Чтение 27–й страницы книги ~Тривселенная~

генерал Дьяченко, и репортер перехватил его в тот момент, когда он уже
взялся за ручку двери, которая вела в кабинет Генерального инспектора.

- В связи с последней информацией о гибели элитарного подразделения
МУРа, - зачастил журналист, - не можете ли вы, господин генерал,
прокомментировать ситуацию?

Ого, - подумал Аркадий, - Метальников, оказывается, уже пошел в эфир.
Значит, успели решить, какую именно лапшу повесить на уши зрителю. Ясно, что
истинной причины никто не скажет, и репортеру, кстати, это тоже ясно, по
лицу видно, а генерал так и вовсе смотрит в камеру, будто карточный шулер,
благополучно выдавший трефовую шестерку за туза пик.

- Произошел бой с неравными силами противника, - пробасил Дьяченко. -
Речь идет о крупнейшей за последние годы операции по торговле наркотиками,
где МУРу, как представителю центрального правительства, положена
определенная доля. Налицо было явное нарушение законодательства, однако... -
генерал замялся, стараясь придумать, как бы помягче сформулировать
информацию о муровском провале. - Однако небольшой отряд спецназа столкнулся
с силами, превосходящими его в десять и более раз. К сожалению...

В десять и более раз. Неужели генерал хочет сказать, что груз, куда бы
он ни направлялся, сопровождал по меньшей мере полк? Чушь и бред. Врочем,
зритель не знает, конечно, ни сколько муровцев полегло прошлой ночью, ни где
это произошло. Кстати, - подумал Аркадий, - я тоже не знаю, где погиб
Метальников. Не очень далеко от Москвы, это ясно, иначе Алена не приняла бы
некробиота...

При мысли об Алене в груди кольнуло, Аркадий отвернулся от изображения
и принялся смотреть на дорогу. Машина уже опустилась на колеса и подруливала
к сорокаэтажной коробке дома, где жил Виктор.

- Держи, - сказал Аркадий и сунул водителю в ладонь кредитный талон от
"Феникса" с уже проставленной суммой. Пусть, черт побери, Виктор
расплачивается со своего счета, нет у Аркадия таких денег, чтобы мчаться
ночью по Москве, да еще платить втрое против положенного.

Таксист что-то говорил ему вслед, но Аркадий не слышал - от стоянки к
дому он мчался зигзагами, как привык на тренировках по выживанию, хотя никто
по нему не стрелял, да и вообще это было глупо: если бы МУР решил поставить
его как свидетеля или, тем более, подозреваемого, то Аркадий просто не
долетел бы до викторова дома; вычислить, догнать и взять одинокого беглеца
муровцам с их разветвленной сетью ничего не стоит. Не нужен он им пока.

Пока не нужен.

x x x

В квартире Виктора стоял запах духов "Синий свет". Возможно, это был
прошлогодний запах, отделаться от него можно было только полностью заменив
воздух в комнате, да еще и продизенфицировав все предметы. Аркадий ненавидел
эти сверхустойчивые запахи, из-за которых зачастую приходилось обращаться к
муровским экспертам даже тогда, когда, казалось бы, все улики были
совершенно ясны. Впрочем, женщинам, которых сюда приводил Виктор, неприязнь
частных детективов к продукции фирмы "Благовест" была, конечно, неизвестна.

Аркадий зашторил окна, проверил, нет ли в квартире неучтенных "жучков",
успокоился, наконец, и, сняв башмаки, развалился на широкой тахте, уставив
взгляд в потолок, на котором мерцало в полумраке изображение обнаженной
Ларисы Расторгуевой на эстраде в зале "Россия".

Пока Виктора нет, нужно привести в порядок мысли. Возможно, он сможет
связать звенья цепи, если выяснит, отчего погибла группа Метальникова. Ни в
одной смерти из тех, что произошли сегодня, нет мотива. Нет мотива и нет
объяснения исчезновению черного пятна с кожи Подольского. Значит, через
несколько часов и Алена будет... Стоп, стоп, стоп. Думай о другом. Если я
что-то знаю, но не знаю - что именно... А Виктор? Чем объяснить странное
поведение Виктора? Хрусталев узнал нечто, еще более существенное? Тогда
почему слежка ведется за ним, а Виктор - в стороне?

В комнате было темно, и все ощущения Аркадия сосредоточились в слухе.
Только потому ему и показалось вдруг, что в квартире кто-то есть. Кто-то
почти неслышно двигался в соседней комнате. Скрипнула половица... Опять...
Паркет здесь уже рассохся... Еще какой-то звук - похоже, что открылась
дверца книжного шкафа, в той комнате Виктор хранил старые книги, доставшиеся
ему от деда, читать он их, конечно, не собирался, но выбрасывать не хотел
тоже, книги по нынешним временам - довольно внушительная ценность сами по
себе... Вроде открылась дверь в коридор...

Аркадий пожалел, что не взял оружия. Пистолет лежал дома, в запертом
ящике стола под компьютером. Нужно было забрать, но не под пристальным же
взглядом оперативников МУРа!

Аркадий неслышно (это ему так показалось - неслышно) соскользнул с
тахты на пол. Бросок к столу у окна, в руке оказался тонкий металлический
стержень, хорошо, что Аркадий, входя, запомнил по привычке все, что лежало
на том столе - ноутбук, диски, бумаги, письма, и этот стержень, похожий на
выдернутую из коротковолнового приемника антенну.

