Чтение 27–й страницы книги ~Колокол солнца~

с тобой.

- Они прекрасны, как и ваши мысли, отец!

- Твой умасливающий тон убеждает меня в моей правоте. Но чтобы ты не
потерял драгоценное для обогащения ума время, ты, гость в нашем имении,
вместе с наиболее близкими тебе товарищами, которых я позаботился
пригласить сюда, прослушаешь приватный курс лекций по философии, не той
мертвечины, которой пичкают ваши головы в Сорбонне в угоду всяким мантиям,
а живой, обогащающей философией, растущей из античного веселия ума.

- Кто же прочтет здесь такой курс лекций?

- О! Ты и твои друзья не пожалеете! Пьер Гассенди!

- Гассенди?

- Да, тот самый Гассенди, который после заведования коллежем в Дине,
где защитил докторскую диссертацию, преподавал философию в Эксе, обогащая
ее жизнелюбивыми идеями Эпикура и развивая их в части понимания сущности
вещей, за что подвергся гонению со стороны отцов-иезуитов, что для меня
служит высшей рекомендацией ему, и я рад, что он принял мое приглашение на
прочтение лекций для тебя и твоих друзей.

- А вот, кажется, идет один из них! - воскликнул Шапелль. - Да это
Жан Поклен! Как я рад, отец, твоему выбору!

- Да, это обещающий юноша! Когда-нибудь он обязательно станет видным
артистом и сочинителем пьес, имея в виду его теперешнюю склонность к
сценическому искусству, с чем я имел возможность познакомиться лично,
прежде чем пригласил его учиться в нашем доме у самого Гассенди*.

_______________

* Жан Батист Поклен получил впоследствии всемирную известность

под псевдонимом Мольер. (Примеч. авт.)

К отцу с сыном впереди группы молодых людей быстрым шагом подошел
стройный юноша с волосами до плеч, с выразительным, быстро меняющим
выражение лицом.

Он раскланялся с графом Жермоном де Луилье, выказав ему все знаки
высшего уважения в стиле и традициях испанских грандов, великолепно
скопированных им, а потом обнялся с Шапеллем.

- Я так благодарен графу Жермону де Луилье за приглашение слушать
Гассенди рядом с тобой, Шапелль, что не знаю, как это выразить.

- Стихами, друг мой, стихами в одной из задуманных тобой пьес, -
посоветовал господин Жермон.

- О если бы мои стихи зазвучали когда-нибудь со сцены! - вздохнул
юноша.

- Наблюдай жизнь и пиши о ней! - напутствовал мудрый вельможа и пошел
принять выражение почтения и от остальных прибывших "студентов его
приватного университета".

- Не подъезжает ли сам профессор? - забеспокоился хозяин.

- Мы обогнали карету, у которой чинили в дороге колесо. С нашей
стороны это в высшей степени неучтиво, если в ней ехал сам Гассенди, -
сказал Жан Поклен.

- В таком случае я выеду встречать его, - решил господин Жермон.

Однако этого не понадобилось. Пока закладывали его карету, во двор
усадьбы въехал запыленный экипаж, доставивший опального профессора из
Экса.

Господин Жермон и молодые люди спешили к карете, но Жан Поклен успел
раньше других и, открыв ее дверцу и опустив подножку, почтительно протянул
руку приехавшему.

Пьер Гассенди, опираясь на нее, сошел с подножки.

Низенького роста, лет уже за сорок, склонный к полноте, в наглухо
застегнутом камзоле с вертикальным рядом маленьких пуговок, доходящих до
подбородка, с вдумчивым и удивительно спокойным бритым лицом, он снял
шляпу перед встречающими, обнажив свой огромный лоб, увеличенный из-за
отступивших на полголовы коротко стриженных волос, и приветливо и чуть
застенчиво улыбнулся.

Граф Жермон де Луилье вышел вперед и произнес:

- Рады приветствовать вас, ваше преподобие господин профессор, в этом
скромном замке, где нет ни башен, ни рвов, ни подъемных мостов, но где вас
ожидают устремленные вверх, подобно башням, порывы ваших учеников,
жаждущих глубоких, как крепостные рвы, знаний, к которым вы перебросите
для них желанные мосты высокой мысли.

- Если вы, уважаемый граф Жермон де Луилье, удостаиваете меня чести
читать здесь приватный курс философии, то курс риторики вам надлежало бы с
вашим красноречием прочитать молодым людям самому, - почтительно
поклонился радушному хозяину гонимый братьями-иезуитами вольнодумный
философ.

