дарил Марии цветов. Конечно, я приносил ей букеты, которые мне вручали на
сцене, но я не покупал для нее цветы - ведь за букеты на сцене большей
частью приходилось платить самому.
они шли, держась за руки. Мария покраснела и сказала:
послал тебе цветы?
большой букет дорогих цветов - значит навязываться. По-моему, это дурной
вкус.
открыла ему дверь и дала деньги. В этой квартире к нам только раз пришел
гость - Лео, и это случилось перед тем, как он обратился в католичество.
Но Лео не звонил, он поднялся наверх вместе с Марией.
испугался - неужели это Моника? Могло даже случиться, что ее под
каким-нибудь предлогом послал Зоммервильд. Во мне сразу проснулся комплекс
Нибелунгов. Я побежал в переднюю в насквозь мокрых шлепанцах и никак не
мог найти кнопку, на которую надо нажать. Пока я искал ее, мне пришло в
голову, что у Моники есть ключ от входной двери. Наконец я нашел кнопку,
нажал на нее, и внизу тихо загудело, как гудит пчела на оконном стекле. Я
вышел на площадку и встал у лифта. Сперва зажглась красная лампочка
"занято", потом цифра "один", потом "два". Я с беспокойством уставился на
шкалу и вдруг заметил, что рядом со мной кто-то стоит. В испуге я
обернулся и увидел красивую женщину со светлыми волосами, худощавую, но в
меру, с очень милыми светло-серыми глазами. Ее красная шляпка была, на мой
вкус, слишком яркой. Я улыбнулся, она улыбнулась в ответ и сказала:
соседка. Очень рада наконец-то увидеть вас воочию.
Гребсель, несмотря на ее слишком яркую шляпку, было приятно смотреть. В
руках у нее я заметил газету "Голос Бонна"; она проследила за моим
взглядом и сказала покраснев:
знали, какой это лицемерный подонок... к тому же он обжулил меня на целую
бутылку водки.
побудете?
все - тоже цвета ржавчины?
этажа"
"четыре", потом "пять", я распахнул дверцу и в изумлении отступил. Из
лифта вышел отец; поддержав дверцу, ой пропустил в кабину госпожу Гребсель
и повернулся ко мне.
всегда говорил "папа".
столовой и показал рукой на тахту. Он неторопливо огляделся.
предпосылка того, чтобы родители и дети вообще могли говорить друг с
другом. Вероятно, мой возглас "отец" прозвучал крайне патетически, и это
только усугубило наше смущение, и без того неизбежное. Отец сел в одно из
кресел цвета ржавчины; взглянув на меня, он покачал головой: мои шлепанцы
были насквозь мокрые, носки тоже промокли, а купальный халат был чересчур
длинен и в довершение всего огненно-красного цвета.
то усилий, что деятели из телецентра буквально рвут его на части, когда
проводятся диспуты по вопросам экономики. Он прямо-таки излучает
доброжелательность и здравый смысл; немудрено, что за последние годы отец
получил большую известность в качестве "звезды" телеэкрана, чем он
приобрел бы за всю жизнь в качестве владельца угольного концерна. Все
грубое ему ненавистно. По его внешности следует ожидать, что он курит
сигары - не толстые, а легкие тонкие сигары; и то, что промышленный
магнат, которому уже под семьдесят, курит сигареты, удивляет и наводит на
мысль о непринужденности и демократичности. Я вполне понимаю, почему его
суют во все диспуты, где речь идет о деньгах. Он не просто излучает
доброжелательность, видно, что он и впрямь человек доброжелательный. Я
протянул ему сигареты, дал прикурить, и, когда я при этом нагнулся, он
сказал:
ней. Но то, что они принимают кофейные ванны, для меня новость.
налить себе кофе, и, как видишь, неудачно. - Сейчас я уж точно должен был
назвать его "папой", но спохватился слишком поздно.
бутылок минеральной воды, лимонад и бутылка красного вина. Я взял всего по
бутылке, вернулся в столовую и расставил батарею бутылок на столе перед
отцом. Он вынул из кармана очки и приступил к изучению этикеток. Покачав
головой, он прежде всего отставил коньяк. Я знал, что он любит коньяк, и
поэтому обиженно спросил:
качества, если его охладили.
что был уличен в скотоложестве. На свой лад отец эстет: он способен за
завтраком раза по три, по четыре возвращать на кухню хлеб, пока Анна не
подсушит его ровно настолько, насколько он находит это нужным; это немое
сражение разыгрывалось у нас каждое утро, ибо Анна считала подсушенный
хлеб "глупой англосаксонской выдумкой".
не знаешь этого... или просто прикидываешься? Тебя вообще трудно понять.
казалось, поверил мне.
фраза должна была прозвучать в том шутливом тоне, в каком
семидесятилетнему отцу удобнее всего беседовать со своим совершенно
взрослым сыном, но шутки не получилось - слово "деньги" заморозило ее.
Покачав головой, отец отверг также лимонад и красное вино.
напиток - минеральная вода.
На сей раз я, кажется, не допустил никаких оплошностей. Отец, наблюдавший
за мной, благосклонно кивнул.
по-человечески. Твое одеяние и этот запах кофе придают нечто комичное всей
сцене, что ей вовсе не присуще. Я намерен поговорить с тобой серьезно.
Кроме того... извини, что я называю вещи своими именами... мне глубоко
неприятно любое проявление расхлябанности - ты это, надеюсь, помнишь.
разрядке.
сейчас ты не обязан меня слушаться. Я тебя просто прошу - сделай мне
одолжение.
малоразговорчивый. Но в этих телестудиях он навострился рассуждать и
дискутировать, сохраняя "присущее ему обаяние". А я слишком устал, чтобы
противиться его обаянию.
рубашку, брюки, пиджак и босиком побежал на кухню; там я вывалил на
тарелку целую гору подогретой фасоли и не долго думая выпустил туда же
сваренные всмятку яйца - белок я выскреб из скорлупы чайной ложечкой, -
взял ломоть хлеба, ложку и опять пошел в столовую. Лицо отца мастерски
выразило любопытство, смешанное с отвращением.
рту; думаю, тебе не доставит удовольствия, если я паду к твоим ногам
бездыханный.
здоровья.
кусок хлеба и отправил в рот ложку этого варева - оно показалось мне очень
вкусным.