Чтение 27–й страницы книги ~Меч Скелоса~

Человеку слева от хана, без сомнения, было лишь немногим больше
двадцати, и его лицо под странным, высоким коричневым головным убором нельзя
было назвать некрасивым. Его стройные ноги были обтянуты узкими красными
штанами, поверх которых была надета простая белая туника на груди сверкал
внушительный медальон из золота, жемчуга и солнечных топазов. "Глаза, как у
змеи, - отметил Конан, - и полны гордости и ума".
У обутых в фетр ног каждого из предполагаемых советников сидел писец
один был довольно старым, а другой - удивительно молодым, крупного сложения
между ними сидел на троне Актер-хан. Его вряд ли можно было назвать
уродливым, хотя, возможно, на его лице уже начинали проступать следы
разгульной жизни, и его брюшко было уже довольно заметным.
Блестящий взгляд его темных глаз сместился с киммерийца на Испарану,
снова на мгновение вернулся к Конану и окончательно остановился на женщине.
- Испарана из Замбулы возвращается к своему хану, - послышался голос за
спиной Конана, - и вместе с ней - Конан, киммериец с далекого севера.
- Доложи визирю Хафару, префект, - произнес Актер-хан, и Конан уловил в
его голосе скрытое возбуждение.
Префект Иабиз, лысеющий сановник и старый писец устремились к двери
слева от Конана, прошли через портал и закрыли дверь за собой. Все было
сделано быстро, но Конан успел отметить значительную толщину обитой панелями
двери. Актер-хан заговорил снова.
- Почему человек с далекого севера прибыл вместе с нашей служанкой
Испараной?
В этот момент Конан осознал, в насколько уязвимом положении он
находился, и почувствовал внезапный озноб при воспоминании о
непредсказуемости Испараны - и о нескольких причинах, по которым она могла
бы испытывать наслаждение и приятное возбуждение при виде того, как его
хватают, пытают-убивают.
- Он помог мне, - сказала Испарана, и напряжение Конана ослабло лишь
самую малость. - Конан из Киммерии несет то, за чем я была послана.
Глаза хана, разделенные ястребиным носом, неотрывно глядели на Конана.
- Конан из Киммерии, ты находишься в присутствии Актер-хана, правителя
Замбулы и окружающих ее земель во имя и в качестве сатрапа Илдиза Великого,
Короля Турана и Владыки Империи. В этом зале не должно быть опасности ни для
тебя, ни для меня. Твое оружие будет возвращено тебе, как только ты выйдешь
за дверь, которая находится у тебя за спиной.
У Конана защекотало под мышками. Вооруженные копьями стражники, стоящие
по обе стороны первой ступеньки возвышения, смотрели в пустоту, однако,
казалось, были готовы ко всему. Конан оглянулся по сторонам и увидел четырех
солдат в доспехах и шлемах. Они не отрывали от него глаз.
Он сглотнул слюну и почувствовал, как по его позвоночнику пробежали
мурашки. Отдать оружие! Оказаться во власти этого сатрапа, этих вооруженных
людей - и каприза Испараны! Ему это было очень не по вкусу. Однако за эти
несколько секунд он представил себе возможную альтернативу. Правитель,
восседающий на троне, приказал ему сдать оружие. Он может
молча согласиться и передать хану амулет, который тот так ценит или
подвергнуться аресту или попытаться с боем проложить себе дорогу - из
дворца, в котором кишмя кишат вооруженные стражники, а потом из враждебного
города, окруженного пустыней?
"У меня нет выбора", - подумал он, и его взгляд на короткое время
переместился к мечу, подвешенному на стене. Как быстро он сможет до него
добраться в случае необходимости как быстро он сможет выхватить его из
ножен и обернуться, чтобы попытаться дать отпор? "Пока буду идти к той
двери, чтобы последовать за Хафаром и Иабизом", - подумал он, потому что был
не в состоянии не предусмотреть подобное действие. Он нашел впечатляющие
слова.
- Ни один чужестранец не должен приближаться к королю в его покоях,
имея при себе оружие, - сказал он и расстегнул пояс, на котором висели ножны
меча и кинжала. Не оборачиваясь, он отвел оба конца пояса от своих бедер
назад, и чьи-то руки, протянувшись из-за его спины, взяли их. Конан стоял
безоружный, отдавшись на милость Испараны и Актер-хана.
- Покиньте нас, - сказал Актер-хан. - Зафра и Уруй останутся со мной и
этими нашими двумя вернувшимися слугами.
Оба стража трона, словно ожившие статуи, пересекли зал в ширину,
прошагав мимо Конана и Испараны, и вышли. Конан услышал, как за ними
закрылись створки большой двери. На возвышении остались стоящий человек в
странном головном уборе и сидящий писец, этот молодой здоровяк.
"Почему, - спросил себя Конан, - писец остается в зале во время
секретного доклада агента хана?" И тут же ответил сам себе, - принимая во
внимание размеры писца: "Уруй - телохранитель. Но тогда этот худощавый
парень в дурацкой шляпе... что он здесь делает?" Он жалел, что задал
Испаране слишком мало вопросов. Тронный зал был теперь пуст, не считая
пятерых человек. Конан и четверо замбулийцев. Враги?
- Испарана - ты принесла мне Глаз Ээлика?
- Да, господин Хан.
- Принеси его сюда, моя превосходная служанка. Она взглянула на Конана.
- Он у меня, - сказал киммериец, отмечая, что рослый писец переменна
позу и пристально наблюдает за тем, как он подносит обе руки к своей шее.
Конан вытащил из-под одежды ремешок, на котором болталась усыпанная
стекляшками капля обожженной глины, снял его через голову и протянул вперед
руку. Сплющенная с одной стороны полусфера, явно не имеющая никакой
ценности, повисла в воздухе, медленно поворачиваясь.
Актер-хан нахмурился было при виде предмета, совершенно очевидно не
являющегося его ценным амулетом, но тут Конан присел на корточки и осторожно
постучал куском глины по полу, выложенному чередующимися красными и розовыми
плитками, - еще и еще раз. Глина треснула, раскололась, распалась на
кусочки. Испарана следила за происходящим так же зачарованно, как и человек
на троне.
Конан поднялся на ноги. Снова он протянул вперед руку, и снова некий
предмет медленно закружился на конце кожаного ремешка.
Подвеска в форме меча была примерно равна по длине мизинцу Конана.
Неограненный рубин образовывал головку рукоятки. На каждом конце перекрестия
сверкал большой желтый камень, вертикально пересеченный одной черной
полоской. Камни, отстоящие один от другого примерно на дюйм, казалось,
глядели, как жуткие желтые глаза, с обеих сторон длинного, острого
серебряного носа.
- Глаза Эрлика!!!
Голос Актер-хана, едва ли громче шепота, был полон страсти. Правитель
возбужденно наклонился вперед, и его ладони так сжали изогнутые подлокотники
трона, что костяшки пальцев побелели. Взгляд его темных неподвижных глаз был
не менее стеклянным, чем у "глаз" амулета.
Конану показалось, что сатрап собирается встать.
Однако Актер этого не сделал. Одна рука оторвалась от подлокотника
трона и протянулась вперед, ладонью вверх.
- Мне! - сказал Актер-хан все тем же задыхающимся голосом, выдающим
внутреннее напряжение.
После трех месяцев опасных приключений и кажущихся бесконечными
путешествий и трудов, причиной которых была эта побрякушка, Конану почти не
хотелось расставаться с ней. Почти. И все же он не понес ее к этой замершей
в ожидании королевской руке. Вместо этого он поймал руку Испараны и вложил в
нее Глаз Эрлика.
- Это всегда было твоей миссией и твоим делом, Спарана, - сказал он
достаточно громко, чтобы его услышали на возвышении. - Заверши его.
Испарана, в своем шанкийском сирвале, тунике, кафтане с рукавами - и с
черной косметикой на лице, - пересекла зал, направляясь к своему повелителю.
Конан увидел, что его протянутая вперед рука дрожит. Неужели действительно
его жизненная сила была заключена в этой маленькой безделушке? Неужели он
вот-вот станет .непобедимым, неужели его теперь нельзя будет убить? Конан
наблюдал за происходящим, и внезапно ему в голову пришла совершенно
посторонняя мысль: что только высоким женщинам следует носить раздувающиеся
шаровары.
Испарана положила Глаз Эрлика на ожидающую, дрожащую ладонь, и кулак
сатрапа сомкнулся вокруг амулета. После всего этого долгого времени, и
ужаса, и потерянных жизней не случилось ничего волшебного или
драматического. Хан Замбулы получил свой Глаз Эрлика. Нанятая им воровка
опустилась на одно колено и склонила голову, а он откинулся назад с долгим
вздохом.
- Поднимись, Испарана, превосходная служанка, - приказал он, и она
встала.
На груди его, поверх многоцветной шелковой мантии лежал медальон,
подвешенный на золотой цепочке тонкой работы. Он представлял собой крылатый
квадрат из того же самого металла, с отчеканенными на нем надписями. В
центре был изображен крупный шарообразный цветок, и такие же цветки, но
поменьше, украшали каждый угол. Серебряные листья загибались внутрь и
удерживали цветок, который представлял собой рубин величиной с глаз колибри.
- Вы оба хорошо себя зарекомендовали, - сказал Актер-хан, - и я более
чем доволен. Конан из Киммерии - приблизься.
Конан шагнул вперед, размышляя о том, что очень умно поступил, отдав
амулет Испаране с учтивыми словами, которые предназначались как для нее, так
и для сатрапа. Киммериец был безоружен. Без привычной тяжести пояса ему было
не по себе он чувствовал себя словно обнаженным - и как нельзя более
уязвимым: преданным на милость женщине, отмеченной из-за него уродливым
шрамом женщины, которая, если бы не он, вернула бы амулет сама - два месяца
назад. (Вернула бы? Это было неизвестно. Одну, ее могли бы схватить
хорезмийцы, - а без него она все еще была бы невольницей, без сомнения,
проданной в Аренджуне или Шадизаре.) Хорошее отношение этой женщины
приобрело для него особое значение здесь, в тронном зале чужого города. И он
не был в нем уверен. Поравнявшись с ней, он остановился и коротко кивнул
головой, что должно было изобразить легкий поклон.
- А какой, - спросил Актер-хан, - была твоя роль в предприятии,