Чтение 27–й страницы книги ~Эхо драконьих крыл~

Шикрар ждал меня у костра, и я кинулась к нему.

- Шикрар! - закричала я. - Ох, Шикрар, что-то не так. У него какой-то жар; он то и дело вскрикивает во сне. Что-то не так. Я никогда не видела, какой вех-сон из себя, но уверена: что-то тут не в порядке!

Не успела я закончить, как Шикрар устремился к пещере, низко пригибаясь к земле; Идай последовала за ним. Я поспешила следом и увидела, что даже такой большой дракон, как Шикрар способен при необходимости протиснуться в столь узкий ход.

Внутри пещеры было немного света - от головни, которую я принесла и бросила здесь, - но ее тепло было поглощено волнами жара, исходившими от Акора. Тело его даже слабо светилось от этого.

Идай позвала его - вслух и на Языке Истины. Но ответа не последовало - вообще никакого. Она не сдавалась, взывая к нему снова и снова, в надежде, что он хоть как-то откликнется. Мы увидели, как тело Акора свело еще одной судорогой. Он надолго застыл в напряжении, и мне это показалось целой вечностью. Наконец он медленно расслабился.

Шикрар стоял подле меня и наблюдал - сейчас он и впрямь выглядел очень древним. Даже если бы мне не сказали, я бы и сама теперь догадалась, что он - старейший из них. Глаза его в полумраке пещеры казались многоопытными и мудрыми, однако для меня оставалось тайной то, что за ними скрывалась

Повернувшись ко мне, он мягко проговорил:

Что тут произошло, Ланен? Ты что, взывала к нему на Языке Истины, прося пробудиться, или произнесла его истинное имя?

- Нет, - ответила я, ухитряясь сохранять голос более или менее ровным. - Я совсем не обращалась к Языку Истины, а вслух говорила лишь слова, которые используются моими сородичами, когда они хотят успокоить больного ребенка. - Я с трудом втянула в себя воздух: грудь мою сдавливала тяжесть, но я была настолько охвачена горем, что меня едва ли заботило дыхание. - Шикрар, тут что-то не так, да? Акор не говорил мне, на что похож вех-сон, но тут что-то не в порядке, я уверена, - я почувствовала, что у меня из глаз опять потекли слезы, вновь размывая уже высохшие дорожки соли на щеках.

Он нагнул ко мне голову и негромко ответил:

- Да, дитя. Что-то не так. Когда во время вех-сна происходит исцеление, наши тела охватывает холод. К этому времени он должен был стать холодным на ощупь и неподвижным, как камень.

Шикрар

Закрыв глаза, я поклонился Ланен, ибо во взгляде ее, несмотря на юность, видел боль - эхо моей собственной скорби и горести Идай. "Быть может, - подумал я, - наши народы не такие уж и разные".

- Хадрешикрар, взываю к твоей душе, молю тебя: скажи мне правду. Он умирает?

Я долго смотрел на своего спящего друга, тело которого терзала боль. Я едва мог переносить голос Идай: она по-прежнему обращалась к Акхору, хотя теперь уже тише, но все же так, словно не в силах была остановиться. Голос ее был голосом скорбящей по возлюбленному.

Не оборачиваясь к Ланен, я искренне ответил ей:

- Я не знаю, госпожа. Раньше я никогда не видел подобного.

Идай наконец затихла. Она отвернулась от Акхора, опустив голову, и, не глядя на нас, покинула пещеру. Через некоторое время я кивнул Ланен, давая понять, что и ей следует выйти наружу: воздух в пещере был переполнен болью, которая мучила Акхора. Я заметил, что она вздрагивает каждый раз, когда Акхор начинает стонать, а мышцы ее судорожно подергиваются - должно быть, из-за сострадания, и перед глазами у меня явственно возникла картина из прошлого: я горестно смотрю, как умирает моя возлюбленная Ирайс.

Она не произнесла ни слова, но по глазам ее я понял: она велит мне, чтобы я ее позвал, если вдруг что-то изменится. Я молча поклялся ей в этом. Оторвав взгляд от Акхора, она пошла к выходу, накинув плащ и плотно обхватив себя руками, словно холод снаружи пещеры был в тысячу раз сильнее обычного.

