Чтение 27–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

И тут очень медленно тяжесть начала покидать мое тело, оставив чувство бесконечной слабости. Я лежал минуты две, что на самом деле заняло меньше доли секунды. Мир все так же заполнен тишиной, сквозь которую прорываются странные, ни на что не похожие звуки. Теплое коснулось моей руки, я повернул голову, струйки крови все еще в воздухе, но прижимаются к земле, как будто фонтан иссякает.

Сенешаля сплющило, расплескало, голова лопнула, как спелая дыня. Кровь брызнула из ушей, рта, разломов в черепе. Из тела, прорвав одежду, торчали изломанные кости.

Над краем башни только-только появились головы. Видно, как выдвигаются, для них прошли секунды. Я набрал в грудь воздуха, напряг и распустил мышцы, вроде бы цел, хотел подняться, тут же мелькнула мысль: можно бы уйти вот прямо сейчас, незамеченным, но это же раскрыть свои возможности. Конечно, они не поймут, в чем дело, решат, что пользуюсь неким колдовством...

Я повернул кольцо обратно, сразу же сверху донесся крик, зашелестел ветерок, я поднялся, помахал рукой, крикнул:

- Господь явил чудо! Господь мит унс!

Сверху донесся восторженный вопль. Мгновение спустя послышался хриплый вопль Зигфрида:

- У нас он тоже... явил свою волю! Сэр Ричард, не двигайтесь, я спущусь вниз.

Во дворе слышался топот, с факелами в руках бегали не только воины, но и челядины. Дико ржала лошадь, кто-то пронесся на коне с развевающейся гривой, выбежала женщина и швырнула факел в бочку. Оттуда выметнулся огонь, осветил большой участок двора, я узнал женщину, что звала в первый день на обед. Молодец, мелькнуло в голове, сообразила. Надо узнать, как зовут.

Загремели тяжелые шаги, в красном свете факелов показалась блестящая фигура. Красные отблески играли по доспеху, но я сразу заметил вмятины и глубокие зарубки на металле. Зигфрид сказал ошалело:

- Ну и... ничего не понял! Я дрался с двумя, сзади напирали еще, и вдруг эти двое со стены вверх тормашками, а четверо... не поверите... с перехваченными, как у баранов, горлами!

- Почему? - ответил я твердо. - Поверю! Господь на нашей стороне!

- Похоже, - сказал Зигфрид с опаской. - Только бы не пришлось после этого...

- Что?

- Ну, делать что-то очень уж богоугодное... - Он замялся, я сказал твердо:

- Господу угодна такая наша служба. Потому и помог...

На дворе послышались новые голоса, появился Гунтер, за ним маячила огромная фигура Ульмана. Я на всякий случай пощупал обоих, в языках пляшущего огня ран не рассмотрел, но по телу прошел холод, зубы застучали, что значит, кто-то из них, а то и оба, ранен.

Ульман крякнул довольно, а Гунтер сказал:

- Спасибо, ваша милость.

- Не за что, - ответил я. - Похоже, с божьей помощью отбились?

Гунтер перекрестился и сказал благочестиво:

- Вот именно, с божьей. Там, в подвале куча побитых. Я велел, уж простите, без вашего ведома, повытаскивать наверх. Трое моих людей убито, двое ранены...

- Давай их сюда, - велел я. - Попаладиню, раз уж господь к нам благоволит.

- Вы-то сами как, ваша милость?

- Да вот выскочил, - ответил я, - но ничего не успел, все уже кончилось. Так хоть лекарем побуду.

На лице Гунтера было сильнейшее недоверие, Ульман тоже вертел головой по сторонам. Искал новых врагов. Зигфрид предложил:

- Давайте пропустим по глотку винца, а то так есть хочется, что вот прямо щас бы упал и заснул. Эй, Люция, крошка, пришли нам на стол чего-нить, понимаешь?

