мне, увы, все
приходится считать... Словом, я сообщу моим людям шифрованной телеграммой
о выезде Николая ночью, за полчаса перед тем, как поезд отправится из
Петербурга. Ясно? "Я же сообщил! Не моя вина, что вы не успели провести
акт в дороге!"

- В Ревель никто другой, кроме ваших людей, не собирается?

- Ну, Александр Васильевич, это не ко мне вопрос. Приходите к нам на
заседание ЦК, да и спросите, - я не всесилен. На всякий случай скажите
вашим пинкертонам, чтоб присматривали за максималистами, те нам не
подчиняются, ответа за них не несу.

- У ваших на флоте есть контакты?

- Мои - под контролем. Стрелять и взрывать без приказа не станут. А все
другие - ваша забота. Ищите.

В тот же день Герасимов попросился на прием к Столыпину; премьер
любезно пригласил на чай; расспрашивал о новостях, был, как всегда,
чарующе добр, но тем не менее на прямые вопросы не отвечал, предпочитал
давать обтекаемые ответы; взгляд потухший, сеть мелких морщин под глазами;
сдал, бедняга.

- Думаю, охрана августейшей семьи будет на этот раз особенно сложной, -
задумчиво сказал Герасимов. - Я бросил на эту работу практически всех моих
людей, столица останется без охраны...

- Почему "особенно сложной"? - спросил Столыпин, помешивая длинной
ложечкой крепкий чай в своем серебряном, ажурном подстаканнике.

- Потому что террористы имеют все данные о маршрутах и плане
августейших встреч.

- Как они к ним попали? Измена?

Герасимов вздохнул:

- Демократия, а не измена, Петр Аркадьевич... Эсеров снабжают
материалами британские журналисты, там ведь все открыто, не то что у нас...

- Я попрошу Извольского снестись с нашим послом в Лондоне по этому
вопросу...

И тут Герасимов з а п у с т и л:

- Ах, Петр Аркадьевич, я ведь не об этом... Меня страшит иное:
поскольку все силы охраны будут передислоцированы в Ревель, северная
столица остается совершенно незащищенной... Найдись десять человек,
которые бы рискнули взять власть, - особенно если имеют связи с армией и
полицией, - она, как спелое яблоко, сама бы упала им в руки... Да
здравствует республика! Или - конституционная монархия, коли с кем из
великих князей уговорятся...

Столыпин закаменел лицом; хотел было резко подняться, но сдержал себя
(не желает выдавать волнение, понял Герасимов; знает, что я к нему
достаточно присмотрелся, каждый его жест расписал по формулярчикам);
спросил холодно:

- У вас есть какие-то сведения о такого рода возможности, Александр
Васильевич?

Герасимов медленно поднял глаза на премьера, долго молчал, потом
ответил - чуть не по слогам:

- Я ф а н т а з и р у ю, Петр Аркадьевич... Но это вполне реальная
фантазия...

Во имя России люди ведь и на больший риск шли...

Ну же, думал он моляще, придвинься ко мне, положи руку на колено,
открой душу!

Ведь я вижу, как ты страдаешь! Я понимаю ужас твоего положения, как
никто другой, д а й только приказ, я все сделаю... Ладно, бог с тобой, не
приказывай - н а м е к н и хотя бы, мне и того хватит.

Столыпин все же не выдержал, поднялся, начал мерить кабинет мелкими,
семенящими шажками, чуть косолапя, словно застенчивая женщина на людях.

- Это правда, - глядя в его спину, проскрежетал Герасимов, - что его
высочество великий князь Николай Николаевич жаловался вам на государя:
"тот попал в плен Александры Федоровны, Россия живет без самодержца"?

Столыпин резко остановился, словно бы кто натянул невидимые глазу
поводья, обернулся так стремительно, что не удержал равновесия, покачнулся
даже:

- От кого к вам это пришло?!

- От камердинера, Петр Аркадьевич... Не великий же князь мне
наблюдательные листы пишет - о себе самом...

- Александр Васильевич, - тихо, с какой-то невыразимой, страдальческой
болью сказал Столыпин, - если я чем и горжусь в жизни, так тем лишь, что
меня в газетах называют "русским витязем". А вы слыхали, что значит
по-мадьярски слово "витязь"? Нет? "Осторожно"! Да, да, увы, это так!
"Осторожно"! Пошли к ужину, Ольга Борисовна сулила блины с творогом...

...А Карпович все ж таки нашел в Ревеле связи с максималистами; не зря
говорил друзьям: "С таким учителем, как Иван Азефа среди террористов],
можно свернуть горы, главное - отвага и убежденность в конечном торжестве
нашего дела".