Ланен

После жара пещеры меня вновь томила жажда - я пошла к опушке, где было озерцо. Луна освещала мой путь, но это не слишком помогало: я толком ничего не видела вокруг - из-за боли, что жгла меня. Мне хотелось почувствовать хотя бы короткое облегчение, которое могла мне дать холодная вода.

Идай уже была там: стоя на дальнем берегу озерца, она пила, как делают это животные. Длинный ее язык мелькал туда-сюда, и вода с шипением поднималась от ее пасти струйками пара. Встав на колени, я принялась пить большими пригоршнями: после долгого пребывания в такой жаре внутри у меня все пересохло. Вода приятно холодила новую кожу на моих бедных руках.

Когда я подняла взгляд, Идай смотрела на меня сквозь тьму под кронами деревьев. Я не знала, о чем она думает: она просто рассматривала меня, и глаза ее мерцали в лунном свете, сочащемся сквозь листву.

"Ты так уязвима, когда пьешь, - сказала она. Ее речь звучала безжизненно: она была угнетена, как и я. - Ланен, ты знаешь, что происходит с Акхором?"

"Нет, госпожа Идай. Клянусь, я пожертвовала бы жизнью, если бы это могло как-то помочь, но я не знаю, в чем дело и что можно предпринять, - мой собственный внутренний голос поразил меня: он был низок и так же безжизнен, как и голос Идай. - А что? Ты знаешь?"

"Я не уверена, - ответила она, - но у меня есть одно предположение".

"Во имя любви Владычицы, скажи мне! Можно ли нам что-нибудь сделать, чтобы спасти его? Молю тебя: расскажи мне о своих мыслях! Даже одно предположение для меня больше, чем ничего".

"Насколько сильно ты его любишь?" - спросила она.

"Больше жизни, Идай, клянусь тебе в этом своей душой! - ответила я. - Там, в пещере, лежит моя любовь, которой я грежу, моя еще не прожитая жизнь. И он так страдает... Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!"

"Тогда откажись от него", - сказала она холодно.

"Что?"

"Откажись от него. Пойди на поляну и воззови к богам, своим и нашим, и поклянись Ветрам своей душой в том, что ты не любишь его. Быть может, тогда он выживет".

Я не шелохнулась. Удивить меня уже было невозможно - у меня не оставалось на это сил, - но я не понимала.

"Чем же это может помочь? Это будет ложью. Я ведь люблю его так же сильно, как и ты".

"Разве ты способна на это? - зашипела она на меня, и в одно мгновение ее холодность обратилась огненной яростью. - Я знаю его всю жизнь, целую тысячу зим! Он одной крови со мной, ему даны крылья и огонь. Как смеешь ты утверждать, что твоя любовь подобна моей? Ты знаешь его каких-то жалких несколько дней - по сравнению со временем, что вас разделяет, это даже меньше, чем вздох! Как ты смеешь!"

Я опустилась перед ней на землю, встав на одно колено, - частью из уважения, частью из-за усталости.

"Госпожа, я отношусь к тебе с почтением. Я вижу, что вся глубина твоей любви к нему сейчас доставляет тебе боль, и все же осмелюсь повторить, что люблю его так же сильно, как и ты". Казалось, она была готова наброситься на меня. Сказать по правде, мне было почти все равно.

"Госпожа Идай, жизнь есть жизнь. Долгое время я страстно желала повстречать твой народ, лелея во тьме безнадежные мечты, лишь благодаря этому я и жила. Акор - живое воплощение моих грез, вершина всей моей жизни; но он сам значит для меня больше, гораздо больше. Я люблю его всем своим существом. Если ты намерена убить меня за это, пожалуйста, это в твоей власти". От моих слов она опешила. Я видела, как она пытается заставить себя успокоиться.

"Я не желаю твоей смерти, я лишь хочу предотвратить смерть Акхора", - сказала она.

"Ты правда думаешь, что это возможно?" - спросила я.

"Может быть, и возможно". Я выжидала.

"Думаю, я знаю, что происходит, Ланен из рода гедри, - сказала она, и голос ее сделался мягче. Она посмотрела мне в глаза, словно ища там правды, и продолжала: - Ваша с Акхором любовь - неправильная, и не только потому, что вы такие разные. Я думаю, что в глазах Ветров горе это для обоих родов слишком велико, чтобы его можно было терпеть все те долгие годы, что отведены Акхору. Боюсь, теперь равновесие выправляется великим уравнителем всей жизни". Смертью.

"А если я откажусь от него?"

"Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится, и жизнь Акхору будет сохранена".

Это был единственный луч надежды, и я ухватилась за него - времени на раздумья не было. У меня перед глазами так и стояло видение: Акор, терзаемый болью, и мучения его вызваны не только ранами... Если это поможет ему, то я готова на все.

"Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!" Я побежала на поляну и нашла там Шикрара. Над нами стояла луна, только-только начинавшая идти на убыль; теперь, не заслоняемая деревьями, она освещала поляну ярким и чистым светом. Расставив пошире ноги, я подняла руки к небесам. Я не слишком заботилась о том, что говорю: слова сами слетали с языка, будто были известны мне всю жизнь.

- Взываю ко Владычице моего народа! Владычица Шиа, трижды святая! Мать Колмара, что простирается под ногами! Древняя Лунная владычица! Смеющаяся дева всех вод, взываю к тебе, будь свидетельницей моих слов! - я сделала глубокий вздох и, порывшись в памяти, продолжала: - Благословенная Владычица, я взываю также к равным тебе - к Ветрам Большого рода кантришакримов.

Первый - Ветер Перемен,

Второй - Перерождения,

Третий - Неведомого,

Последний - само Слово.

Луна стояла прямо у меня над головой, земля под ногами слушала меня, а журчавшие воды питавшей озеро речушки были полны внимания. Ветер, легкий и холодный, веял вокруг меня по поляне, точно играя, и мне казалось, что он дует поочередно со всех четырех сторон. Плащ мой стал похожим на живое существо: он приподнимался и вихрился, словно подхваченный руками самих Ветров.

- Выслушайте меня! - выкрикнула я громко - и последовало молчание.

Я открыла было рот, чтобы заговорить - и не смогла вздохнуть. Ложь застревала у меня в горле, а душа моя припадала ниц перед высшими божествами, словно признаваясь в согрешении против истины.

Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится и жизнь Акхору будет сохранена.

- Я не люблю его! - закричала я изо всех сил. Казалось, голос мой исходит не из горла, а откуда-то из живота. Я была удивлена его мощи. - Пусть равновесие восстановится! Я не люблю его!

Уже дважды. А я должна была произнести это три раза - так того требовала Владычица: лишь произнесенное трижды могло возыметь силу. Я не обращала внимание на крики сердца, призывавшего меня одуматься, я намеренно не замечала ветер, который, все больше крепчая, теперь, казалось, дует одновременно со всех сторон. В последний раз я глубоко вздохнула - ибо, когда дело будет сделано, я навсегда распрощаюсь со всем, к чему так стремилась.

И тут вдруг в голове у меня - нет, это невозможно! - прозвучал его голос. Во всем мире это было единственное, что могло меня остановить. Его речь тихим шепотом разносилась по моему разуму, отдаваясь в сердце. Мне были слышны муки его тела: я знала их так же, как знал их он, я почти чувствовала окружавший его жар и терзавшие его страдания - и все же голос был столь же нежным, как и в первый раз, когда я услышала от него слова любви.

"Унеси Ветры мою душу, Ланен Кайлар, я потерян, как и ты". Нет, этого не могло быть. Он был охвачен вех-сном - я, должно быть, слышала лишь эхо того, что происходило раньше, он не мог... "Ланен Кайлар, дорогая моя, это я, Кхордэшкистриакхор. Не отталкивай меня. Я люблю тебя больше жизни. Ланен, Ланен, не отрекайся от меня в третий раз - эта боль сильнее, чем раны или пламень. Позволь мне умереть, зная, что ты меня все так же любишь".

И я не нашла в себе сил отвергнуть его. Я думала, что никогда больше не услышу его голоса по эту сторону смерти. Пав на колени, я мысленно взывала к нему без слов, позволяя своей любви струиться в чистом свете, что окружал нас обоих - меня, стоявшую на темной поляне, и его, непостижимым образом пробудившегося от вех-сна в своей пещере. Даже ради его спасения я не могла произнести эту ложь в третий раз.

Одновременно вслух и на истинной речи я воззвала к нему:

"Акор, сердце мое, ты останешься для меня вечной любовью, даже когда жизнь моя оборвется. Кодрешкистриакор, перед Ветрами и Владычицей я говорю: я люблю тебя, люблю тебя, люб-лю - поднявшись с трясущихся колен, я отряхнула гетры от листьев. - Я приду, милый мой, я приду к тебе. Я не могу тебя спасти, но не оставлю тебя умирать в одиночестве".

