Тянулась вдоль шоссе трасса строящегося газопровода - траншеи, кучи
вынутого грунта, экскаваторы, штабеля труб. Дальше простиралась
всхолмленная серо-желтая земля с бурыми кустиками тамариска и верблюжьей
колючки, а над землей - бледно-голубое небо с редкими прочерками облаков.
раскрытый у Ани на коленях журнал. Там были яркие картинки - нарядные
женщины на фоне полированных интерьеров. Скучающий взор скользнул по
строчкам: "К линиям одежды этого сезона идут крупные украшения из чеканной
меди и керамики. Для рабочего платья надо выбрать украшение поскромнее,
например - кулон из дерева..."
на себя ожерелья из клыков диких свиней. Это очень ценное украшение, и
называется оно "буль-ра". Ничем не хуже ваших кулонов.
украшает себя как может.
свой автобус как сумел.
- Это ты смеялся, а я вовсе не смеялась.
сказано где-то, что с женщинами не следует спорить, подумал он.
взвалив на спины рюкзаки, двинулись по пыльному проселку между
необозримыми виноградниками. Стрекотали в густой листве кузнечики. Раз или
два прошмыгнули через дорогу серые ящерицы, - Ур провожал их любопытным
взглядом. Впереди на возвышенности белели строения главной усадьбы колхоза
имени Калинина - того самого, где жили теперь и работали родители Ура.
Навестить их по просьбе Ура, собирался маленький отряд по дороге к цели
экспедиции - речке Джанавар-чай.
солнцепеке. Это бесчеловечно, в конце концов!
ветродвигателей с неподвижными крыльчатками. А слева из виноградников
вдруг вышел на дорогу рослый чернобородый колхозник в синих бумажных
брюках и рубахе, расстегнутой и связанной спереди полами на гавайский
манер. В одной руке он нес оцинкованное, сверкающее на солнце ведро, в
другой - мотыгу. Голова у него была повязана белым платком.
ведро, бросил мотыгу и обнял сына, - ибо это был Шам. Валерию он теперь
показался куда менее величественным, чем тогда, в памятный день
знакомства.
языке. Потом Шам, прижав ладонь к сердцу, поздоровался со спутниками Ура:
дальше по дороге. Остальные двинулись за ними.
желании навестить родителей. Пришлось Валерию перед отъездом кое-что
объяснить Нонне и Ане. Дескать, никакой Ур не румын, а откуда-то с
Ближнего Востока. Приехал он с семьей - может быть, потому, что бежали они
от каких-то преследований, это знают только те, кому надлежит знать, а он,
Валерий, точно не знает. Поскольку родители были у себя на родине
крестьянами, им и здесь разрешили заниматься привычным трудом. И будет
лучше всего, если Нонна и Аня не станут задавать лишние вопросы. Когда он
им выложил все это, Нонна сухо заметила, что не нуждается в советах и сама
знает, как себя вести. Аня же ограничилась восклицанием: "Ой, как
интересно!"
выложенной каменными плитами. На стене под навесом висели связки
золотистого лука, брезентовый плащ и ватник. Тут же стояла обувь, в том
числе и грубые, странного вида сандалии.
ни кровати. Пол был застелен безворсовым ковром-паласом, в глубокой нише
лежали свернутые тюфяки и одеяла, что-то из одежды, стояла посуда. Но в
углу на самодельной подставке красовался новенький телевизор марки
"Электрон".
бутоны роз по всему платью - и в алом платке на голове, захлопотала по
хозяйству. Непонятно было, когда она успела замесить тесто, но по двору
уже разнесся вкусный запах лепешек - Каа пекла их на круглом железном
листе, под которым рдели угли от прогоревшего хвороста.
белым острым сыром. Каа подливала чаю из пузатого фарфорового чайника,
расписанного зелеными листьями и опять же яркими розами. Ее черные глаза
перебегали с Ани на Нонну, и она говорила по-азербайджански, что очень
рада гостям и особенно тому, что у ее мальчика такие хорошие и красивые
друзья. И еще рассказывала, замолкая и подыскивая слова, а то и вставляя
вовсе непонятные, - рассказывала, как она первое время никак не могла
привыкнуть к тому, что из ящика вдруг раздаются голоса и музыка и на
стекле появляются люди, которых на самом деле в комнате нет. Но теперь
ничего, привыкла. А Шам - тут Каа засмеялась и понизила голос, - Шам никак
не привыкнет и боится говорящего ящика.
размахивать языком, надо дать и гостям поговорить. Каа замолчала, поджав
губы. Но вскоре опять оживилась, повела с Аней разговор (с помощью
Валерия, который лучше, чем Аня, понимал азербайджанский) о товарах,
которые есть в городе, - о чулках, платьях и головных платках, и Аня
обещала в следующий раз непременно привезти ей в подарок красные чулки.
устроенным маскарадом. Родители Ура, впрочем, были натуральными
ближневосточниками, тут сомнений не было у Нонны никаких. Не нужно было
мысленно переодевать Шама, примерять ему другие костюмы - он был самим
собой. Каа казалась Нонне излишне бойкой и слишком ярко одетой, но,
пожалуй, тоже выявляла свою сущность - достаточно убрать с ее головы алое
полотнище и надеть обыкновенный темный платок-келатай. Откуда бы они ни
приехали - с Ближнего ли Востока, из Южной ли Азии, - они были
крестьянами.
гласными звуками?
шашлык. Валерий трудолюбиво помогал Шаму резать баранину и нанизывать
куски мяса на шампуры, а Ур разжег костер. Нонну удивило выражение
детского любопытства, с которым Ур смотрел на ленивые языки огня.
руке у него не видно незагорелой полоски кожи, какая бывает обычно под
часовым ремешком. Но всегда Ур знал, который час, - словно часовой
механизм сидел у него внутри.
на обед. Столько же - на дорогу. Когда же мы придем на речку?
Здесь заночуем.
что ты очень красивая.
но, услышав последнее замечание Ура, вдруг вспыхнула и ощутила, как
заколотилось сердце. Что еще за новости? Негодуя на себя, она отвернулась.
руками, и Нонна впервые в жизни ела мясо без вилки. Как ни оберегалась
она, а все же капнула жиром себе на брюки. Ее настроение, и без того
неопределенно-беспокойное, совсем испортилось.
скрестив ноги и не снимая папахи, от еды отказался, но чай пил стакан за
стаканом. Перебирая прозрачные четки, завел с Шамом долгий разговор.
Валерий, был родник с удивительно вкусной водой. На полпути, однако,
Нонна, сославшись на жару и усталость, повернула обратно. Что-то она
чувствовала себя одинокой, неприкаянной. Аня с Валерием явно хотели
уединиться - потому и покинула их Нонна. Ур сидел в комнате с отцом и
гостем - какой-то шел у них нескончаемый скучный разговор. Нонна поднялась
на веранду и села на ее краю, прислонившись к столбику.
сознания собственной ненужности. Кому она нужна? Маме, которая обожала ее
и побаивалась, не решалась лишнего вопроса задать строптивой дочке? Вере
Федоровне? Науке?..
заговорила резковатым голосом. Лицо у Каа было загорелое, цвета темной
меди, черты крупные, не оплывшие с возрастом, - Нонна подумала вдруг, что