Чтение 27–й страницы книги ~Смертельный танец~

У него вынуто сердце.
-

Пробито осиновым колом? Тогда еще можно его оживить, если кол вынуть.
Я покачала головой:
-

Удалено полностью. Ни в доме, ни во дворе его найти не удалось.
Жан-Клод остановился, неожиданно плюхнулся в кресло, глядя в никуда - или так мне показалось.
-

Значит, его действительно больше нет.
В его голосе звучала скорбь, как иногда звучал смех, и я почувствовала ее как холодный и серый дождь.
-

Вы же о Роберта ноги вытирали. Зачем нужны эти плачи и стенания?
Он поглядел на меня:
-

Я не плачу.
-

Но вы же с ним обращались как со скотом!
-

Я был его Мастером. Если бы я обращался с ним по-хорошему, он бы воспринял это как слабость, вызвал бы меня, и мне пришлось бы его убить. Не судите о вещах, в которых вы не разбираетесь.
В последней фразе прозвучал гнев достаточно сильный, чтобы пройтись по моей коже, как мехом.
В нормальной ситуации я бы разозлилась, но сегодня...
-

Я прошу прощения. Вы правы, я не понимаю. Я думала, что вам на Роберта не плевать лишь в той степени, в которой он усиливает вашу власть.
-

Тогда вы меня совсем не понимаете, ma petite. Он больше столетия был моим компаньоном. После ста лет я бы даже о гибели врага горевал. Роберт не был мне другом, но он был из моих. Мне его было награждать, мне его было наказывать, мне его было защищать. Я его не защитил.
Он поглядел на меня чужими синими глазами.
-

Я благодарен вам за то, что вы не бросили Монику. Последнее, что я могу сделать для Роберта, - чтобы его жена и ребенок ни в чем не нуждались.
Он внезапно встал одним плавным движением.
-

Пойдемте, ma petite, я вам покажу нашу комнату.
Слово "нашу" мне не понравилось, но спорить я не стала. Этот новый, улучшенный, эмоциональный Жан-Клод сбивал меня с толку.
-

А кто эти двое на картине?
Он кинул взгляд на полотно:
-

Джулианна и Ашер. Она была его человеком-слугой. Мы втроем почти двадцать лет вместе путешествовали.
Хорошо. Теперь он мне не станет навешивать лапшу, что эта одежда - маскарадный костюм.
-

Вы слишком молоды, чтобы быть мушкетером.
Он посмотрел на меня с тщательно спокойным лицом, ничего не выдающим.
-

Что вы хотите сказать, ma petite?
-

Не надо, не пытайтесь. Одежда семнадцатого века, примерно тех времен, что "Три мушкетера" Дюма. Когда мы познакомились, вы мне сказали, что вам двести десять лет. Потом я выяснила, что вы солгали и на самом деле вам ближе к тремстам.
-

Если бы Николаос узнала мой истинный возраст, она могла бы просто убить меня, ma petite.
-

Да, прежняя Принцесса города была дикой стервой. Но ее больше нет, зачем же лгать дальше?
-

То есть зачем лгать вам, вы хотите спросить?
Я кивнула:
-

Да, именно это я и хочу спросить.
Он улыбнулся:
-

Вы - некромант, ma petite. Я бы сказал, что вы можете определить мой возраст без моей помощи.
Я попыталась прочесть выражение его лица - и не смогла.
-

Вас всегда было трудно понимать, и вы это знаете.
-

Что ж, я рад, что в каком-то смысле вас интригую.
Я оставила это без ответа. Он сам знал, насколько меня интригует, но впервые за долгое время это меня обеспокоило. Назвать возраст вампира - это один из моих талантов - не наука, это точно, но вещь, которую я умею. Никогда я настолько не ошибалась.
-

На сто лет старше - ну и ну!
-

Вы уверены, что только на сто?
Я уставилась на него, ощущая, как его сила плещет о мою кожу, омывает, захлестывает.
-

Вполне уверена.
Он улыбнулся:
-

Не надо так хмуриться, ma petite. Умение скрывать возраст - одна из моих способностей. Я притворялся на сто лет старше, когда мы дружили с Ашером. Это давало нам свободу странствовать в землях других Мастеров.
-

И что вас заставило перестать преувеличивать возраст?
-

Ашеру нужна была помощь, а я оказался недостаточно Мастером, чтобы ее оказать. - Он поглядел на портрет. - Я... мне пришлось унизиться, чтобы добыть для него помощь.
-