Я медленно пошла к пещере, оставив Идай и Шикрара стоять на поляне в полном онемении, - ветер и лунный свет были тому свидетелями. Мне казалось, что я иду навстречу собственной смерти, или увижу, как погибнет он, что было еще хуже.

Не знаю, как ему удалось воспрянуть из тьмы, преодолев и свою боль, и вех-сон. Но когда я приблизилась к нему, он уже вновь спал. Он лежал, свернувшись кольцом на своем золотом ложе, теперь уже тихо, словно серебряное изваяние с вкраплениями золота. Казалось, ему теперь было спокойнее, чем сначала, когда вех-сон только снизошел на него.

Но жар был еще сильнее. Во всем этом огромном чертоге было так же жарко, как в знойный летний полдень, а сам Акор был подобен солнцу. Даже воздух в пещере дрожал.

Я подошла к нему так близко, как только могла. Мне хотелось попрощаться с ним, в последний раз до него дотронуться, но жар заставил меня отступить. У меня не было для него слов. Сейчас я могла лишь назвать его по имени, чтобы вернуть принадлежащее ему по праву, но одновременно с этим вверить его имя мраку, поджидавшему его.

- Кордешкистриакор, - прошептала я.

Сколь оно красиво это имя, как и весь облик моего возлюбленного! Я смогла даже слегка улыбнуться, когда оно прозвучало, ибо поняла, что никогда не сумею выговорить его так, как произносил его он.

Я опустилась на пол как можно ближе от него, решив, что буду сидеть рядом, как сидела бы у смертного одра любого, кого люблю.

Я молилась Ветрам и Владычице и просила, чтобы они избавили его от этой ужасной участи; впрочем, если они и ответили мне, то я этого не услышала.

Не знаю, сколько я пробыла там. Эта бесконечная ночь казалась мне целой вечностью. Головня, которую я принесла с собой, быстро потухла, но я увидела, что Акор и впрямь светится, подобно серебристому маяку во тьме, подобно луне, что прилегла отдохнуть в этом тесном местечке. Жар солнца и свет луны - таким был мой возлюбленный.

"Рождение мое было воспринято как некое знамение, но что оно предвещает, никто не ведал".

Думаю, приближался уже рассвет, когда я постепенно поняла, что происходит нечто странное. Жар с каждым мгновением становился все нестерпимее, а свет ярче. И вдруг Акор испустил крик - единственный, последний крик боли, который разорвал мне сердце и заставил меня вскочить на ноги. Жар усилился вдвое, вынуждая меня еще больше отступить; одновременно с этим я ощутила невесть откуда возникший порыв ветра: казалось, он исходит из глубочайшего круга Преисподней. Акор скорчился; глаза его были по-прежнему закрыты, его самоцвет полыхал зеленым огнем, хвост хлестал по сторонам, а крылья тщетно пытались расправиться в этом замкнутом пространстве.

Я видела все это, благодаря исходившему от него свету. Сердце у меня готово было выскочить из глотки - я не могла продохнуть.

Акор начал испускать дым.

Я призывала всю свою решительность, чтобы заставить себя стоять и глядеть, на что я обрекла своего возлюбленного, но обнаружила, что тяга к жизни оказалась у меня сильнее, чем я предполагала, слишком сильной, чтобы мой разум мог перебороть ее. Задержаться здесь чуточку подольше означало для меня верную смерть. Я почувствовала, как ноги мои предательски разворачиваются и сами несут меня к выходу.

Успела я как раз вовремя: вслед за мной наружу вырвался огромный сноп пламени. По воле Владычицы я запнулась об один из перепутанных древесных корней и растянулась пластом. И тут почувствовала, как над головой, обжигая меня, пронеслась гигантская шаровая молния, я услышала, как огонь ударил в дерево, росшее на противоположном конце поляны.

Я лежала, где упала, и ревела в три ручья: все мое тело сотрясалось от разрывавших меня рыданий. Я знала, что никогда больше не увижу Акора. Даже дракон не выдержал бы такого. Я не слышала его, не чувствовала больше его присутствия в своем сердце.

Я явилась в земли драконов, преисполненная грез. В конце концов я нашла ту единственную душу в мире, что была родственна мне во всем, и теперь тело, в котором она жила, обратилось в пепел в том самом месте, где мы слили воедино наш разум и наши сердца.

