забраться на эшафот. Только теперь стало видно, как измучен Шепчущий. Ноги
у него подкашивались при каждом шаге. Палачу пришлось обхватить
осужденного и подпереть плечом.
принялись выкрикивать эти слова:
люди сомкнули ряды и расступались, только когда их расталкивали, тыкали
копьями, дубасили палками. Все это напоминало стадо травоядных,
разрезаемое волчьей стаей.
отчаянный, прощальный.
удивленно глянул на негр.
О Земля...
глубоко вклинились в толпу, оттесняя людей на ряды солдат. Солдаты бана
схватились за палки и карогги. Люди пытались отступать, но сзади напирали
городовые.
из пригорода. Мальчик упал и потерял сознание.
убежит, они принялись избивать людей.
Невооруженные люди хватали их, рвали одежду, плоть. Загрохотали барабаны,
засвистели свистульки десятников. Солдаты бана пытались перестроиться, но
их линия разорвалась под напором толпы. Падающие, затаптываемые,
разрываемые и раздавливаемые, они храбро защищались, укладывая врагов. Но
слишком мало было солдат на плацу.
женщин, плач детей - эти голоса невозможно было выделить из всеобщего
рева.
но не могли пробиться сквозь толпу. Люди разорвали их в клочья.
сопротивляться группки разбивали и вырезали беспощадно.
обожженное тело, истерзанное и изувеченное лицо. Человек выглядел ужасно.
и Город Ос.
шевелились, шепча три слова:
на пути. Мужчины вооружались - выламывали из дверей доски, хватали палки,
поднимали камни с земли.
колесников, протискивались по переулкам, рвались в ворота, шумно,
неистово.
вероятно, спала бы, напор ослаб. Бешенство, которое, словно вскипающее
молоко, выплескивалось из людей, так же скоро бы и осело. Толпа
раздробилась бы на группки, гоняющиеся за одиночными городовыми. Тем
скорее всего и закончилось бы, если б солдаты укрылись в Горчеме. Но
солдаты, выдавленные с плаца первым напором, быстро пришли в себя,
принялись приводить свои ряды в порядок и, отбивая тянущиеся к ним руки,
колотили по искаженным, выкрикивающим проклятия лицам. И хоть при этом
умирали сами, придавленные человеческой массой, осыпаемые градом камней,
не успевая отбивать тысячи ударов, все же за смерть каждого бановского
воина бунтовщики платили дорогой ценой. На землю падали раненые и убитые,
лилась кровь, стон обжигал уши.
им силу, бешенство и ненависть. Уже не за того великого Шепчущего,
человека-легенду, который вот-вот должен был погибнуть на эшафоте, а за
своих близких, родных, соседей, друзей, просто за чужих людей, рядом с
которыми они стояли на плацу.
давили, устремлялись дальше в поисках новой поживы, оставляя позади
кровавое месиво.
закоулков выливались группки и большие скопления - кровавые, оборванные,
орущие, с испачканными землей и кровью руками, с липкими от пота волосами,
блестящими, как кремень, глазами. Они текли по улицам, старые и молодые,
купцы и крестьяне, лесорубы и нищие, женщины и дети. И собаки, бегущие за
людьми и за добычей.
вперед, но люди шли неохотно, медленно, хотя перед ними было свободное
пространство. Толпа густела. Крик превратился в шум, визг - в шипение, в
шорох, в тишину. Они, народ Даборы и Лесистых Гор, поднялись против
Горчема, крепости своего господина и владыки, с руками, испачканными
кровью его солдат.
из города солдаты и городовые. Теперь, уже в безопасности, они наблюдали
за толпой. Переждав первую атаку, вызванную бешенством, они ждали, пока
народ успокоится. Только от мудрости бана зависело, разойдутся ли люди по
домам и когда. Надо будет наказать зачинщиков, остальных милостиво
простить. Порой уже случались подобные взрывы, не столь крупные, как этот,
и никогда - в столице. Их заглушали без труда - кроваво, но милостиво,
чтобы народ испытывал одновременно и страх, и благодарность.
Долине уже, вероятно, шел к Горчему корпус, насчитывающий пятьсот палиц.
Еще столько же солдат в безопасности сидели за стенами Горчема. В городе
тоже наберется сотен пять. Вполне достаточно, чтобы поразить страхом даже
такую огромную толпу земледельцев, холопов и рабов. Впрочем, что может
объединять этих людей там, внизу - бедных и богатых, свободных и рабов?
Поднятые общей волной, они ударили вместе, но, как и перехлестнувшая через
запруду волна, могли лишь разлиться в разные стороны, образовав лужу,
неопасную и спокойную.
над толпой. Однако крик сразу усилился, подхваченный сотнями глоток.
Сжимались кулаки, ноги топали, отбивая ритм:
огоньков, покрывающих все предместье. Еще в полдень, воспользовавшись
бездеятельностью запершихся в крепости солдат, люди разобрали мост. Теперь
им уже не надо было опасаться внезапного нападения солдат. Самые