А что случилось?
-

У церкви была теория, что вампиров можно вылечить священными предметами. Ашера связали ими и серебряными цепями. На него капали святую воду - медленно, по капле, - стараясь спасти его душу.
Я глядела в это красивое, улыбающееся лицо и вспоминала. Я была укушена Мастером вампиров, и рану чистили святой водой. Это было словно кожу жгли раскаленным тавром, будто вся кровь в теле превратилась в кипящее масло. Я блевала, вопила и считала себя очень сильной, что вообще не потеряла сознание. Это был один укус и один день. Если на тебя капают кислотой, пока не умрешь, - этот способ смерти входит в пятерку самых нежелательных.
-

А что стало с девушкой, с Джулианной?
-

Ее сожгли как ведьму.
-

А где же вы были?
-

Я плыл на пароходе, хотел навестить мать. Она умирала. Я уже возвращался, когда услышал зов Ашера. Успеть вовремя я не мог. Клянусь всем святым и грешным, я пытался. Ашера я спас, но он меня никогда не простил.
-

Он не мертв? - спросила я.
-

Нет.
-

Он сильно пострадал?
-

Пока я не видел Сабина, я думал, что у Ашера самые жуткие раны, какие только может пережить вампир.
-

А зачем вы повесили картину, если она так тревожит вас воспоминаниями?
Он вздохнул, посмотрел на меня.
-

Ашер прислал мне ее в подарок, когда я стал Мастером города. Мы были компанией, почти семьей. С Ашером мы были друзьями, оба Мастера, оба почти одной силы, оба влюблены в Джулианну. Она была преданна Ашеру, но я тоже пользовался ее благосклонностью.
-

Имеется в виду mйnage a trois?
Он кивнул.
-

И Ашер не затаил злобу?
-

О нет, он ее не таит. Если бы позволил совет, он бы явился сюда вместе с этой картиной и со своей местью.
-

Убивать вас?
Жан-Клод улыбнулся:
-

Ашер всегда тонко чувствовал иронию, ma petite. Он просил у совета вашей жизни, а не моей.
У меня глаза полезли на лоб:
-

Что я ему сделала?
-

Я убил его слугу, он убивает, моего. Справедливость.
Я пялилась в это красивое лицо. Потом спросила:
-

Совет отказал?
-

Разумеется.
-

А много у вас еще врагов?
Жан-Клод слабо улыбнулся:
-

Много ma petite, но в городе сейчас ни одного из них нет.
Я смотрела на улыбающиеся лица на картине и не знала, как сформулировать, но все равно сказала:
-

Вы здесь так молоды.
-

Физически я тот же, ma petite.
Я покачала головой:
-

Может быть, "молоды" - неточное слово. Может быть, наивны.
Он улыбнулся:
-

Когда писалась эта картина, ma petite, этим словом меня уже тоже трудно было бы назвать.
-

Ладно, понимайте как хотите.
Я посмотрела на него, изучая черты лица. Он был красив, но было у него в глазах нечто, чего не было на картине, какая-то глубина скорби - или ужаса. Что-то, для чего у меня нет слова, но все равно оно было. Пусть у вампиров не образуются морщины, но прожить пару столетий - это оставляет след. Пусть это даже будет тень в глазах, резкость в углах рта.
Я повернулась к Джейсону, все еще валявшемуся в кресле.
-

Он часто дает уроки истории?
-

Только тебе, - ответил Джейсон.
-

А ты никогда не спрашиваешь?
-

Я - домашний волк, вроде собаки. Ты же не станешь отвечать на собакины вопросы?
-

И тебе это безразлично?
Джейсон улыбнулся:
-

Что мне за дело до картины? Женщина эта умерла, так что секса у меня с ней не будет. Так какая мне разница?
Я ощутила, как Жан-Клод пронесся мимо меня, но не могла проследить глазами. Рука его мелькнула размытой полосой. Кресло загремело на пол, вывалив Джейсона. У него изо рта текла кровь.
- Никогда о ней так не говори.
Джейсон поднес ко рту тыльную сторону ладони и отнял, окрашенную кровью.
-

Как прикажете.
Он стал слизывать кровь с руки длинными движениями языка.
Я переводила взгляд с одного на другого.
-

Вы оба психи.
-

Не психи, ma petite, всего лишь не люди.
-

Быть вампиром - это еще не дает вам право бить по мордам направо и налево. Ричард так не делает.
-

Потому-то он и не сможет держать стаю.
-

Что вы хотите этим сказать?
-

Даже если он пожертвует принципами и убьет Маркуса, ему не хватит жестокости запугать остальных. Ему будут бросать вызовы снова и снова. Если он не начнет убивать всех подряд, то сам погибнет.
-

Давать по морде - это не поможет остаться в живых.
-

Поможет. Пытка тоже хорошее средство, но здесь у Ричарда кишка тонка, боюсь.
-

У меня кишка тонка.
-

Но вы наваливаете горы трупов, ma petite. Убийство - лучший из способов сдерживания.
Слишком я была усталая для таких разговоров.
-