Мне очень хотелось предаться забвению. Но оно не было мне даровано...

Долгое время я лежала там. Лицом я ощущала мертвые осенние листья, холодные и шершавые, мокрые от росы и пахнувшие гнилью. Вокруг становилось светлее: рассвет должен был вот-вот наступить, порождая ужаснейшее утро.

Я лежала не шевелясь, уставившись широко раскрытыми глазами на поверхность земли, пытаясь понять, что произошло. Акор был мертв.

Такая мысль не укладывалась у меня в голове. Это казалось страшной сказкой, услышанной от незнакомца из дальних земель. Как это могло быть? Менее дня назад я сидела на его живой серебристой шее так же высоко, как высоко парил тогда мой дух, чувствуя себя сильной от переполнявшей меня любви, я ехала на Совет рода. Как случилось, что он так быстро ушел?

И тут до меня донесся звук, подобный бьющемуся стеклу, и присоединившийся к нему крик боли. Ничего более глубокого и тоскливого я в жизни не слышала и вся содрогнулась. Идай и Хадрэйшикрар стенали. Акор был мертв.

Несмотря на эту жестокую правду, я продолжала искать его: взывала к нему сердцем и разумом, громко кричала, но ответом было лишь молчание. Голос его замер у меня в сердце; звук последних слов затерялся в отголосках памяти. Мне никогда не забыть его слов, но я ни разу больше их не услышу.

Мертв.

Это он должен был оплакивать меня, стоя над моей могилой, по меньшей мере еще тысячу лет.

Я извивалась от боли, словно в живот мне воткнули кинжал. Это не было жизнью, я чувствовала себя теперь лишь половиной личности. Другая моя половина лежала дымящейся грудой в пещере, утраченная навсегда, не оставив мне никакой надежды.

Покачиваясь, я приподнялась с мокрой листвы, встав на колени, обнимая себя руками, словно стараясь удержать в себе жизнь. Я давила в себе крики, но они вырывались наружу то приглушенным хныканьем, то пронзительным стоном, который даже мне казался ужасающим. Эхо смерти витало в моем разуме, в моем теле, и я не могла больше этого выносить.

Я все время жила своей мечтой, а оказалось, что действительность по сравнению с ней невыносима. Я прокляла тот день, когда покинула Хадронстед. Если бы я ограничилась лишь мечтами, они до сих пор ласкали бы мне душу, а он по-прежнему был бы жив. А теперь мы оба утратили свои мечты навсегда.

Я была одинока, словно оказалась в пустыне. Боль этого горя была непереносимой. Мне хотелось умереть, я ждала, чтобы сердце мое разорвалось, чтобы смерть перестала бродить где-то вдали, а явилась за мной.

А в застывшем воздухе, заглушая мою горесть, послышался чудесный голос, приветствовавший рассвет. Песня была глубокой и проникновенной, и в ней чувствовалась любовь, которую не могло затмить никакое горестное настроение. Она разрасталась, подобно дереву, уходя корнями в прошлое и возносясь вершиной к утреннему небу, - неизменная, преисполненная жизни и смеха. И у жизни, которую она воспевала, было имя. Кордешкистриакор.

Потом вступил еще один голос - звонкий, как хрустальные колокольчики; он обвивался вокруг звучавшей песни, подобно виноградной лозе, поднимаясь все выше и выше, и в нежных бутонах скрывались прекрасные, новые созвучия. Оба голоса эхом отдавались друг в друге, сливаясь в изумительной гармонии, но при этом каждый обладал своими особенностями.

Песня эта подняла меня на ноги, хотя лишь несколько мгновений назад я считала, что подобное совершенно невозможно. Я стояла, словно онемев, безмолвно вознося благодарности, проникаясь глубоким почтением к песне; однако мне показалось, что в ней чего-то недостает. И тогда в лучах яркого утреннего солнца, подняв к свету лицо, мокрое от слез и росы и перепачканное прелыми листьями, я присоединилась к этой прощальной песне в честь своего любимого. Пение мое казалось скрипучим шепотом по сравнению с бесподобными голосами, заполнявшими все вокруг, но, как ни странно, оно в то же время превосходно сочеталось с ними, придавая всему звучанию желанную целостность.

С неведомой мне ранее силой, вкладывая в пение всю свою душу, за ночь постаревшую от горя, я возносила свою драгоценную любовь утреннему небу.