В нижнем зале мы устроились за столом, вытянули гудящие ноги, за окном все еще шум, вопли, мелькают факелы, но свет уже ярче, слышны натужные крики мужчин, что выносят из подвала трупы темнолицых рыцарей и монстров. Заспанная насмерть перепуганная девушка быстро принесла тяжелый кувшин, расставила глиняные чаши.

Пришел бледный и постоянно вздрагивающий Рихтер, Гунтер почтительно придвинул ему самое мягкое кресло, Рихтер поблагодарил кивком, сел, Ульман сунул ему в руки чашу с вином.

- Ну и соседи у меня, - выдохнул я. - Никогда бы не подумал...

Воцарилось молчание, в зале слышалось только тяжелое дыхание. Я уловил недоумевающие взгляды. Наконец Гунтер сказал, морщась:

- Ваша милость, это вы так шутите?

- Почему это? - пробурчал я.

Они смотрели на меня во все глаза, я понял, досадливо повел плечами.

- Хотите сказать, соседи ни при чем?

- Соседи, - ответил Гунтер, - такие же люди. В чем-то хуже, в чем-то лучше. А то, что проникло в замок...

Я зябко передернул плечами.

- Значит, с соседями еще предстоит... А что было это?

Гунтер посмотрел на Рихтера. Старый маг двинул плечами.

- В замке сменился хозяин, защитная магия исчезла. Я надеялся, что останется, но... не осталась. Вот и полезли... Кто, не скажу, я маг, а не гадальщик. Это могли быть Темные Дети, но могли быть и Дети Бури. Что-то подобное случалось между Третьей Великой войной магов и Четвертой. Тогда пытались создать мир, который мог бы существовать без плоти. Что-то получилось, но там жрали магическую энергию, как гигантские свиньи. Пришлось отказаться, тот мир почти вымер, но не целиком...

Гунтер проворчал:

- Темные Дети, Дети Бури... Боюсь и подумать, какие будут взрослые.

Я сказал хмуро:

- Добротное творение всегда переживает творца. По крайней мере знаем, что Двери существуют. И что где-то в нижних этажах.

Рихтер сказал нерешительно:

- Это не Двери.

- А что?

- Сэр Ричард, Дверями пользовались люди. Чтобы ходить друг к другу в гости за тридевять земель. Можно было жить в пустыне, через Двери бывать на море или в густом лесу, а к ужину возвращаться домой. А это что-то другое... Я бы назвал это трещиной, но это не так. Где-то в замке есть еще нежелательные дыры...

Я кивнул.

- Что-то вроде канализации, через которую тоже можно протараканить. Вещь в доме нужная, только ползают в ней пусть рэмбы всякие. И хакеры. Вообще-то их пока лучше вообще заткнуть, посидим малость в дерьме... хотя у нас и так все эти службы на улице. Значит, в замок помимо всего прочего можно попасть через Двери и канализацию? Может быть, еще и через вентиляцию?

На меня смотрели с ожиданием, даже у мага в глазах недоумение, что за слова такие, я отмахнулся:

- Ладно, в канализацию поставим решетку... как только придумаем, как это сделать, а в вентиляционную трубу вообще всобачим пропеллер, чтобы рубил Карлсонов. Конечно, когда тоже придумаем. Дорогой Рихтер, это больше по вашей части. Я понимаю ваше стремление заниматься чистой наукой, но когда гражданская война, белые слева, красные справа, хотя должно наоборот, тут уж надо посодействовать родному Отечеству. Иначе сплошная махновщина.

Рихтер виновато мигал добрыми глазами, морщился, ерзал, но все смотрят с надеждой, он прокашлялся, сказал с неловкостью:

- Я, знаете ли, из тех мудрецов, что, глядя на звезды, вступают в лужу... а то и в яму. Пряд ли меня можно допускать... К тому же, сэр Ричард, это ваше личное имущество...

- Ладно уж, - ответил я, - людям доверять надо, как сказал Иосиф Виссарионович. Тем более если приперт к стене, как рогатиной. Или у вас есть более веские соображения?

Он развел руками.

- Есть, но как скажете! Просто я не очень везуч в жизни, мне больше удавались теоретические изыскания. У меня иногда появляются страхи, что я могу такую дверь не закрыть, а превратить в ворота. Или же открыть ее и для других... гм... мест, о которых и упоминать не стоит даже к утру.

Я посмотрел на слабую зарю за окном.

- А что может быть хуже? Дьявол и так со своей оравой вламывается, когда хочет. Думаю, у него свои двери, а их хрен закроешь. Можно было бы, отец Ульфилла давно бы закрыл и замок повесил.

Гунтер сказал осторожно:

- Дьявол и в монастырь или в церковь может зайти, если там серьезные нарушения. Или же священник недостойный. У него своя дверь, открывает ее везде, где... есть грех.

Я снова зевнул, челюсти просто выворачивает, сказал сонным голосом:

- Я не думаю, что эти чертовы... тьфу-тьфу, Темные Дети так уж снова повторят попытку. К счастью, мы их всех на щит, ни один со щитом, не расскажет, что нас мало, что все мы - сонные куры, что спаслись по случайности. Э-э, благодаря слову божьему и защите господа нашего! Для второго раза придумают что-то еще... Но к этому времени мы должны все перекрыть и навесить пломбы. Я имею в виду... э-э... крепкие молитвы.

Глава 11

Поспать не удавалось, небо озарила алая заря, взошло солнце, а из подвалов закончили выносить побитых рыцарей и монстров. Убитых на стене и подобранных под стеной снесли еще раньше, разложили рядком.

Трупов набралось столько, что заняли весь двор по кругу. Челядь дивилась, ахала, женщины падали в обморок, отец Ульфилла пришел с книгой под мышкой и сосудом со святой водой. Звучным голосом прочел молитву, призвал милость господа, поблагодарил за помощь, а потом долго кропил святой водой неподвижные огромные тела.

Кто-то вскрикнул, я развернулся, хватаясь за меч. На крайнее тело упал первый луч утреннего солнца, воздух задрожал, словно в нем толклась мелкая мошкара. Из щелей в доспехах потянулись сизые струйки дыма. Их тут же развеяло, я постоял, весь подозрение, от этих тварей можно ожидать всего, тень от здания укоротилась, солнечный свет наполз на ноги сраженных. Снова дымок, теперь уже над всеми трупами.

Священник вскинул руки:

- Слава тебе, господи!.. Ты избавил нас от этих тварей...

Гунтер сказал ревниво:

- Вообще-то это мы избавили...

- Он не то имеет в виду, - сказал я. - Если я правильно понял, теперь он припишет себе эту заслугу.

Священник обратился к молчаливым челядинам:

- Вы видите, что сотворила с ними святая вода? Такова сила господня!

Гунтер, оставив меня, заспешил к рядам нашей боевой славы. Мне показалось, что доспехи как бы слегка просели. Гунтер оглянулся, помахал мне обеими руками.

- Сэр Ричард, нам не придется мозолить руки на рытье могил!

- Что там?

Зигфрид растолкал народ, опустился на корточки перед трупами. Присвистнул:

- Я слышал, что солнечный свет их сжигает напрочь, но чтоб своими глазами...

Гунтер обеими руками взялся за черный шлем, тот отделился, как будто просто лежал, прислоненный к доспехам. Я ожидал инстинктивно, что увижу под панцирями скелеты, если уж солнце сожгло плоть, но для солнца в понятие плоти входят и кости. Внутри доспехов была пустота. Даже горстки пепла не осталось.

Ульман смотрел жадными глазами на доспехи. Я перехватил его взгляд, сказал громко:

- Это все - боевые трофеи! Они принадлежат тем, кто участвовал в сегодняшнем бою. Первым отбирает для себя Гунтер, потом его оруженосцы, затем - все остальные. Что останется, снести в общую оружейную.

Священник протолкался к нам, сказал твердо:

- Нет! Сперва молитва, окропление, выгоняние бесов... слышите, серой пахнет?

