окна, потом набрался нахальства, полез. У меня последняя надежда: может
выгонит она тебя. Не любит она такого наскока, сама предпочитает
командовать. Жду, у самого поджилки трясутся. Вдруг свет погас, выстрел и ее
крик! Ох, думаю, застрелил ее Эразм, горячая голова. Допрыгалась,
дошутилась! И так мне, брат Фандорин, вдруг тоскливо стало, будто совсем
один я на всем белом свете и жить больше незачем... Знал, что плохо она
кончит, сам порешить ее хотел, а все равно... Ты ведь меня видел, когда мимо
пробегал? А я застыл, словно в параличе, даже не окликнул тебя. Как в тумане
стоял... Потом чудное началось, и чем дальше, тем чуднее. Перво-наперво
выяснилось, что Амалия жива. Видно, промазал ты в темноте. Она так вопила и
на слуг ругалась, что стены дрожали. Приказывает что-то по-английски, холопы
бегают, суетятся, по саду шныряют. Я -- в кусты и затаился. В голове
полнейший ералаш. Чувствую себя этаким болваном в преферансе. Все пульку
гоняют, один я на сносе сижу. Ну нет, не на того напали, думаю. Зуров
отродясь в фофанах не хаживал. Там в саду заколоченная сторожка, с две
собачьих будки величиной. Я доску отодрал, сел в секрет, мне не привыкать.
Веду наблюдение, глазенапы навострил, ушки на макушке. Сатир, подстерегающий
Психею. А у них там такой там-тарарам! Чисто штаб корпуса перед высочайшим
смотром. Слуги носятся то из дома, то в дом, Амалия покрикивает, почтальоны
телеграммы приносят. Я в толк не возьму -- что же там такое мой Эразм
учинил? Вроде благовоспитанный юноша. Ты что с ней сделал, а? Лилию на плече
углядел, что ли? Нет у нее никакой лилии, ни на плече, ни на прочих местах.
Ну скажи, не томи.
глупостей.
в сторону реки, где нашел последний приют Порфирий Мартынович) два раза
приезжал. Второй раз уже перед самым вечером...
еды,без питья?
похлопал по фляге. -- Конечно, пришлось рацион ввести. Два глотка в час.
Тяжело, но при осаде Махрама вытерпел и не такое, я тебе потом расскажу. Для
моциона пару раз выбирался лошадь проведать. Я ее в соседнем парке к ограде
привязал. Нарву ей травки, поговорю с ней, чтоб не скучала, и назад, в
сторожку. У нас бесприютную кобылку в два счета бы увели, а здешние народ
квелый, нерасторопный. Не додумались. Вечером моя буланая мне очень даже
пригодилась. Как прикатил покойник (Зуров снова кивнул в сторону реки) во
второй раз, засобирались твои неприятели в поход. Представь картину. Впереди
сущим Бонапартом Амалия в карете, на козлах два крепких молодца. Следом в
дрожках покойник. Потом в коляске двое лакеев. А поодаль под мраком ночи я
на своей буланке, словно Денис Давыдов, -- только четыре полотенца в темноте
туда-сюда ходят. -- Ипполит хохотнул, мельком взглянул на красную полосу
восхода, пролегшую вдоль реки. -- Заехали в какую-то тьмутаракань, ну чисто
Лиговка: паршивые домишки, склады, грязь. Покойник залез в карету к Амалии
-- видно, совет держать. Я лошадку в подворотне привязал, смотрю, что дальше
будет. Покойник зашел в дом с какой-то вывеской, пробыл с полчаса. Тут
климат портиться стал. В небе канонада, дождь поливает. Мокну, но жду --
интересно. Снова появился покойник, шмыг к Амалии в карету. Опять у них,
стало быть, консилиум. А мне за шиворот натекло, и фляга пустеет. Хотел я им
уже устроить явление Христа народу, разогнать всю эту шатию-братию,
потребовать Амалию к ответу, но вдруг дверца кареты распахнулась, и я увидел
такое, что не приведи Создатель.
Опять интересно стало. Повела она себя странно. Сначала зашла в ту же дверь,
потом исчезла в соседней подворотне, потом снова в дверь нырнула. Лакеи за
ней. Короткое время спустя выводят какой-то мешок на ножках. Это уж я потом
сообразил, что они тебя сцапали, а тогда невдомек было. Дальше армия у них
поделилась: Амалия с покойником сели в карету, дрожки поехали за ними, а
лакеи с мешком, то бишь с тобой, покатили в коляске в другую сторону. Ладно,
думаю, до мешка мне дела нет. Надо Амалию спасать, в скверную историю она
вляпалась. Еду за каретой и дрожками, копыта тяп-тяп, тяп-тяп. Отъехали не
так далеко -- стоп. Я спешился, держу буланку за морду, чтоб не заржала. Из
кареты вылез покойник, говорит (ночь тихая, далеко слышно): "Нет уж,
душенька, я лучше проверю. На сердце что-то неспокойно. Шустер больно отрок
наш. Ну, а понадоблюсь -- знаете, где меня сыскать". Я сначала взвился:
какая она тебе "душенька", стручок поганый. А потом меня осенило. Уж не об
Эразме ли речь? -- Ипполит покачал головой, явно гордясь своей
догадливостью. -- Ну, дальше просто. Кучер с дрожек пересел на козлы кареты.