Релла

Я сделала, как сказала мне Ланен, вернув самоцветы драконам, вместе с другим, который я нашла среди праха их погибшего родича. Вроде бы я поступила правильно; по крайней мере дракон, встретивший меня возле Рубежа, принял его вместе с остальными. Он помахал мне головой, наверное, это было что-то вроде поклона, и удалился.

Я вернулась на прогалину и глянула на тело Марика. Он лежал без движения, только его широко раскрытые глаза изредка моргали. Я оставила его лежать там: помню, я надеялась, что этот сукин сын помрет, пока я буду ходить за помощью. Как бы не так! Дотащившись до берега, я принялась размахивать руками и кричать, призывая их прислать лодку. Все это заняло немало времени, но все-таки тело его в конце концов доставили на борт. Он не был мертв, хотя, думаю, смерть была бы для него предпочтительней. Он лишился рассудка. И я видела, как это было.

Кадеран снабдил его чем-то, чтобы он смог защититься от драконов - от их пламени и когтей, но они уничтожили его разум. И теперь он лежит дитя дитем - жизни в нем гораздо больше, чем мыслей. Майкель провел подле него несколько часов и говорит, что, может быть, и получится вернуть Марику часть того, что он утратил, но на это потребуются годы. Ужасно.

Но я обнаружила, что, хоть драконы и оставили Марика в живых (милостивее было бы прикончить его), мне они все равно нравились. Сама удивляюсь. Шикрар, Хранитель душ, похоже, сам душа всего их народа. Он напоминает мне моего деда. И сын его, Кейдра - славный малый, он так обо мне заботился холодной ночью; Думаю, я даже пару раз его рассмешила. И уж мне нипочем не забыть, как он называл меня "госпожой Реллой".

Они кажутся слишком древними и таинственными, чтобы быть случайными спутниками. Какое славное приключение! И плевать на Безмолвную службу. Я подумаю о предстоящем отчете на обратном пути, у меня наверняка будет достаточно времени, чтобы поразмыслить о том, как бы им поменьше рассказать об этих существах.

С другой стороны, я не знаю, насколько долго корабельщики согласятся задержать отплытие, чтобы дать Ланен возможность поспеть. Похоже, до тех пор, пока их будет сдерживать страх перед драконами. Если ничего другого не останется, я сама ворочусь на остров завтра утром - капитан намерен ждать до этого времени, но надеюсь все же, что она явится. Как ни крути, а я достаточно уже насмотрелась на этот остров и, если мне никогда больше не доведется ступить на него, я умру счастливой.

Шикрар

Я воззвал в Кейдре, как можно осторожнее поведав ему о смерти моего сердечного друга. После песни меня охватило спокойствие, и голос моего разума был достаточно ровен. Вскоре он ответил, сказав, что к нему снова явилась Релла и спрашивает, вернется ли Ланен на корабль, предупреждая, что владельцу судна не терпится отплыть.

Я решил, что подобное может немного подождать, пока не будет сделано все необходимое.

Ланен

Песня закончилась. Я не успокоилась - мне казалось, что я уже никогда не успокоюсь, но, по крайней мере, могла теперь двигаться и действовать. Я встала на колени перед Идай и Шикраром, выражая им всю свою признательность, всю свою дружбу. Они стояли молча, пока я не поднялась, а затем одновременно поклонились мне. Теперь мы стояли вместе: неподвижно, безмолвно, деля друг с другом горе, которое было превыше слез, превыше любых слов, излить его можно было лишь в скорбном молчании души.

Наконец мы пошевелились, вновь услышав требования, предъявляемые нам жизнью. Я огляделась вокруг.

- Нужно ли что-то сделать? - спросила я. - Каковы обычаи вашего народа?

- Мы уже исполнили в его честь упокойную песнь, и теперь остается лишь забрать его самоцвет, чтобы он присоединился к своим предкам в Чертоге душ, - сказал Хадрэйшикрар. Он начал уже проявлять признаки усталости, и мне показалось, что рана причиняет ему сильную боль. - Если желаешь, я могу проделать это вместо тебя.

- Мне, как его избраннице, полагается исполнить эту обязанность?

- Да.

- Тогда я сама. Спасибо тебе за предложение, Шикрар, но, думаю, я просто обязана сделать это. Смысл мне вполне понятен. Я должна узреть его останки и проститься с ним. Я была его избранницей.