Сейчас четыре тридцать утра. Я хочу лечь.
Жан-Клод улыбнулся:
-

Что такое, ma petite? Обычно вы не стремитесь в постель так охотно.
-

Вы меня поняли.
Жан-Клод скользнул ко мне. Он до меня не дотронулся, но стоял так близко и смотрел на меня.
-

Я совершенно точно вас понял, ma petite.
У меня запылали щеки. Слова были невинны, но звучали они у него интимно и неприлично.
Джейсон поправил кресло и встал, слизывая кровь из угла рта. Он ничего не сказал, просто наблюдал за нами, как хорошо обученный пес, видный, но неслышный.
Жан-Клод шагнул назад. Я ощутила его движение, но глазами не уследила. Всего пару месяцев назад это выглядело бы как магия, будто он исчез в одном месте и появился в другом.
Он протянул мне руку:
-

Пойдемте, ma petite. Удалимся на дневной покой.
Мне случалось уже держать его за руку, так чего же я осталась стоять и глазеть, будто он предлагал мне запретный плод, который лишь попробуй - и все переменится навсегда? Ему было почти четыреста лет. Лицо Жан-Клода из всех этих долгих лет улыбалось мне, и он сам стоял рядом с почти той же улыбкой. Если мне еще нужно было доказательство, я его только что получила. Он ударил Джейсона, как собаку, которая его рассердила. И все равно был так красив, что дыхание перехватывало.
Мне хотелось взять его руку. Погладить красную рубашку, исследовать овал голой кожи. Сложив руки на животе, я покачала головой.
Он улыбнулся настолько широко, что чуть показались клыки.
-

Вы ведь уже держали меня за руку, ma petite. Что изменилось?
Чуть слышная насмешка была в его голосе.
-

Вы мне просто покажите комнату, Жан-Клод.
Его рука опустилась вдоль тела, но он не обиделся. Больше того, он вроде был доволен, и это меня злило.
-

Пропусти Ричарда, Джейсон, когда он приедет, но сначала доложи. Я не хочу, чтобы нас прервали.
-

Как прикажете, - сказал Джейсон и глупо ухмыльнулся с понимающим видом. Что, теперь каждый волк думает, что я сплю с Жан-Клодом? Впрочем, может быть, это как с той дамой, которая слишком много протестовала. Возможно.
-

Пропусти Ричарда, когда он приедет, - сказала я, - потому что ты ничего не прервешь.
Я взглянула на Жан-Клода.
Он рассмеялся своим теплым ощутимым смехом, от которого кожу будто гладят шелком.
-

Даже ваше сопротивление соблазну истощается, ma petite.
Я пожала плечами. Могла бы и поспорить, но он бы учуял ложь. Даже среднестатистический вервольф чует запах желания, а Джейсон не был среднестатистическим. В этой комнате каждый знает, что я хочу Жан-Клода. Ну и что?
-

Нет - это мое любимое слово, Жан-Клод. Вы уже могли бы это знать.
Смех исчез с его лица, и остались только синие-синие глаза, светящиеся, но не юмором. Что-то более темное, более уверенное в себе было в этих глазах.
-

Я живу лишь благодаря надежде, ma petite.
Жан-Клод раздвинул черно-белые драпри, открыв голые серые камни, из которых были сложены стены. Глубоко в лабиринт уходил большой коридор. За пределами электрического света комнаты горел факел. Жан-Клод остановился, подсвеченный пламенем и мягким современным светом. Игра теней погрузила половину его лица в темноту, зажгла огни в глазах. Или это не была игра теней или света - это устроил он сам.
- Пойдемте, ma petite?
И я пошла во тьму внешнюю. Он не пытался до меня дотронуться, когда я проходила мимо. Я бы начислила ему очко за сопротивление соблазну, но я его слишком хорошо знала. Он выбирал время. Тронуть меня сейчас - значило разозлить, а позже - может быть, и нет. Даже я не могла сказать, когда буду в настроении.
Жан-Клод двинулся передо мной. Он оглянулся через плечо:
-

В конце концов, ma petite, вы же не знаете дорогу в мою спальню.
-

Я там была однажды.
-

Вас принесли без сознания и при смерти. Это не считается.
Он пошел по коридору, придав своей походке подчеркнутую размашистость, примерно как Джейсон на лестнице, но у вервольфа это было забавно, а у Жан-Клода - в высшей степени соблазнительно.
-

Вы хотели идти впереди, чтобы я любовалась на вашу задницу?
Он ответил, не обернувшись: