другое бросилось наутек, топоча бесчисленными ногами, а Шишковатый, стоя
перед алтарем и широко раскинув руки, продолжал выкрикивать что-то на
неведомом языке.
Иоланда, и голос ее был по-прежнему тих и спокоен. - Ждет, может быть,
конца этого мира. Или конца самого времени, когда снова наступит хаос.
объятьях, словно стараясь задушить, - ужас перед тем существом, которое
издавало шорох и виднелось тенью на фоне тусклого света, и перед тем,
которое мяукало рядом, и перед тем, которое что-то бормотало в углу. Самое
ужасное, подумал Харкорт, то, что не с кем сразиться, некому нанести удар
мечом или булавой. Сам воздух, который они вдыхали, вызывал омерзение. По
спине у них как будто ползали миллионы холодных тысяченогих гусениц. А
где-то в глубине души, на гребне волны отвращения, на пределе бессильного
ужаса, с глумливой усмешкой подняло свою устрашающую голову безумие.
Харкорт испытывал непреодолимое желание задрать лицо кверху и заголосить,
раздирая легкие бессмысленным воем, какой издает животное, попавшее в
западню и не находщее выхода.
слова на неведомом языке.
голосом спросил:
которые слышатся в печной трубе. Я слушала древние легенды, сказки, что
передаются испокон веков. Сказки о Древних, о тех, кто пришел из самых
дальних пределов потустороннего мира. Я только слышала это, а вот он
знает. - Она указала на Шишковатого. - Он знает и может их сдержать.
Услышав его, они отступают в свои тайные убежища. Потому что они сейчас не
такие, какие были когда-то. Сейчас они слабы - они только ждут и копят
силы к тому дню, когда выйдут на волю и снова овладеют миром.
же они были, когда были сильны?
наполовину чувствовал обнаженными кончиками нервов. В ноздрях у него стоял
запах ужаса, уши улавливали смутные звуки, говорившие о том, что они
собираются в толпу, готовятся к нападению, внезапному и решительному,
устоять перед которым не будет никакой возможности. Да и перед чем тут
можно устоять, подумал он, если не видно, куда наносить удар?
и, подняв меч, с размаху прорезал воздух. Клинок, описав дугу, блеснул в
зеленоватом свете. По другую сторону Шишковатого встала Иоланда, откинув
назад голову и воздев руки. Из ее уст полилась жуткая песнь-заклинание,
такая же пугающая, как и сами столпившиеся вокруг неведомые существа, -
песнь, которая как будто не имела слов, а вторила тем словам, что
выкрикивал Шишковатый.
загорелось ослепительным золотистым огнем множество глаз - куда больше,
чем раньше. Раздалось какое-то чудовищное урчание, словно эамурлыкал
миллион котов, и раскаты этого шелковистого урчания сотрясли воздух. А на
фоне его, сплетаясь с ним, слышался свистящий шорох щупалец, которые,
извиваясь, скребли по земле, и тревожный писк невидимых во тьме гадов, и
цокот скачущих копыт, и жадное сопение чудовищ, застывших в ожидании пира,
сидящих, повязав салфетками шеи, похожие на ножки поганок, и хлюпая
слюной, струями стекающей по подбородкам.
рядом с собой какое-то движение, покосился вбок и увидел, что аббат стоит
с распятием в одной руке и булавой в другой. Из перекошенного рта аббата
вырвалось:
гадам.
вперед весь окружавший их ужас. Несмотря на выкрики Шишковатого и
заклинания Иоланды, чудища, набравшись сил, кинулись в атаку, и ничто не
могло их остановить. Харкорт перехватил поудобнее рукоятку меча и сделал
шаг им навстречу. Ненависть - ошеломляющая, всепожирающая ненависть - была
написана на множестве кошмарных морд, которые мелькали в первых рядах
наступающего ужаса, появляясь, исчезая и сменяясь новыми, еще более
жуткими и гнусными.
водяной вал, - его гребень загнулся вперед над головой у людей, словно
гигантская жидкая рука тянулась к ним, чтобы схватить и растерзать. И тут
в воздухе прозвучал еще один голос, который перекрыл и выкрики
Шишковатого, и заклинания Иоланды. Слова, которые он произносил,
отличались от тех, что выкрикивал Шишковатый, хотя для Харкорта были
такими же непостижимыми. Но они, видимо, оказались понятными наступающей
волне чудовищ: те застыли на месте, а потом покатились назад, как
отступает волна, истощившая силы в борьбе со скалами и отброшенная ими
назад.
заклинания, и неизвестный голос тоже затих. Харкорт поспешно огляделся,
пытаясь увидеть того, кому принадлежал голос, но никого вокруг не было,
кроме них четверых. Что-то хрипло прокричал попугай, сидевший на плече
аббата.
слышно ни урчанья, ни шороха, ни писка. Зеленоватый свет сменился каким-то
другим. Подняв голову, Харкорт увидел почти прямо над собой луну, которая
светила из-за тонкой пелены быстро бегущих облаков.
кладку? И тут Харкорт увидел, что каменная кладка исчезла. Не было и
самого здания, в которое они вошли, - вместо него вокруг лежали развалины,
груды наваленных друг на друга каменных плит. Между ними росли огромные
деревья, а поверхность камней покрывали вьющиеся растения и заросли
кустарника, мокрые листья которого блестели в лунном свете.
прошла на восток.
голосом, хриплым от крика.
развалин. Аббат шел рядом, то и дело спотыкаясь о камни.
не видел. Там были только мы четверо.
голос я, кажется, узнала. По-моему, это был коробейник.
плохая слава.
Иоланда. - Он тайный чародей.
Ты привела нас к нему в пещеру, сделав вид, что нашла ее случайно.
бывало.
них взглянуть. Развалины как развалины, подумал он. Точно так же выглядел
бы любой разрушенный храм, любая развалившаяся крепость. Только над этими
развалинами все еще стоял запах Нечисти. Бывает, что развалины выглядят
чистыми и невинными, но эти казались запятнанными.
очень ему удалось. Харкорт подошел и увидел, что на вымощенной камнем
площадке лежат какие-то темные туши.
судорожно скорчившись, как будто пытаясь бороться с настигшей их смертью.
есть, которых я не заметил.
пятам. И уже почти догнали. Они навалились бы на нас сразу, как только мы
остановились бы на ночлег. Вот вам и вся цена болтовне того сладкоречивого
старика-великана.
вспомнил Харкорт. - Перед тем как мы вошли, я его успел заметить - вроде
огромной змеи, танцующей на хвосте.
перепуталось - время, пространство и все остальное. Никто не мог знать,
что произойдет. Все встало вверх тормашками, ничего подобного не должно
было случиться.
этой штукой вроде алтаря и начал на них орать, и это их удержало. И еще ты
велел мне бросить распятие. Ты крикнул: "Убери к дьяволу свое распятие!" Я
тебе этого никогда не прощу. Никогда нельзя в таком тоне говорить о
распятии.
будет время попрекать друг друга алтарями, и распятиями, и тем, что надо
было говорить и чего не надо было. Сейчас я вижу у наших ног мертвых