Я повернулась к пещере. Тело мое, прежде настоявшее та том, что мне следует жить, теперь отказывалось идти туда.

Но на этот раз я переборола его.

В чертоге было темно и довольно жарко. Стены вобрали в себя отданное Акором тепло, и я подумала, что пещера не остынет еще несколько дней.

Несмотря на темноту, я все же слабо различала путь. Солнце взошло не более часа назад, но слабый свет, проникавший через проем вверху, позволял мне видеть, пусть и не очень хорошо. Я медленно перевела взгляд туда, где лежал Акор. Но тут же в ужасе отвернулась, почувствовав себя дурно. То, что я увидела, до сих пор преследует меня во снах. Дура, дура, он пытался уберечь тебя от этого зрелища.

Акор говорил мне, но я позабыла. Со смертью внутренний огонь, что поддерживает Большой род, высвобождается - и, неуправляемый, уничтожает тело изнутри. То, что лежало на полу из кхаадиша, было лишь жалкими обугленными остатками его костей, покрытыми пеплом.

Я заставила себя взглянуть снова.

Мне следовало искать самоцвет его души возле того, что осталось от его черепа.

Собравшись с духом, я медленно и благоговейно направилась к огромной груде его костей.

В слабом свете мне показалось, будто я заметила какое-то движение, но не стала обращать на это внимания, решив, что меня просто обманывают глаза.

Ну же, Ланен, это ведь всего лишь кости, - произнесла я вслух, чтобы успокоиться.

Но, едва замолчав, я услышала приглушенный звук - подобный тем, что издает спящий, готовый вот-вот проснуться. Неужели там кто-то был?

Нет, ничего там не могло быть - ничего, кроме праха. И одного-единственного самоцвета величиной с два моих кулака, который я должна забрать и отнести Хадрешикрару.

Я вскарабкалась чуть ли не на самую вершину груды и теперь уже ясно видела, что там что-то было, - нечто большое и бледное, лежавшее неподвижно под прикрытием окружавших костей.

Первым моим побуждением было броситься вперед и завопить, чтобы прогнать это бледнокожее существо, кем бы оно ни было, заползшее сюда в поисках теплого местечка, осмелившееся осквернить останки моего любимого! Но даже во тьме наполовину расплывчатые очертания казались почему-то странно знакомыми.

Оно пошевелилось.

Солнце, должно быть, взошло выше, и в чертоге стало светлее.

Нет, этого быть не могло. Безумие какое-то. Я просто сошла с ума.

Прямо передо собой, в окружении обугленных и покрытых пеплом ребер, крошившихся у меня на глазах, я узрела человеческую фигуру. Человек был обнажен и лежал на боку, свернувшись на ложе из костей. Одну руку он положил под голову, а другая сжимала что-то возле лба. Длинные серебристые волосы мягко струились по широким плечам - бледным, точно первый снег.

В сердце у меня шепотом зазвучала песнь, необузданная, но далекая, - та самая, что сложили мы с Акором в этом самом месте. Но я не смела к ней прислушаться. Я не могла произнести ни слова, боялась даже дышать, чтобы ненароком не разрушить это последнее волшебство.

Ибо лежавший передо мной человек имел облик Акора из моей мечты - среброволосого мужчины, каким представлялся он мне в человеческом обличий.

Не дракон.

Человек.

Ноги у меня подкосились, и я опустилась на колени; сердце мое едва билось, и меня всю трясло от ужаса и изумления. Этого не могло быть. Это сумасшествие. Неужели разум мой в отчаянии сотворил этот призрак, чтобы облегчить муки моего сердца?

Настоящий ли он?

Я заставила себя заговорить.

- Акор? - выдохнула я, потянувшись к нему сквозь клеть из мертвых ребер. - Акор!

Он не шевельнулся, и я замерла. Я стояла на коленях, не в силах сдвинуться с места - дрожащая, потерянная. Но что же это тогда, если не плоть и кровь? Ходячий сон? Посланец демонов? Сумасшествие?

Он по-прежнему не двигался.

Огромным усилием воли я встала на ноги и развернулась, чтобы уйти, позвать Шикрара и Идай, чтобы они взглянули на это, но тут услышала за спиной шорох, вызванный движением, и в следующий миг чистый голос сонно произнес: "Ланен?"

Словно во сне, я развернулась - медленно, точно мне препятствовало сильное течение.