- Рад, - коротко произнес Фандорин и посторонился, давая пройти.
Комната была самая простая, но с шведской стенкой и целым арсеналом
гимнастических снарядов. На стене висела трехверстная карта.
Варя объяснила:
- Вещи оставила у милосердных сестер. Петя занят на службе, так я
сразу к вам.
- Вижу, здоровы. - Эраст Петрович осмотрел ее с головы до ног,
кивнул. - П-прическа новая. Это теперь такая мода?
- Да. Очень практично. А что тут у вас?
- Ничего. Сидим, осаждаем турку. - В голосе титулярного советника
прозвучало ожесточение. - Месяц сидим, два сидим, т-три сидим. Офицеры
спиваются от скуки, интенданты воруют, казна пустеет. В общем, все
нормально. Война по-русски. Европа вздохнула с облегчением, наблюдает,
к-как из России уходят жизненные соки. Если Осман-паша продержится еще две
недели, война будет п-проиграна.
Тон у Эраста Петровича был такой брюзгливый, что Варя сжалилась,
шепнула:
- Не продержится.
Фандорин встрепенулся, пытливо заглянул в глаза.
- Что-то знаете? Что? Откуда?
Ну, она и рассказала. Уж Эрасту Петровичу можно, этот не побежит
рассказывать всякому встречному-поперечному.
- К Ганецкому? П-почему к Ганецкому? - нахмурился титулярный
советник, дослушав до конца.
Он подошел к карте и забормотал под нос:
- Д-далеко к Ганецкому. Самый фланг. Почему не в ставку? Стоп. Стоп.
С исказившимся лицом титулярный советник рванул с крючка шинель и
кинулся к двери.
- Что? Что такое? - истошно закричала Варя, бросаясь за ним.
- Провокация, - сквозь зубы, на ходу бросал Фандорин. - У Ганецкого
оборона тоньше. И за ним Софийское шоссе. Это не капитуляция. Это прорыв.
Ганецкому зубы заговорить. Чтоб не стрелял.
- Ой! - поняла она. - А это будут никакие не парламентеры? Вы куда? В
штаб?
Эраст Петрович остановился.
- Без двадцати девять. В штабе долго. От начальника к начальнику.
Время уйдет. К Ганецкому не поспеть. К Соболеву! Полчаса галопом. Соболев
не станет командование запрашивать. Да, он рискнет. Ударит первым. Завяжет
бой. Не поможет Ганецкому, так хоть во фланг зайдет. Трифон, коня!
Надо же, денщик у него, растерянно подумала Варя.
Всю ночь вдали громыхало, а к рассвету стало известно, что раненый в
бою Осман капитулировал со всей своей армией: десять пашей и сорок две
тысячи войска сложили оружие.
Всё, кончилось плевненское сидение.
Убитых было много, корпус Ганецкого, захваченный врасплох нежданной
атакой, полег чуть не целиком. И у всех на устах было имя Белого Генерала,
неуязвимого Ахиллеса - Соболева-второго, который в решительный момент, на
свой страх и риск, ударил через оставленную турками Плевну, прямо Осману в
неприкрытый бок.
Пять дней спустя, 3 декабря, государь, отбывавший с театра военных
действий, устроил в Парадиме прощальный смотр для гвардии. На церемонию
были приглашены доверенные лица и особо отличившиеся герои последнего
сражения. За Варей прислал свою коляску сам генерал-лейтенант Соболев, чья
звезда взмыла прямо к зениту. Не забыл, оказывается, старую знакомую
блистательный Ахиллес.
Никогда еще Варя не оказывалась в столь изысканном обществе. От
сияния эполетов и орденов можно было просто ослепнуть. Честно говоря, она
и не подозревала, что в русской армии такое количество генералов. В первом
ряду, ожидая выхода высочайших лиц, стояли старшие военачальники, и среди
них неприлично молодой Мишель в неизменном белом мундире и без шинели,
невзирая на то, что день выдался хоть и солнечным, но морозным. Все
взгляды были устремлены на спасителя отечества, который, как показалось
Варе, стал гораздо выше ростом, шире в плечах и значительнее лицом, чем
ранее. Видно, правду говорят французы, лучшие дрожжи - слава.
Рядом вполголоса переговаривались два румяных флигель-адъютанта. Один
все косился черным, маслянистым глазом на Варю, и это было приятно.
-... А государь ему: "В знак уважения к вашей доблести, мушир,
возвращаю вам вашу саблю, которую вы можете носить и у нас в России, где,
надеюсь, вы не будете иметь причины к какому-либо недовольству". Такая
сцена - жалко тебя не было.