Я принюхался, в самом деле, запах таков, словно эти явились с другой планеты, где основой жизни является не вода, а сера, аммиак или что-то вонючее.

- Вы правы, падре, - сказал я дипломатично. - Выгоняйте!.. Ведь эти доспехи теперь будут на плечах моих воинов.

Священник начал читать громко и патетически, получалось у него здорово, профессионал, а я поднял меч вожака рыцарей Ночи, залюбовался. Рукоять толщиной с водопроводную трубу, как раз удобно в ладони, к тому же ребристая, будто поверхность ручной гранаты, даже как кастет, крестовина слегка загнута, как бы начало эфеса, а в навершии и в центре крестовины по злобно горящему рубину, словно напоминание, что это меч, этим проливают кровь, а не просто вешают над столом или в спальне, чтобы побахвалиться перед бабами. Сталь зловеще синеватого цвета, острие заточено настолько тщательно, что почти просвечивает, как тончайшая льдинка. Это не наши мечи, лезвия которых больше похожи на топоры, даже на колуны. Да и какой смысл точить до остроты бритвы, если первый же удар по железному доспеху...

Впрочем, есть смысл, если сталь этого меча, скажем так, особо легированная. Я увидел, какими жадными глазами на этот меч смотрит Гунтер, улыбнулся ему и с небольшим замахом ударил по рукояти металлической палицы. Гунтер скривился, словно хватил уксуса, но лезвие меча рассекло рукоять, толщиной в древко лопаты, как если бы я перерубил сосновый прутик.

- Мать пресвятая богородица! - вскричал Гунтер. - Что за меч?

- Меч простой, - ответил я сумрачно. - Но что за мир, где перестроенную сталь употребляют всего лишь для мечей?

На лезвии не осталось ни малейшей вмятины. Я повертел меч так и эдак, присматриваясь, кое-где есть мельчайшие притупленности, но не отличить от той, что меч получил сейчас. Если получил.

- Это непростой меч, - сказал Гунтер с благоговением. - У остальных попроще.

Я наклонился и снял с трупа перевязь, широкий такой ремень через плечо, красивая толстая кожа, удивительно легкая для кожи, что-то подсказывает, что эта "кожа" удивительно прочная, не порвешь, мечом не разрубишь. Ножны на перевязи приятного цвета спелых слив, накладки сдержанно сияют золотом, выполнены умело и тщательно в виде стилизованных голов драконов, вздыбленных львов. По крайней мере, в их мире есть те же самые звери... если только это не сделано для вторжения в наш мир, для незаметного внедрения потом, когда вышли бы из захваченного замка.

Ульман и другие воины, принявшие бой, с жадностью смотрели на павших рыцарей. Полное вооружение рыцаря стоит очень дорого, мало кто может позволить себе даже простую кольчугу или нагрудный панцирь, а все еще слышали и передавали друг другу невероятный слух, что вроде бы я пообещал дать часть доспехов тем, кто сегодня пролил кровь.

Я повернулся к ним, все смотрят преданно, с надеждой.

- Вот что, ребята, - сказал я решительно. - Вы показали себя храбро и мужественно... храбрыми и мужественными, истребив таких противников. Не побоюсь сказать, что если бы те гады явились к нашим соседям, от всяких там Волков, Кабанов и Медведей остались бы рожки, ножки да копытца. Да и тех, думаю, не осталось бы... Посему мы посоветовались с народом и решили... Гунтер!

Гунтер вздрогнул, подбежал и вытянулся, глядя в глаза. Я остался собой доволен, сумел рявкнуть так, что старый служака действует на одних инстинктах.

- Слушаю, ваша милость!

Голос был твердый, вид у Гунтера преданный, в глазах верность, готовность бдить и служить.

- На колени!

Гунтер послушно рухнул на колени, даже не сообразив, что и зачем. Все замерли, смотрели непонимающими глазами. Я вытащил меч вожака рыцарей Ночи из ножен, холодно и красиво блеснула сталь. Гунтер смотрел мне в глаза преданно и бесстрашно. Я с размаха, но не сильно, ударил его плашмя по плечу.

