карманный...
полку около шкафчика с лекарствами и исчезла в ванне.
комнату.
теперь я заметил, что она бледна, а в ее глазах, которые встретились с
моими в зеркале, какая-то настороженность.
но я не мог определить, в чем разница. Она все время осматривалась,
несколько раз не слышала, что я ей говорил, как бы впадая в задумчивость.
Один раз, когда она подняла голову, я заметил, что ее глаза блестят.
боялся, как "откровенных разговоров". Впрочем, в голове у меня было совсем
другое. Хотя интриги Снаута и Сарториуса мне только приснились, я начал
соображать, есть ли вообще на Станции какое-нибудь подходящее оружие. О
том, что с ним делать, я не думал, просто хотел его иметь. Я сказал Хари,
что я должен заглянуть на склады. Она молча пошла за мной. Я рылся в
коробках, искал в ящичках, а когда опустился в самый низ, не мог устоять
перед желанием заглянуть в холодильник. Мне, однако, не хотелось, чтобы
Хари входила туда, поэтому я только приоткрыл двери и оглядел все
помещение. Темный саван возвышался, прикрывая удлиненный предмет, но с
того места, где я стоял, нельзя было увидеть, лежит ли еще там та, черная.
Мне показалось, что место, где она лежала, теперь свободно.
настроении, как вдруг сообразил, что не вижу Хари. Впрочем, она сразу же
пришла - отстала в коридоре, - но уже ее попытки отойти от меня даже на
секунду должны были привлечь мое внимание. Но я все еще вел себя, как
будто обиделся неизвестно на кого, или попросту как кретин. У меня
разболелась голова, я не мог найти никаких порошков и злой, как сто
чертей, перевернул вверх ногами все содержимое аптечки. Снова идти в
операционную мне не хотелось. Я редко вел себя так нелепо, как в этот
день. Хари сновала по кабине, как тень, иногда на секунду исчезая. После
полудня, когда мы уже пообедали (собственно, она вообще не ела, а я
пожевал без аппетита и, оттого что голова у меня трещала от боли, даже не
пробовал уговорить ее поесть), Хари уселась вдруг около меня и потянула
меня за рукав.
Сарториус копается в аппаратуре высокого напряжения, и мне захотелось
пойти наверх. Но тут мне пришло в голову, что придется идти с Хари. И если
ее присутствие в библиотеке было еще как-то объяснимо, там, среди машин,
оно могло преждевременно привлечь внимание Снаута.
день.
знаешь... то не обманывай меня.
Несмотря ни на что.
что не замечаю этого.
ты знаешь? Погоди, я еще не кончила. Возможно, ты и не знаешь. Но если
знаешь, только не можешь этого мне сказать сейчас, то, может, поздней
когда-нибудь? Это не самое плохое. Во всяком случае дашь мне шанс.
смотреть на нее, глуповато тряся головой, как будто защищался от ее слов.
скажешь, что не можешь.
все слова застряли у меня в горле.
небом.
тебя.
руку.
пустыню. Солнце садилось, и огромная тень Станции мерно колебалась на
волнах. Тарелка выскользнула из рук Хари и упала на пол. Вода булькала в
моечном аппарате. Рыжий цвет переходил на краях небосклона в
грязно-красное золото. Если бы я знал, что делать. Если бы знал. Вдруг
стало тихо. Хари стояла рядом со мной, сзади.
Крис. Я знаю. Не мучайся.
стопку тарелок, сказала:
внимательно посмотрела на, меня и усмехнулась:
комнате было темно, только через приоткрытую дверь из коридора падала
тонкая полоска света. Что-то ядовито шипело, звук нарастал вместе с
приглушенными тупыми ударами, как будто что-то большое билось за стеной.
этот ужасный звук...
настежь, там горел свет. Я вбежал внутрь. На меня хлынул поток ледяного
холода. Кабину наполнял пар, превращающий дыхание в хлопья снега. Туча
белых хлопьев кружилась над завернутым в купальный халат телом, которое
едва шевелилось на полу. Это была Хари. Я с трудом разглядел ее в этой
ледяной туче, бросился к ней, схватил, халат обжег мне руки, она хрипела.
Я выбежал в коридор, миновал вереницу дверей. Я уже не чувствовал холода,
только ее дыхание, вырывающееся изо рта облачками пара, как огнем, жгло
мне плечо.
перекошенное дрожащее лицо, кровь замерзла вокруг открытого рта, покрыла
губы черным налетом, на языке блестели кристаллики льда.
Поднимая ее, я чувствовал, что давлю битое стекло. Сколько она могла
выпить? Все равно. Сожжены трахея, горло, легкие, жидкий кислород
разъедает сильнее, чем концентрированные кислоты. Ее дыхание, скрежещущее,
сухое, как звук разрываемой бумаги, утихало. Глаза были закрыты. Агония.
лекарствами. Трахеотомия? Интубация? Но у нее уже нет легких! Сгорели.
Лекарства? Сколько лекарств! Полки были заставлены рядами цветных бутылей
и коробок. Хрип наполнил всю комнату, из ее открытого рта все еще
расходился туман. Термофоры...
разбросал коробки с ампулами... Теперь шприц... Где он?.. В
стерилизаторах... Я не мог его собрать занемевшими руками, пальцы были
твердыми и не хотели сгибаться. Начал бешено колотить рукой о крышку