Занятия начались на следующий день утром после общего завтрака, на
котором присутствовал и сам господин Жермон со своей тоненькой, как
тростиночка, болезненной супругой, графиней Розой де Луилье, которой муж с
любовью посвящал выводимые им сорта удивительных роз.

Для учеников профессора в зале замка на высоких козлах был сооружен
из длинных досок стол, у которого они могли писать и читать стоя.
Профессор должен был занять место у козел с краю стола.

Но прежде чем он прошел на свое место, его задержал в дверях Шапелль.

- Ваше преподобие господин профессор, могу ли я просить вас об одном
одолжении?

- Пожалуйста, сын мой, я рад быть вам полезным.

- Речь идет о непреклонности моего отца в отношении одного из моих
друзей, который был бы счастлив слушать ваши лекции.

- Знаю ли я этого стремящегося к знанию юношу?

- Это Савиньон Сирано де Бержерак, окончивший коллеж де Бове в
Париже.

- Бог мой! Даже в Эксе слышал о буйствах этого молодого человека, и я
должен признаться, что разделяю мнение вашего почтенного родителя, ибо
такой слушатель моего приватного курса лекций по философии едва ли поможет
их усвоению остальными моими учениками.

Шапелль поник головой, потеряв всякую надежду переубедить своего отца
с помощью Гассенди, на что он, как на последнюю надежду, рассчитывал.

Пыль на дороге взметнулась облачком и, превращаясь в длинный шлейф,
долго оседала на землю.

Одинокий всадник мчался галопом, не переходя на рысь.

Лошадь покрылась разводами пены на взмокшей шерсти. Казалось, долго
ей не выдержать.

Но цель была близка.

На всем скаку конь влетел во двор замка де Луилье, распугивая кур,
разлетевшихся в разные стороны, как водяные брызги от брошенного в лужу
камня.

Всадник соскочил с коня, почуявшего родную конюшню: конь принадлежал
Шапеллю. Небрежно кинув подбежавшему слуге поводья, приехавший, не
оглядываясь, бегом направился к крыльцу. Дорогу ему загородил другой
слуга, но был отброшен в сторону столь неожиданным движением руки, что,
оказавшись на земле, ничего не мог понять, тупо озираясь вокруг.

Порывисто открыв дверь, прибывший столкнулся лицом к лицу с хозяином
замка.

- С кем имею честь? - спросил граф Жермон де Луилье.

Молодой человек в запыленной одежде вежливо поклонился.

- Друг вашего сына, ваше сиятельство, почтительно просит вызвать его,
если почему-нибудь неудобно незваному гостю войти в дом.

- Именно так. Вызвать сына крайне неудобно, - заметил граф Жермон де
Луилье, - хотя б у вас и были на то веские причины.

- Причина более чем веская, ваше сиятельство, поскольку вам, как
никому другому, дорога дворянская честь.

- Вот как? У кого же она затронута, молодой человек?

- У меня, ваше сиятельство. Ваш сын должен немедленно мчаться со мной
в Париж.

- Но это невозможно, заверяю вас.

- Это вопрос чести и моей и его. У меня нет другого секунданта.

- Опять дуэль, запрещенная королем и его высокопреосвященством
господином кардиналом? Если не ошибаюсь, то я вижу перед собой
неукротимого дуэлянта Сирано де Бержерака?

- Ваш слуга и друг вашего сына Шапелля Савиньон перед вами, ваше
сиятельство, он вызван на дуэль юным герцогом Анжуйским, братом
обольстительной Генриэтты, удочеренной его отцом. Он отозвался о ней
неучтиво в моем присутствии, как о прижитой отцом на стороне, чем пробудил
мой гнев, в ответ на что он вызвал меня на поединок. Мог ли я, судите
сами, ваше сиятельство, не принять такого вызова и слыть трусом? А кроме
Шапелля, секунданта мне не найти.

- Вот как! А не слишком ли часто вам приходится их искать, дорогой
мой Сирано де Бержерак?

- Не чаще, чем меня вызывают на дуэль, ваше сиятельство.

- Я понимаю вашу готовность защищать свою честь и не слыть трусом, но
Шапелля с вами не отпущу! Вот так!

- Ваше сиятельство, почтительно склоняя голову перед вами, я не
рискнул бы вызвать вас на дуэль, но тот вызов придется принять вашему
сыну, если он тотчас не поедет со мной, сохранив тем и нашу дружбу, и свою
честь.

- Вы дерзки, молодой человек. В былое время я ответил бы вам
согласием драться с вами, но сейчас я не позволю сделать это даже сыну,
который слишком занят.

- Хотел бы я знать, что это за занятие?

- Охотно объясню, рассчитывая на ваше уважение к знаниям. Слыхали ль