- Во имя отца, и сына, - провозгласил я громко, - святого духа и святого Георгия, я, сеньор Ричард Длинные Руки, возвожу тебя в рыцари. Если кто имеет что сказать против, да скажет сейчас! Ибо если раскроет пасть потом, то пусть лучше это не делает, мой меч и мой молот вобьют те слова обратно в глотку вместе с зубами... Нет отводов? Итак, Гунтер... отныне - сэр Гунтер! И обращаться к нему надлежит как к сэру Гунтеру, а простолюдинам как к вашей милости. Встаньте, сэр Гунтер.

Гунтер поднялся, слишком ошеломленный, побледнел, глаза расширились и остались такими. Он смотрел на меня, все еще не веря.

Я протянул ему меч:

- Держи! Ты захватил этот меч у создания Тьмы, отныне он твой. Не стану тебя лобызать, в моем ордене мужчины не лобызаются... иначе что за паладины, таких называем иначе, и даже не стану тебе перечислять все, что должен делать рыцарь, ибо это говорится юноше, принимающему рыцарство, но ты уже жил и вел себя как рыцарь.

Ульман спросил взволнованным голосом:

- А какие клятвы дает рыцарь?

- В свое время узнаешь, - отрезал я, но увидел горящие глаза Тюрингема, Вернигоры, других стражников, сказал покровительственно: - Ну, ладно, вот вам основные: "... да будет щит их прибежищем слабого и угнетенного; мужество их да поддерживает везде и во всем правое дело того, кто к ним обратится. Да не обидят они никогда никого и да убоятся более всего оскорблять злословием дружбу, непорочность, отсутствующих, скорбящих и бедных. Жажда прибыли или благодарности, любовь к почестям, гордость и мщение да не руководят их поступками; но да будут везде и во всем вдохновляемы честью и правдой. Да повинуются начальникам и полководцам, над ними поставленным; да живут братски с себе равными, и гордость и сила их да не возобладают ими в ущерб прав ближнего. Да не вступают в неравный бой: несколько против одного, и да избегают всякого обмана и лжи".

Они слушали затаив дыхание. Я сам, произнося эти слова, проникся святостью рыцарского дела, внезапно мелькнула мысль, что вот я читаю рыцарский кодекс двенадцатого века, а ведь почти дословно эти слова и клятвы повторялись во всех тайных обществах, желающих перевернуть мир и сделать жизнь счастливой для всех. Эти слова звучат в пионерской клятве, уставе комсомола, законах коммунистов всего мира, впрочем, как и фашистов или клерикалов.

- "Честные блюстители данного слова, - читал я дальше, - да не посрамят никогда своего девственного и чистого доверия малейшею ложью; да сохранят непоколебимо это доверие ко всем и особенно к сотоварищам, оберегая их честь и имущество в их отсутствие. Да не положат оружия, пока не кончат предпринятого по обету дела, каково бы оно ни было; да следуют ему и денно, и нощно в течение года и одного дня. Если во время следования начатого подвига кто-нибудь предупредит их, что едут по пути, занятому разбойниками, или что необычайный зверь распространяет там ужас, или что дорога ведет в какое-нибудь губительное место, откуда путнику нет возврата, да не обращаются вспять, но продолжают путь свой даже и в таком случае, когда убедятся в неотвратимой опасности и неминуемой смерти, лишь была бы видна польза такого предприятия для их сограждан. Да не принимают титулов и наград от чужеземных государей, ибо это оскорбление отечеству".

А вот это правило у нас давно нарушают, мелькнула мысль. Первым, если не ошибаюсь, кто повесил звезду Героя Советского Союза на иностранца, был Хрущев, наградивший ею Фиделя, а потом пошло-поехало, наши награды сразу обесценились и превратились в простые железки, мишени для насмешек.

