Чтение 27–й страницы книги ~Ночные крылья~

Страж отвернулся и плюнул. Человек, который бесстрашно носил на щеке
знак своей гильдии Защитников, сжал кулаки и едва подавил в себе ярость.
Измененные шептались между собой, Берналт горько улыбнулся мне и пожал
плечами.

Возвращаться в Парлем? Потерять день пути в такую жару? За что? За
что?

Завоеватель сделал небрежный жест, указывавший на то, что пора
расходиться.

Именно тогда Олмейн и проявила свою жестокость ко мне. Тихим голосом
она предложила:

- Объясни им, Томис, что ты на жалованьи у Прокуратора Перриша, и нас
двоих пропустят.

В ее темных глазах мелькнула насмешка. У меня опустились плечи, как
будто я постарел на десять лет.

- Зачем ты это сказала? - спросил я.

- Жарко. Я устала. Это идиотство с их стороны - отсылать нас обратно
в Парлем.

- Согласен, но я ничего не могу поделать. Зачем ты делаешь мне
больно?

- А что, правда так сильно ранит?

- Я не помогал им, Олмейн.

Она рассмеялась.

- Что ты говоришь? Но ведь ты помогал, помогал, Томис! Ты продал им
документы.

- Я спас Принца, твоего любовника...

- Все равно, ты сотрудничал с завоевателями. Есть факт, а мотив не
играет роли.

- Перестань, Олмейн.

- Ты еще будешь мне приказывать!

- Олмейн...

- Подойди к ним, Томис. Скажи, кто ты. Пусть нас пропустят.

- Конвой сбросит нас с дороги. В любом случае я не могу повлиять на
завоевателей. Я не состою на службе у Прокуратора.

- Я не пойду до Парлема, я умру.

- Что ж, умирай, - сказал я устало и повернулся к ней спиной.

- Предатель! Вероломный старый дурак! Трус!

Я притворился, что не обращаю на нее внимания, но остро ощутил
обжигающую обиду. Я в действительности имел дело с завоевателями, я на
самом деле предал гильдию, которая дала мне убежище. Я нарушил ее кодекс,
который требует замкнутости и пассивности как единственной формы
проявления протеста против завоевания Земли чужеземцами.

Это правильно, но жестоко было упрекать меня. Я не задумывался о
патриотизме в высшем смысле, когда нарушал клятву, я только пытался спасти
жизнь человеку, за которого чувствовал ответственность, более того, -
человеку, которого она любила. Со стороны Олмейн было гнусностью обвинять
меня в предательстве и мучить мою совесть из-за вздорного гнева,
вызванного жарой и дорожной пылью.

Но если эта женщина могла хладнокровно убить своего мужа, можно ли
было ждать от нее милосердия?

Завоеватели поехали дальше, а мы ушли с дороги и, спотыкаясь, побрели
обратно в Парлем - душный, сонный город. В тот вечер, как будто для того,
чтобы утешить, над нами появилось пятеро Летателей, которым понравился
город, и в эту безлунную ночь они скользили в небесах - трое мужчин и две
женщины, стройные и прекрасные. Более часа я стоял, любуясь ими, пока душа
моя, казалось, не взлетела ввысь и не присоединилась к ним. Их огромные
мерцающие крылья почти не заслоняли звезд, их бледные угловатые тела, -
руки прижаты к телу, ноги соединены вместе, а спина слегка выгнута -
выделывали изящные пируэты. Вид их возродил в моей памяти воспоминания об
Эвлюэлле, и меня охватило щемящее чувство.

Воздухоплаватели описали в небе последний круг и улетели. Вскоре
взошли ложные луны. Я зашел на постоялый двор. Через некоторое время
Олмейн попросила разрешение зайти.

Чувствовалось, что она раскаивается. В руках она держала
восьмигранную флягу зеленого вина, явно не талианского, а чужеземного
происхождения, купленного за огромную сумму.

- Прости меня, Томис, - сказала она. - Вот. Я знаю, ты любишь это
вино.

- Лучше бы мне не слышать тех слов и не пить этого вина, - ответил я.

- Ты знаешь, я становлюсь очень раздражительной в жару. Извини,
Томис. Я бестактная дура.

Я простил ее в надежде, что в дальнейшем наше путешествие будет более
спокойным. Мы выпили почти все вино, и она ушла в свою комнату. Пилигримы
должны вести целомудренный образ жизни.

Долгое время в лежал без сна. Несмотря на примирение, я не мог забыть
обидных слов, которыми Олмейн попала мне в самое больное место: я
действительно предал людей Земли. До самой зари я вел диалог с самим
собой.

- Что я совершил?

- Я сообщил завоевателям о некоем документе.

- Они имели моральное право познакомиться с ним?

- Он рассказывал о достойном стыда обращении наших предков с их
соплеменниками.

- Что плохого в том, что они его получили?

- Стыдно помогать завоевателям, даже если они находятся на более
высоком моральном уровне.

- Небольшое предательство - это серьезное дело?

- Не бывает малого предательства.

- Наверное, данный вопрос следует расследовать в комплексе. Я
действовал не из-за симпатии к врагу, а желая помочь другу. Но я ощущаю
свою вину. Я задыхаюсь от стыда.

- Это упрямое самобичевание отдает грешной гордыней.

Когда наступил рассвет я встал, обратил свой взор на небеса и
попросил Волю помочь найти мне успокоение в водах возрождения в Ерслеме,
где закончу свое паломничество. Затем я пошел будить Олмейн.

В этот день Межконтинентальный мост был открыт, и мы присоединились к
толпе, которая тянулась из Талии в Эфрику. Второй раз в своей жизни я
переправлялся по Межконтинентальному мосту: год назад - это казалось так
давно - я шел здесь, направляясь в Роум.

Для Пилигримов есть два пути из Эйроп в Ерслем. Идя северным путем,
надо пересекать Темные земли восточной Талии, садиться на паром в Стамбуле
и идти по западному побережью континента Эйзи в Ерслем. Я бы предпочел
именно этот путь, ибо, познакомившись со многими великими городами мира, я
никогда не был в Стамбуле. Но Олмейн там уже побывала, когда проводила
исследования в свою бытность Летописцем, и ей город не понравился. Поэтому
мы и пошли южным путем - через Межконтинентальный мост вдоль берега
великого озера Средизем, через Эгапт и пустыню Аобау в Ерслем.

Истинный Пилигрим всегда передвигается пешим ходом. Но это не очень
нравилось Олмейн, и она бесстыдно навязывалась тем, кто имел какой-либо
транспорт. Уже на второй день нашего путешествия она упросила богатого
купца, который направлялся к побережью, подвести нас. У него и в мыслях не
было пускать в свой роскошный экипаж кого бы то ни было, но он не смог
устоять перед глубоким музыкальным чувствительным голосом Олмейн, хотя и
исходил этот голос из-под маски Пилигрима.

Купец путешествовал в роскоши. Для него словно не произошло никакого
нашествия на Землю, и не было упадка за последние столетия Третьего Цикла.
Управляемый им наземный экипаж был длиной в четыре человеческих роста, а
по ширине в нем могли комфортабельно разместиться пять человек. Внутри
пассажир чувствовал себя удобно, как в утробе матери. Установленные в нем
несколько экранов при включении показывали, что происходит снаружи.
Температура здесь никогда не отклоняется от заданной. Краны подавали
прохладительные и крепкие напитки. Можно было получить любые пищевые
таблетки, амортизирующие диваны предохраняли пассажиров от дорожной
тряски. Около главного сидения стояла подставка с мыслешлемом, но я так и
не мог понять: вез ли купец с собой законсервированный мозг для памяти о
городах, которые он проезжал.

Это был пышный, крупный человек явно любящий свою плоть. Кожа у него
была оливкового цвета, волосы густые и черные. Глаза темные, взгляд
внимательный и проницательный. Как мы узнали, он торговал продуктами из
других миров. Сейчас он ехал в Марсей, чтобы ознакомиться с грузом
галлюциногенных насекомых, только что прибывших с одной из дальних планет.
- Вам нравится моя машина? - вопрошал он, видя, как мы с восторгом все
разглядываем.

Олмейн вперила свой взгляд в толстое покрывало, отороченное парчой с
бриллиантами. Она была явно изумлена.

- Она принадлежала Графу Перриша, - продолжал он. - Да-да, именно
Графу. Вы знаете, его дворец превратили в музей.

- Знаю, - сказала Олмейн.

- Это была его колесница. Ее должны были поставить в музей тоже, но я
перекупил ее у одного жулика-завоевателя. Вы ведь не знали, что и у них
водятся жулики, а?

От звучного хохота купца чувствительное покрывало на стенах машины
свернулось в кольцо.

- Это был мальчик-приятель Прокуратора. Да-да, у них тоже есть такие.
Он искал корешки, которые растут на одной планете в созвездии Рыб. Корешки
эти усиливают мужскую потенцию. Он узнал, что я единственный поставщик