Я поехал за покойником. Стоял во-он за тем углом, все хотел понять, чем ты
ему насолил. Да вы тихо говорили, ни черта не слыхать было. Не думал
стрелять, да и темновато было для хорошего выстрела, но он бы тебя точно
убил -- я по его спине видел. У меня, брат, на такие штуки глаз верный.
Выстрел-то каков! Скажи, зря Зуров пятаки дырявит? С сорока шагов точно в
темечко, да еще освещение учти.
другом.
даже принялся было отмерять шаги (пожалуй, несколько коротковатые), но
Фандорин его остановил.
что за хреновина у вас тут происходит, позавтракаем, а потом к Амалии поеду.
Пристрелю ее, змею, к чертовой матери. Или увезу. Ты только скажи, мы с
тобой союзники или соперники?
Помогать мне не надо -- это раз. Объяснять я тебе ничего не буду -- это два.
Амалию пристрелить -- дело хорошее, да только как бы тебя там самого не
пристрелили -- это три. И никакой я тебе не соперник, меня от нее с души
воротит -- это четыре.
Зуров. -- Прощай, Эразм. Бог даст, свидимся.
x x x
насыщенности получился каким-то дерганым, словно состоящим из отдельных,
плохо друг с другом связанных фрагментов. Вроде бы Фандорин и размышлял, и
принимал осмысленные решения, и даже действовал, но все это происходило
будто само по себе, вне общего сценария. Последний день июня запомнился
нашему герою как череда ярких картинок, меж которыми пролегла пустота.
свеж после грозы. Эраст Петрович сидит на жестяной крыше приземистого
пакгауза в одном исподнем. Рядом разложена мокрая одежда и сапоги. Голенище
одного распорото, на солнце сушатся раскрытый паспорт и банкноты. Мысли
вышедшего из вод путаются, сбиваются, но неизменно возвращаются в главное
русло.
никто больше не знает, а я знаю -- это два. Портфель потерян -- это три. Мне
никто не поверит -- это четыре. Меня посадят в сумасшедший дом -- это
пять...
-- это два. Пока хватятся Пыжова, пройдет время -- это три. Теперь можно
наведаться в посольство и послать шифрованную депешу шефу -- это четыре...
Амалия, и все начнется сызнова. В эту историю вообще никого посвящать
нельзя. Только шефа. И телеграмма тут не годится. Решит, что Фандорин от
европейских впечатлений рассудком тронулся. Послать в Москву письмо? Это
можно, да ведь запоздает.
под своей июньской бухгалтерией, и пакет уйдет в Петербург к Николасу
Кроогу. Первым погибнет действительный статский советник, заслуженный, с
детьми. Он там же, в Петербурге, до него они в два счета доберутся. Довольно
глупо с их стороны -- писать из Петербурга в Лондон, чтобы получить ответ
снова в Петербурге. Издержки конспирации. Очевидно, филиалам тайной
организации неизвестно, где находится главный штаб. Или штаб перемещается из
страны в страну? Сейчас он в Петербурге, а через месяц еще где-то. Или не
штаб, а один человек? Кто, Кроог? Это было бы слишком просто, но Кроога с
пакетом надо задержать.
почта до Петербурга?
директора Восточно-центрального почтового округа города Лондона. Директор
польщен -- Фандорин представился русским князем -- и зовет его prince и Your
Highness2, произнося титулование с нескрываемым удовольствием. Эраст
Петрович в элегантной визитке и с тросточкой, без которой настоящий prince
немыслим.
третий раз объясняет почтовый начальник бестолковому русскому. -- Ваша
страна -- член учрежденного в позапрошлом году Всемирного почтового союза,
который объединяет 22 государства с более чем 350-миллионным населением. На
этом пространстве действуют единые регламенты и тарифы. Если письмо послано
из Лондона сегодня, 30 июня, срочным почтовым отправлением, то вам его не
опередить -- ровно через шесть дней, утром 6 июля, оно будет на
Санкт-Петербургском почтамте. Ну, не шестого, а какое там получится по