- "Да сохраняют под своим знаменем порядок и дисциплину между войсками, начальству их вверенными; да не допускают разорения жатв и виноградников; да наказуется ими строго воин, который убьет курицу вдовы или собаку пастуха, который нанесет малейший вред кому бы то ни было на земле союзников. Да блюдут честно свое слово и обещание, данное победителю; взятые в плен в честном бою, да выплачивают верно условленный выкуп, или да возвращаются по обещанию, в означенные день и час, в тюрьму, иначе будут объявлены бесчестными и вероломными. По возвращении ко двору государей да отдадут верный отчет о своих похождениях, даже и тогда, когда этот отчет не послужит им в пользу, королю и начальникам под опасением исключения из рыцарства".

Я умолк, а Ульман вздохнул и сказал с великим почтением:

- Великие слова! Свидетельствую, хоть вы в этом и не нуждаетесь, что Гунтер... сэр Гунтер всегда следовал этим правилам, даже не будучи рыцарем.

Они ликовали, просто обезумели от счастья, а я, моложе Гунтера вполовину, смотрел с отеческой улыбкой, а сам цинично думал, что вот так, когда правители хотели удвоить силы своих войск, просто возводили достойных воинов в рыцари. И тут же, спеша заслужить звание, осчастливленные бросались на вражеские ряды или на приступ несокрушимой крепости, выбивали ворота под градом падающих сверху камней и врывались в замки, водружали знамена на высоких башнях, а потом падали и умирали от тяжелых ран.

Эти рыцари, в отличие от посвященных после долгих и торжественных церемоний при дворцах королей или принцев, назывались рыцарями схватки, рыцарями сражений, рыцарями подвига в отличие от рыцарей выслуги. Уважением они пользовались большим, хотя позже их начали ограничивать в доступе на рыцарские турниры, в светское общество, на что, правда, были свои причины, достаточно уважительные...

Гунтера обнимали, хлопали по плечам, снова обнимали, а я сказал громко:

- Гунтер, не падай в обморок, дальше будет пир в твою честь. Но это еще не все. Ульман и ты, как тебя?

Стражник, на которого я посмотрел монаршим взором, вытянулся, рявкнул:

- Тюрингем, ваша милость!

- Я тебя давно приметил, - сказал я, - сегодня ты дрался бок о бок с Гунтером, был ранен, но не покинул поля боя. Ульман и ты, Тюрингем, из простых воинов переводитесь в оруженосцы. И оба отныне приданы сэру Гунтеру в помощь.

Их глаза засияли счастьем, неописуемым восторгом, а я подумал, что в мое время это выродилось во всякого рода похвальные грамоты и почетные дипломы. Ничего не стоит, клочок хорошей бумаги с напечатанным текстом, а как человек радуется, вешает в рамочке на стену! Так и эти двое, довольны званием, хотя оно даст лишь больше нагрузки, им придется полировать доспехи и оружие Гунтера, одевать на него железо и снимать после боя, присматривать за его вещами, в бою идти с ним бок о бок, постоянно помогать рыцарю, выносить его с поля боя, если ранен, менять ему коней, обрабатывать раны, вообще служить всегда и везде мальчиками на побегушках, а ночью спать у двери своего господина, охраняя его покой и сон.

Зигфрид сердечно обнял Гунтера, что-то сказал на ухо, снова обнял, Гунтер стоял красный, как засмущавшаяся девица.

Я подозвал Вернигору.

- Поройся в этой груде. Если что-то подойдет тебе, бери и одевай. Если нет, что скорее всего, я скажу кузнецу, чтобы перековал кое-что для тебя, подогнал к твоей фигуре. Ты в хороших доспехах будешь смотреться намного лучше, чем в этих тряпках. Но...

Я остановился, молчание было многозначительным, он спросил голосом потерянного в лесу ребенка:

- Но что, ваша милость?

- Если, конечно, ты останешься на службе. Я не хочу, чтобы хорошие доспехи ушли из замка.

Он упал на колени, ухватил мою руку и поднес к губам.

