внутри человеческого кокона, однако вне границ человеческой полосы? -
Спросил я. - Можно ли их воспринять?
не человеческое неведомое, как в случае с неиспользованными эманациями
человеческой полосы, но почти неизмеримое неведомое, где человеческие
черты вовсе не прослеживаются. В действительности это область такой
обезоруживающей безграничности, что даже лучшие из видящих едва ли
пустились бы в ее описание.
очевидно, внутри нас.
стремящиеся разрушить кокон. И это, так или иначе, вводит нас в
заблуждение, воины мы или средние люди. Только новые видящие обошли
это. Они боролись за то, чтобы увидеть, и путем сдвига своей точки
сборки они поняли, что эта тайна проницаема - не в том смысле, что мы
ее постигаем, но в том, что заставляет нас постичь ее.
способны воспринимать все. Они верят в это потому, что видят, что
положение точки сборки определяет то, что воспримут наши чувства.
отличной от нормальной, то человеческие органы чувств воспринимают
непостижимым образом,
восточной стенах дворика. Эта комбинация интенсивно-желтого солнечного
света, массивных черных теней горшков и очаровательных, тонких,
изнеженных теней хрупких цветущих растений, растущих в них, была
ошеломляющей. Кто-то с острым чувством равновесия и порядка так обрезал
эти растения, чтобы создать этот исключительный эффект.
мои мысли. - Она созерцала эти тени после полудня.
быстрое опустошающее действие. Интенсивный желтый свет этого часа,
спокойствие этого города и привязанность, которую я испытывал по
отношению к женщине-нагвалю, в одно мгновение всколыхнули во мне все
одиночество бесконечного пути воина.
видящие - это воины полной свободы и их единственное устремление
направлено к окончательному освобождению, которое приходит, когда они
обретают полное сознание. Тут я понял с незамутненной ясностью, глядя
на эти осеняющие стены тени, что подразумевала женщина-нагваль, когда
сказала, что громкое чтение стихов - это единственное облегчение, какое
имеет ее дух.
кое-что для меня, но я не понял ее настойчивости, ее томления. Это
было стихотворение Хуана Рамона Хименеса "Ора инманса", о котором она
сказала, что оно синтезирует для нее одиночество воинов, вышедших,
чтобы уйти к полной свободе:
удивления.
ли, чтобы воины готовили себя только к смерти?
- Воины готовят себя, чтобы сознавать, а полное сознание приходит к ним
только тогда, когда в них совершенно не останется чувства
самодовольства: только когда они ничто, они становятся всем.
муках жалости к себе. Я не ответил, так как не был уверен.
Хуан с тонкой улыбкой.
Он почесал затылок и взглянул на меня, подняв брови. - Может быть, ты
жалеешь? - Спросил он. - Или нет?
тот же жест: поскреб затылок и поднял брови. - А может быть, ты
жалеешь? - Сказал он, - или нет?
безудержного смеха.
важности всегда бывает движущей силой всякого приступа меланхолии. Он
добавил, что воины обязаны иметь глубокое чувство печали, но эта печаль
тут только для того, чтобы заставить смеяться.
зрелище, чем всякое самосожаление, на которое ты способен, - продолжал
дон Хуан. - Это относится к положению точки сборки.
колени до груди.
дон Хуан шепотом. - Это называется походкой силы. Хенаро знает
несколько походок силы. Следи за ним пристально.
я последовал за ним в его походке сначала глазами, а потом непреодолимо
и ногами. Я подражал его походке. Мы обошли двор и остановились.
прояснение. Когда мы остановились, я был в состоянии острой
пробужденности: я слышал каждый звук, мог заметить любое изменение в
свете и тени вокруг. Я наполнился чувством срочных, угрожающих
действий. Я чувствовал себя чрезвычайно агрессивным, мускулистым,
смелым. В этот момент я увидел перед собой огромные пространства
равнины: прямо передо мной был лес. Громадные деревья вздымались, как
стена. Лес был сумрачным и зеленым, равнина - солнечной и желтой.
чтобы казаться ненормальным. Все же именно ритм моего дыхания заставлял
меня топтаться на месте. Мне хотелось пуститься в бег, вернее, этого
хотелось моему телу, но как раз тогда, когда я пустился, что-то
остановило меня.
по коридору - Хенаро был справа. Он подталкивал меня плечом: я
чувствовал на себе вес его тела. Он мягко направил меня налево, и мы
повернули к восточной стороне дворика. На мгновение у меня возникло
впечатление, что мы собираемся пройти через эту стену, и я даже
приготовился к столкновению, но мы остановились как раз возле нее.
меня. Я знал, что они ищут, - они хотели убедиться, что моя точка
сборки сместилась. Я знал, что это так, потому что мое настроение
изменилось. Они, очевидно, тоже знали это. Они мягко взяли меня за
руки, и мы в молчании пошли в другую часть галереи, к темному переходу
-узкой комнате, соединяющей дворик с остальной частью дома. Тут же
остановились. Дон Хуан и Хенаро шли несколько впереди меня.
тенью. Я взглянул в пустую темную комнату. У меня было чувство
физической усталости. Я чувствовал себя вялым, безразличным, и все же я
испытывал чувство духовной крепости. Я понял тогда, что лишился
чего-то. В моем теле не было крепости - я едва мог стоять. Мои ноги
подкосились, и я сел, а затем лег набок. Пока я так лежал, у меня были
чудесные, наполняющие чувства любви к богу, к добру.
церкви. Барельефы, покрытые позолотой, отражали свет тысяч свечей. Я
увидел темные фигуры мужчин и женщин, несущих огромное распятие,
установленное на огромном паланкине. Я ушел с их пути и вышел из
церкви. Я видел множество людей, море свечей, идущих ко мне. Я
чувствовал себя возвышенно. Я бежал им навстречу. Мною двигала
величайшая любовь: мне хотелось быть с ними, молиться богу. Я был
всего в нескольких футах от массы народа, когда что-то унесло меня
прочь.
Посняков Андрей
Ильин Андрей
Маккарти Кормак
Василенко Иван
Конюшевский Владислав
Суворов Виктор