- Зато я дежурил на совете 29-го, - ревниво откликнулся собеседник. -
Собственными ушами слышал, как государь сказал Милютину: "Дмитрий
Александрович, испрашиваю у вас как у старшего из присутствующих
георгиевских кавалеров разрешения надеть георгиевский темляк на саблю.
Кажется, я заслужил... " "Испрашиваю"! Каково?
- Да, нехорошо, - согласился черноглазый. - Могли бы и сами
догадаться. Не министр, а фельдфебель какой-то. Уж государь проявил такую
щедрость! Тотлебену и Непокойчицкому - "Георгия" 2-й степени, Ганецкому -
"Георгия" 3-й степени. А тут темляк.
- А что Соболеву? - живо спросила Варя, хотя с этими господами была
незнакома. Ну да ничего, военные условия, да и случай особенный.
- Уж верно что-нибудь особенное получит наш Ак-паша, - охотно ответил
черноглазый. - Если уж его
начальник штаба Перепелкин сразу через звание скакнул! Оно и понятно - не
может же капитанишка на такой должности состоять. А перед Соболевым нынче
такие горизонты открываются, что дух захватывает. Везуч, ничего не
скажешь. Если б его не портили страсть к вульгару и дешевой эффектности...
- Тсс! - прошипел второй. - Идут!
На крыльцо неказистого дома, гордо именуемого "походным дворцом",
вышли четверо военных: император, главнокомандующий, цесаревич и румынский
князь. Александр Николаевич был в зимнем форменном пальто, на эфесе сабли
Варя углядела яркое оранжевое пятнышко - не иначе как пресловутый темляк.
Оркестр грянул торжественный Преображенский марш.
Вперед лихо выкатился гвардейский полковник, отсалютовал и звонким,
подрагивающим от волнения басом зачеканил:
- Ваше им-ператорское величчество! Па-азвольте от офицеров вашего
личчного конвоя пре-паднести ззза-латую саблю с надписью "За храбрость"! В
оз-намено-вание са-авместной рратной службы! Куплена на личные средства
офицеров!
Один из флигель-адъютантов шепнул Варе:
- Вот это ловко. Молодцы!
Государь принял подарок, вытер перчаткой слезу.
- Благодарю, господа, благодарю. Тронут. Всем вышлю от себя по сабле.
Полгода, так сказать, из одного котелка...
Он не договорил, только махнул рукой.
Вокруг растроганно засморкались, кто-то даже всхлипнул, а Варя
внезапно увидела в чиновной толпе, стоявшей подле самого крыльца,
Фандорина. Этот-то как сюда попал? Невелика фигура - титулярный советник.
Однако тут же разглядела рядом с Эрастом Петровичем шефа жандармов, и все
разъяснилось. В конце концов, истинный-то герой пленения турецкой армии -
Фандорин. Если б не он, здесь бы сейчас парадов не устраивали. Тоже,
наверно, награду получит.
Эраст Петрович поймал Варин взгляд и состроил ипохондрическую
гримасу. Всеобщего воодушевления он явно не разделял.
После парада, когда она весело отбивалась от черноглазого
флигель-адъютанта, все пытавшегося найти общих петербургских знакомых,
Фандорин подошел и, слегка поклонившись, сказал:
- Прошу извинить, господин п-полковник. Варвара Андреевна, нас с вами
хочет видеть император.
Глава одиннадцатая,
в которой Варя
проникает в высшие
сферы политики
"Таймс" (Лондон), 16(4)декабря 1877 г.
Дерби и Карнарвон грозят отставкой
Вчера на заседании кабинета министров граф Биконсфильд предложил
потребовать от Парламента чрезвычайного кредита в 6 миллионов фунтов
стерлингов на снаряжение экспедиционного корпуса, который в скором времени
может быть отправлен на Балканы, дабы защитить интересы империи от
непомерных притязаний царя Александра. Решение было принято, несмотря на
противодействие министра иностранных дел лорда Дерби и министра колоний
лорда Карнарвона, выступающих против прямой конфронтации с Россией. Оба
министра, оказавшиеся в меньшинстве, подали ее величеству прошения об
отставке. Реакция королевы пока неизвестна.
Для парада в высочайшем присутствии Варя надела все самое лучшее,
поэтому краснеть перед государем за свой наряд (да еще со скидкой на
походные условия) ей не придется - вот первое, что пришло в голову.
Бледно-лиловая шляпа с муаровой лентой и вуалью, фиолетовое дорожное
платье с вышивкой по корсету и умеренным шлейфом, черные ботики на
перламутровых пуговках. Скромно, без аффектации, но прилично - спасибо
букарештским магазинам.
- Нас будут награждать? - спросила она по дороге у Эраста Петровича.
Он тоже был при параде: брюки со складочкой, сапоги начищены до