Имя Карповича было легендарным для всех, кто считал террор единственным
средством борьбы с самодержавием; над социал-демократами смеялись:

"Книжные черви, балласт революции, такие никогда не смогут поднять
народ на решительный бой с деспотизмом; слово бессильно; только бомба
может всколыхнуть массы".

От максималистов он получил явку к боевой группе, готовившей а к т
независимо от эсеровского ЦК, в глубокой тайне.

Руководитель группы представился "Антоном", смотрел на Карповича
влюбленными глазами, сразу же угостил чаем, заваренным в матросской
металлической кружке, предложил расположиться в его мансарде: "Хозяин дома
наш друг, хорошо законспирирован, так что здесь вам будет надежно, город
полон филеров, право, оставайтесь у меня".

Однако, когда Карпович спросил, что и где планируют провести
максималисты, Антон замкнулся:

- Вы должны понять меня... Я видел вас с товарищем Иваном, поэтому
принял вас, как брата... Приди кто другой, кого я не знаю, пришлось бы
убрать. Акт будет осуществлять другой товарищ, не я, к сожалению. Я не
вправе рисковать его жизнью до той минуты, пока он не приведет приговор
над тираном в исполнение...

- Словом, не доверяете, товарищ Антон?

- Вы брат мне, товарищ Карпович! Как же я могу вам не доверять? Но если
бы я спросил, где ваши друзья, которые ждут на улицах того часа, когда
поедет Николай Кровавый, чтобы взорвать его, вы бы мне ответили?

- Нет, - согласился Карпович. - Я бы не ответил ни в коем случае. Но
мне кажется, что наш опыт несколько больше вашего, товарищ Антон. Я не
претендую на то, чтобы влезать в ваше дело. Я думаю, что совместное
обсуждение . вашего плана, его детальное исследование может помочь вам.
Все же согласитесь, мы обладаем большей информацией, чем вы...

- Ваши товарищи намерены проводить акт в Ревеле? - спросил Антон в упор.

Карпович оглядел его юное лицо, пшеничные усы, добрые, чуть близорукие
голубые глаза и, сопротивляясь себе самому, тем не менее ответил:

- Да.

- Где это должно произойти?

- Я не могу ответить на ваш вопрос. Антон удовлетворенно кивнул:

- Верно. Я не в обиде. Теперь вам будет ясно, отчего и я вынужден
молчать.

- Такое недоверие друг к другу может принести нам много бед, - заметил
Карпович.

- Мы можем пересечься. Тогда провал ждет и вас, и нас.

- Вы же знаете, как много сейчас говорят о провокации в вашем ЦК,
товарищ Карпович...

- Вы заметили, я не спросил ваше настоящее имя... Так что и вы
переходите-ка на "Вадима", ладно?

- Да, да, конечно, - сразу же согласился Антон, - я должен был в первую
же минуту поинтересоваться, как мне следует вас называть, простите.

- Что же касается провокации, о которой распускает слухи охранка, дабы
нанести удар престижу партии социалистов-революционеров, то в первую
очередь удар направлен против Ивана, вам это прекрасно известно. Нас сие
не удивляет, удар против товарища Ивана пытаются нанести уже не первый
год. Это понятно, товарищ Антон, враг всегда норовит бить по вершинам. Не
верьте бормотанью Бурцева, им играет охранка. Точнее: я хочу думать, что
им играют. Если же мы убедимся в осознанной провокации Бурцева, я убью
его. Вот так.

- Коли вы скажете, где намерены произвести акт, - задумчиво сказал
Антон, -
тогда и я отвечу на ваш вопрос.

- Хорошо, - после долгой паузы откликнулся Карпович. - Акт будет
поставлен на улицах, во время проезда царского кортежа к порту.

- Они же придут сюда на "Штандарте", - удивился Антон. - Они и в
городе-то вряд ли появятся.

- Они приедут сюда по чугунке, - сказал Карпович. - Вот в чем дело,
товарищ Антон.

- Информация надежна?

- Вполне.

- В таком случае я скажу, что мы ставим акт на царском фрегате. Наш
человек застрелит царя на борту.

- Я могу с ним увидеться?

- А я смогу увидеться с тем, кто будет казнить императора на ревельских
улицах?

- Можете, - ответил Карпович. - Я один из них. "Антон" взглянул на
собеседника своими ясными, детскими, сияющими глазами, вздохнул:

- Чем будет работать товарищ? Бомба или револьвер?

- Револьвер.