его на руки - и вдруг судорожно отдала Люсии, а сама поспешила прочь.
Издалека, от речки, донеслись однозначные звуки - ее тоже рвало.
возбуждающий аппетита, но и не затхлый. Еще минуту спустя Люсия в свою
очередь стала жаловаться на боль в животе и сильно побледнела.
другого выхода, кроме возвращения в Город. Если пища пришла в негодность,
просто не удастся довести экспедицию до конца.
бледная, она бессильно опустилась на землю в тени. Люсия дала ей попить из
фляги. Она и сама выглядела неважно и держалась за живот, а малыш
продолжал орать. К чему-чему, а к такому повороту событий Гельвард никак
не был подготовлен и даже отдаленно не представлял себе, что предпринять.
пострадал. Искать долго не пришлось: он встретил ее в сотне ярдов вниз по
речке. Катерина возвращалась в лагерь с яблоками в руках - где-то
поблизости ей на глаза попалась дикая яблоня. Краснобокие яблоки выглядели
вполне спелыми, Гельвард попробовал одно на вкус. Сладкое, сочное... но
тут он вспомнил о совете Клаузевица. Логика требовала признать, что
Клаузевиц неправ, и тем не менее Гельвард, хоть и с неохотой, отдал яблоко
обратно Катерине. Она его и доела.
размяли и по капельке скормили малышу. На этот раз пища не принесла вреда,
напротив, он загулькал и заулыбался. Росарио оказалась еще слишком слаба,
чтобы подойти к нему; Катерина уложила малыша в гамачок, и он через минуту
заснул.
все утро. Даже Росарио и та оправилась быстрее и тоже попробовала яблоко.
случилось.
краю расселины. Именно здесь и в общем-то недавно, девять миль назад,
Город заплатил человеческими жизнями за то, чтобы пересечь ее. Все вокруг
было знакомым, и хотя оборудование, использованное для постройки моста,
потом разобрали и увезли, Гельвард живо вспомнил дни и ночи лихорадочной
спешки - они были совсем свежи в его памяти.
пораженный: берега оказались вовсе не так далеко друг от друга, как были
тогда, да и сама расселина стала не такой глубокой. Не иначе, возбужденное
состояние, в каком он находился в те дни, преувеличило размеры
препятствия, преградившего путь Городу.
рельсы на мосту достигали по крайней мере шестидесяти ярдов в длину.
Теперь в том же месте расселина сузилась до каких-нибудь двадцати ярдов.
взялось столь явное несоответствие между прошлым и настоящим. Потом его
осенила идея.
отработал на строительстве опорных башен достаточно смен, чтобы усвоить
крепко-накрепко, что башни по обе стороны расселины ставились на строго
определенном расстоянии друг от друга - Город должен был пройти между
башнями, не задев их.
шагам.
башен, и зашагал напрямик к яме-близнецу. Он насчитал пятьдесят восемь
шагов.
ясностью ему помнилась глубина пропасти, которую пересекал мост. Дно
расселины казалось отсюда до ужаса глубоким, теперь обрыв опасной крутизны
превратился в откос, по которому было нетрудно спуститься к лагерю.
рельсы, сбежав с эстакады, вновь соприкоснулись с почвой. Следы
четырехколейного пути сохранились совершенно отчетливо - параллельные
полоски шрамов тянулись до самого горизонта на севере.
полотном?
цифру, имевшую отношение к рельсам и шпалам. Ширина колеи - три с
половиной фута, длина шпалы - пять. Довольно было одного взгляда на шрамы
в грунте, чтобы заметить, что они превышают норму. Он замерил следы -
грубо, на глазок, но и этого было достаточно, чтобы определить длину следа
в семь футов минимум; в то же время шрамы оказались значительно мельче,
чем им положено быть. Но как же так: ведь Город использовал шпалы
стандартной длины, и ямы под их основания выкапывались одинакового
размера...
единого, были на два фута длиннее, чем следовало.
интервалом в четыре фута, а отнюдь не восемнадцать дюймов, как здесь.
спустился вниз, перешел речку вброд (она оказалась уже и мельче, чем даже
сегодня утром, и взобрался на южный берег. Но и измерения на южном берегу
дали тот же результат: шрамы, оставленные Городом, явно не соответствовали
норме.
лагерю.
вырвало еще раз. Впрочем, женщины, как они сами сказали, не ели ничего,
кроме принесенных Катериной яблок. Гельвард разрезал одно яблоко пополам и
внимательно осмотрел мякоть. На вид ни малейшей разницы с любым яблоком,
какое он когда-либо ел. Ему снова захотелось отведать свежий плод - и
снова он поборол свое искушение, передав яблоко Люсии.
горожанин, и для него она, надо полагать, вредна. Клаузевиц говорил, что
горожане могут употреблять местную пищу лишь вблизи оптимума, а здесь, на
много миль к югу, это исключено. Он должен есть только то, что принесено с
собой, иначе заболеет.
что кормятся городской пищей? Что, если для них все наоборот: они могут
употреблять городскую пищу только в Городе, близ оптимума, а здесь нет?
малыш. Ведь не считая капельки яблочного пюре, малыш не пробовал ничего,
кроме материнского молока. Уж оно-то не могло пойти ему во вред!..
своем гамачке, обессилевший и побуревший от слез. Теперь он даже не
плакал, а только слабо скулил. Гельварду стало от души жаль крошечное
существо, но что он мог тут сделать, чем помочь?
заговорили с Гельвардом, едва он выбрался из палатки, но он молча прошел
мимо и уселся у речки. Ему надо было без помех обмозговать новую идею.
здесь, вдали от оптимума, мать стала в чем-то другой? Она не была
горожанкой, а малыш родился в Городе. Да, но что из того? Какая разница,
кто где родился, - ведь малыш-то, во всяком случае, родился от собственной
матери? Все эти рассуждения, должно быть, сплошная чушь, и все-таки...
оставалась доля вероятности, что они правильны.
сухое молоко водой, заведомо принесенной из Города, и предложил Росарио
покормить малыша. Она сперва отказалась, потом согласилась. Малыш поел - и
не срыгнул, а часа через два уже спал сладким сном.
опять предался мрачным раздумьям. Ведь если его гипотеза верна, то и
женщинам нельзя больше есть городскую пищу. А впереди еще миль тридцать,
не менее, - на яблочках не проживешь...
время принимать синтетическую пищу самыми малыми дозами и пополнять этот
скудный рацион тем, что сыщется по дороге. Они ничего не поняли, но, пожав
плечами, согласились.
мало-помалу передалось женщинам, хотя и очень своеобразно. Они вели себя
все более легкомысленно и игриво, без устали высмеивая его форму,
действительно неудобную и неуклюжую. Катерина заявила, что намерена
искупаться еще раз, и Люсия поддержала ее. Они разделись прямо у него на
глазах, ничуть не смущаясь и даже продолжая кокетничать. В конце концов он
тоже разделся и плескался с ними до изнеможения, а позже к купальщикам
присоединилась и Росарио - ее недоверие к Гельварду растаяло без следа.