Войдя, он запер дверь - это точно. И прошел по комнатам - в квартире
никого не было. В соседней комнате только книжные шкафы и телеприставка,
человеку там не спрятаться. Окна заперты. Животное? Кошка, собака? Виктор не
держал животных. И не могла кошка открывать двери книжного шкафа...

Звук послышался из коридора - едва слышный, не звук даже, а напоминание
о чем-то, будто несколько молекул, шелестя, пронеслись в мозгу, наведя
электрические токи, проникшие в сознание. Дверь в коридор начала очень
медленно открываться. Аркадий поднял прут и неожиданно почувствовал, каким
горячим стал металл. Господи, будто раскаленная игла... Бросить! Если
бросить прут на пол, звук падения немедленно выдаст его присутствие. Но и
держать прут в руке было уже невыносимо, Аркадию показалось, что кожа на
ладони начала вспучиваться и лопаться. Так, наверное, прижигали кожу
гестаповцы в прошлом веке. Или контрадемы - в этом. А дверь продолжала
открываться, и это длилось вечность, и жар поднимался от ладони по
предплечью, захватывая всю правую сторону тела, Аркадию показалось, будто
чья-то раскаленная ладонь дотрагивается до его груди, и он с ужасом, о
возможности которого даже и не подозревал, понял, что именно сейчас с ним
произойдет.

Когда дверь откроется настежь, он увидит дьявола.

Или того, кто взял на себя его роль?

В коридоре было темно, и Аркадий шумно вздохнул: за дверью никто не
стоял. Никто. Пусто. Дверь открылась сама. Ветер, должно быть.

Запахло паленым, и Аркадий наконец выпустил прут. Более того - он
взмахнул рукой и отбросил прут с такой силой, что железяка должна была
вылететь в коридор или удариться о стену рядом с дверным проемом. Но
раскаленный металл прирос к ладони, стал ее продолжением, длинным пальцем,
которым Аркадий с воплем тыкал в пустоту, совсем уже ничего не соображая от
невыносимой боли. Скорее бы умереть! Чтобы - холод.

Сознание Аркадия неожиданно раздвоилось. Одной его частью он продолжал
мучиться, пытаясь оторвать багровый от жара металл от сожженной уже кожи на
правой ладони. А другая часть всплыла в воздухе комнаты, будто легкий
воздушный шар, и повисла под потолком. Комната, которую он видел теперь
сверху, покачивалась, как палуба корабля в шторм, и той части сознания
Аркадия, что взмыла под потолок, совсем не было больно. Ладонь человека,
упавшего на колени посреди комнаты, светилась мрачным сиянием, но тело уже
не ощущало боли. Тело, разум которого уснул и не мог больше командовать
движениями мышц, подняло вверх правую руку, и раскаленный палец указал на
что-то за окном, а та часть сознания Аркадия, что сжалась в комок под
потолком, попыталась понять, куда направлен этот указующий перст, но она
была лишена такой возможности, понимание уснуло вместе с той частью его "я",
что осталась в теле, а часть, повисшая под потолком, могла лишь фиксировать
события, но даже удивляться им оказалась не способна.

Тело конвульсивно дернулось, левая ладонь, холодная, как мрамор,
занесенный в комнату с мороза, начала скрести пальцами по дереву паркета, а
правая ладонь, жар которой освещал комнату не слабее, чем свет
двадцатипятисвечовой лампы, сжалась в кулак, и тогда жар начал ослабевать,
будто тепловая энергия сливалась, подобно вязкой жидкости, в щели между
пальцами, уходила в пол, паркет задымился, а кулак - начал плавиться, таять,
исчезать. Правая рука обратилась в культю, из которой должна была хлестать
кровь, но крови не было - ни единой капли. Жар будто сплавил сосуды, и та
часть сознания Аркадия, что осталась жива и смотрела сверху на безжизненное
тело, поняла, что можно возвращаться.

Как я могу видеть? - удивленно подумал Аркадий. У сознания, лишенного
тела, нет глаз. Почему-то эта мысль занимала его, когда он пытался
опуститься вниз и войти назад, в себя. Он понимал, что, если не сделает
этого немедленно, то состояние клинической смерти, в котором находилось его
тело, перейдет неощутимую временную границу, и будет поздно. Тело умрет, а
он останется так вот висеть и наблюдать и ничего не сможет сказать тому, кто
придет когда-нибудь в эту комнату и обнаружит мертвеца с сожженной ладонью.

Конечно, это будет Виктор.

Сознание было подобно воздушному шарику, надутому легким газом, оно
парило под потолком, касалось его мерзлой поверхности, и, чуть сжавшись от
холода, опускалось ненамного вниз, но снова всплывало, и так повторялось
опять и опять, и движения эти не зависели ни от желаний Аркадия, ни от его
попыток зацепиться за висевшую посреди потолка люстру.

Он оставил эти попытки - не потому, что осознал их бессмысленность, а
потому, что понял другое: мысль отделима от тела, мысль может парить, и весь
его рационализм мгновенно улетучился тоже, но заменить его было нечем,
Аркадий не мог, не учился думать эмоционально, не строить логические
умозаключения, а искать явлениям подсознательные связи. Если сознание
отделимо от тела, значит, сознание нематериально? А если сознание
нематериально, значит, есть Бог? А если есть Бог...

Дальше он думать не мог, потому что дальше он думать не умел. И не
хотел. А чего он хотел? Чего он хотел именно сейчас?

Алена! Ее душа сейчас тоже, возможно, парит где-то, не имея возможности
вернуться в мертвое тело, и, может быть, их души хотя бы теперь, став