- Да я весь душой и телом ваш! Я уже забыл, где вообще мой край... И вспоминать о нем не хочу!

Челядины поспешно расцепляли доспехи, складывали в кучку. Стражники помогали, их руки тряслись от жадности, это им обещано это железо, которое могут носить только благородные, но пока никто не решался взять хотя бы поножи. Священник прочел молитву по трем погибшим, я велел выдать их жалованье семьям, а также оказать им материальную помощь, но только у одного отыскались родственники. Тут же рядом оказался священник, милосердие - дело церкви, я спорить не стал. Ладно, деньги на церковь, священник принял как должное, даже спасибо не сказал, скотина.

Женщины спешно таскали в большой зал на стол вино и еду, я объявил большой пир по случаю победы, а после пира будет раздача пряников, то бишь трофеев. Сорок прекрасно вооруженных воинов сложили головы при попытке захватить замок, почти все их доспехи и оружие уцелели - разве не праздник?

Я не мог успокоиться, пытался садиться, но меня просто подбрасывало, вставал и метался по двору, по замку, снова во двор, присматривался к огромной груде доспехов, отдельно сложили мечи, шестоперы, кинжалы, щиты.

Женщины пугливо обходили трофеи, хотя священник их уже разминировал, бегом таскали из подвалов в зал окорока, ветчину, буженину, на кухне растопили все печи, там пеклось, жарилось, тушилось, ароматные запахи лезут в ноздри.

Среди бегающих слуг только одна двигалась, как будто плавала в воде, я остановил ее, это оказалась хорошенькая девушка, с милым личиком, простым и наивным, я ее сразу узнал, как-то подсмотрел нечаянно, когда переодевалась, и сейчас, кое-что вспомнив, перевел взгляд на ее стан, не осиная талия, что понятно, но и не толстушка, хорошенькая и полненькая...

- Леция, - сказал я, - с тобой что-то случилось? На тебе как будто всю ночь воду возили! Бледная, под глазами синие круги... Ты не болеешь? А чем от тебя так пахнет? Дьявол, разве же можно так напиваться? Ты где, в солдатском бараке провела всю ночь?

Зигфрид делал мне какие-то знаки. Я сперва не уловил, чего он добивается, от чего предостерегает, наконец отпустил ее властным движением руки, повернулся к нему.

- Сэр Ричард, - сказал он, - сегодня же первый день мая!

- Да, - согласился я с легким недоумением, - но мы далеко на юге, так что здесь уже жарко, как летом. А при чем тут май?

Он округлил глаза, спросил страшным шепотом:

- Милорд не знает о Вальпургиевой ночи?

Я открыл и закрыл рот. Конечно, я слышал, видел, что-то читал, в уши одно время лезли отрывки из оперы "Вальпургиева ночь", видел картины старых и современных художников, пил пиво с этим названием, пользовался кетчупом "Вальпургиева ночь", так что из всей этой мешанины могу сказать, что отмечалась эта ночь с последнего дня апреля на первый мая, то есть как раз со вчера на сегодня. Все ведьмы слетаются на этот ежегодный праздник, там оттягиваются по полной, кайфуют, балдеют, ибо завтра утром снова на работу, снова строгая узда морали, молитвы, шаг вправо и шаг влево - попытка к бегству, а подпрыгнешь...

- Ага, - сказал я довольно глупо, - вот оно что... То-то эти темные рыцари и монстры к нам ломанулись! А давно Святая Вальпурга померла?

Я смутно помнил, что уимбурнская монахиня приехала из Англии в Германию, успела там основать монастырь и померла, это случилось в году трех семерок, что считается счастливой цифрой, можно бы высчитать, какой на самом деле год сейчас, но Зигфрид лишь пожал плечами.

- Я что, монах, чтобы запоминать имена простолюдинов? Не всех принцев крови помню...

Да, мелькнула мысль, церковь первая уравняла людей в правах и начала возводить в святые невзирая на счет в банке, политический вес или связи с олигархами.

Подошел Гунтер, сразу уловил, о чем речь, предложил: