Чтение 27–й страницы книги ~Долина совести~

развернулся и пошел в противоположную сторону - благо лестниц, ведущих вниз,
было две...

В тот же вечер он познакомился на дискотеке с не очень красивой, но
смелой и томной девушкой и спустя два дня уже гостил у нее в общежитии
какого-то техникума, а утром ему стало так стыдно, что он сбежал как заяц, и
еще долго у него закладывало уши при одном воспоминании...

Потом он написал Анне письмо. Впервые за несколько месяцев.

***

" Мне снилось, что солнце продали в рабство

Большому подсолнуху у дороги,

Что солнце отныне навек несвободно

И держит свой путь, повинуясь взгляду

Слепого подсолнухова лица

А если залягут над миром тучи

И солнце не сможет найти прореви,

Чтобы увидеть лицо господина,

Черное в венчике рыжих листьев, -

Солнце умрет "

***

Врач был молодой, нервный и амбициозный. Он месяц назад сменил старшего
коллегу на посту заведующего медпунктом - единственного доктора на весь
поселок. Он выступал педиатром, хирургом, терапевтом и гинекологом в одном
лице, и целых тридцать дней ему удавалось успешно подтверждать свою
компетентность, и вот нелегкая принесла этого приезжего, который вздумал
болеть именно здесь, специально, чтобы досадить вступающему в профессию
человеку.

- А вы уверены, что не ели грибов? Консервов? Или все-таки ели?

Влад качнул головой. От этого движения боль взметнулась, как стеклянная
волна с белой пеной на макушке.

- А вы уверены, что вас не угощали недоброкачественным спиртным?
Самодельной водкой.

Владу не хотелось отвечать. В который раз объяснять что-то; ему вообще
расхотелось двигаться, говорить, смотреть. Он опустил веки.

- ...Приезжий, - громко говорил врач в массивную трубку старого телефона.
- Да, острое отравление! Да. Жду.

Влип, безучастно думал Влад, глядя в потолок трясущейся на ухабах
больничной машины. Врачи, медсестры... Контакты в течение нескольких дней...
возможно, недель...

Что с ним такое, черт побери?! Возможно, амбициозный врач прав, он съел
или выпил что-нибудь... Его кормила хозяйка дома, где он неделю снимал
комнату... Чистенькая с виду женщина... А кто его знает, чем она его
накормила...

В этот момент мобильник, так и оставшийся в кармане Владовой куртки и
почуявший близость города, вдруг разразился тоненькой механической мелодией.

Парень-санитар, сопровождавший Владово тело, вздрогнул.

Влад с трудом дотянулся до телефона. Морщась от тошноты, поднес трубку к
уху:

- Да...

- Алло, - сказал далекий женский голос. - Наконе... Телефон жалобно
пискнул. Окончательно разрядилась давно не кормленная батарейка, и разговор
прервался.

***

Он провалялся неделю; к счастью, худшие подозрения врачей не
подтвердились, и никакого ботулизма у Влада не обнаружилось. Уже на пятый
день ему стало лучше, а на: седьмой он почувствовал в себе силы исчезнуть.
Двое соседей по палате (третий, на счастье, быстро выписался), две
медсестры, сменяющиеся через день, и лечащий врач, шесть раз навестивший
Влада на шести обходах, - по крайней мере пять человек уже ходили под
зарождающимися узами, и рисковать Влад не хотел.

Он со скандалом выписался - слабый, как мокрая муха. Оказалось, что до
поселка, где остались Владовы машина, компьютер и Гран-Грэм, не ходит
никакой автобус, и пришлось выложить остатки наличных водителю грузовика -
за то, чтобы подвез.

Гран-Грэма не сперли (почему-то Влад в первую очередь опасался за
тряпичного тролля). Компьютер был в целости, зато в машине разбили боковое
стекло и вытащили магнитофон.

- Соседские хлопцы, - сказала хозяйка. Ей было неловко, она чувствовала
свою вину за случившуюся с постояльцем неприятность, она сразу же вернула
Владу деньги за три непрожитых им дня. Влад разбирательств учинять не стал,
погрузил вещи в машину и двинулся - со скоростью капли меда, ползущей по
стеклу. На ближайшей заправке пришлось отдать все до гроша за бензин и
кое-как заклеенное окно; Влад мечтал доползти до большого города, получить
деньги со счета и упасть наконец на кровать в хорошем гостиничном номере.

***

"Дружище, я не могу быть с тобой рядом.

Больше всего на свете я хочу быть с тобой рядом. Но я не могу! Это было
бы подло, понимаешь. Я уже убил одного человека, моего друга.

Я - как серная кислота, которая полюбила синицу, маленькую птицу с
черными внимательными глазами.

Я ненавижу твоего Славика. Я лучше тебя понимаю, чем он. Я достойнее. Но
я - серная кислота, которая любит синицу.

Кроме тебя, у меня нет собеседников. И никогда не будет".

***

" - Зачем только я ушла из дома! - плакала Дея. - Дура я, дура, так мне и
надо, пусть я умру на этой равнине, будет мне наука на всю жизнь!

Гран-Грэм хотел сказать, что самобичевание на краю Долины Совести -
бесполезное и опасное занятие; он уже открыл рот, но в последнюю минуту
передумал и промолчал. Слова Деи не имели большого веса. Это были не более
чем слова, сотрясение сухого горячего воздуха; через минуту Дея снова будет
довольна собой. Ее совесть - ленивая болонка на поводке, поэтому у Деи, в
отличие от двух ее спутников, есть неплохой шанс пересечь Долину без
потерь...

- Что нас ждет, Грэм? - обеспокоенно спросил Философ.

- Вы часто спрашиваете себя, правильно ли вы поступили. Иногда вы
придумываете себе несуществующую вину... - пробормотал Гран-Грэм вместо
ответа.

- Со всяким, кто мыслит, это случается, - медленно проговорил Философ.

- Не со всяким, - возразил Гран-Грэм.

- Что ты хочешь сказать?

- Только абсолютно бессовестный, успокоенный и самоуверенный человек
может пересечь Долину Совести.

- Некоторое время Философ рассматривал облако, застилавшее небо над
головой Грэма.

- Обычно в сказках бывает иначе. Только тот, кто, добр, храбр, умеет
сочувствовать...

- Увы, - сказал Грэм..."

Третья книга приключений незаконнорожденного тролля шла невыносимо
тяжело, не в пример первым двум. Виной ли тому болезни (сразу после
отравления Влада свалила еще и жестокая простуда), или тяжело пережитое
приключение с Анжелой, или воспоминания об Анне - но тролль со спутниками то
и дело увязали как бы в сиропе, говорили ни о чем и действовали
неубедительно, Владу то и дело приходилось одергивать их, возвращать на
исходную позицию, огромными кусками выбрасывать и переписывать уже готовый,
казалось бы, текст.

Промотавшись несколько недель по гостиницам, все еще простуженный, вялый,
больной, он вернулся наконец домой. Почтовый ящик был вскрыт и бессовестно
выпотрошен; к калитке липкой лентой была примотана записка, но мокрый снег и
оттепели почти полностью смыли чернила, и разобрать, кто и чего от Влада
хотел, не представлялось возможным.

На всякий случай он перезвонил в литагентскую контору. Да, все идет по
плану; первый вариант киносценария готов, рукопись перешлют с курьером,
поэтому в ближайшую неделю господину Палию не следует никуда исчезать. Да,
по сведениям из издательства, планируется увеличить тиражи... Да, пресса
работает, как было задумано, неожиданностей нет. Корреспонденты? Не
исключено, что кто-то из них захочет проявить инициативу, однако домашний
адрес господина Палия содержится в тайне, как и договаривались...

На следующее утро Влад выследил почтальона - и, против обыкновения
вступив с ним в разговор, поинтересовался, не он ли оставлял на воротах
записку, приклеенную липкой лентой. Почтальон, крайне нелюбезный, заявил,
что, во-первых, следить за сохранностью ящика - не его обязанность,
во-вторых, уезжая надолго, следует оставлять на почте заявление, и,
в-третьих, никакой записки он не оставлял, а кто оставил - не имеет понятия.

Влад вернулся домой. Побрел в ванную, полез в шкаф, чтобы вытащить свежее
полотенце - рука наткнулась на не знакомый предмет. Разинув от неожиданности
рот, Влад вытащил из шкафчика прозрачную пластмассовую сумочку, полную
шампуней, бальзамов и прочих косметико-гигиенических дамских
принадлежностей.

Ну разумеется. Это и есть та "шпилька", за которой возращалась Анжела.

Что все-таки было в той записке, превратившейся за несколько недель в
покрытый потеками лоскуток?