его от лапты после обеда и отправить вместо этого с кухонным нарядом
чистить картошку - пройти дополнительное испытание: проглотив семь хвос-
тов и продержав их в себе минуту, он может, не засовывая пальцев в гор-
ло, одною только силой воли, а главным образом от безумного страха перед
беспощадным кожаным мячом, изрыгнуть все семь хвостов обратно - и гля-
ди-ка, они все еще дергаются, уже, правда, не так сильно, потому что в
слизи им трудно, но дергаются на бетонном дне бассейна среди прыгающих
лягушек, которых не стало меньше, хотя незадолго до Амзелевого испытания
мужества и последующего дополнительного испытания отрыжкой Вальтер Ма-
терн усердно тренировал здесь удары свечой.
они семь воскресших хвостов, хлопают Амзеля по округлой веснушчатой спи-
не и обещают, если Малленбрандт согласится, отказаться сегодня от своей
традиционной мишени. Если же Малленбрандт почему-либо станет возражать
против его кухонного дежурства, они все равно больно бить не будут,
только сделают вид...
снова выплюнутых хвостов потихоньку замирают. Вальтер Матерн, опершись
на свою биту, стоит у сетчатого забора и долго смотрит в кущи возвышаю-
щегося кругом Заскошинского бора. Что он там потерял?
Тридцать первая утренняя смена
нами мерцающим месивом, Брауксель вместе с утренней сменой уйдет под
землю и там, в архиве, на глубине восьмисот пятидесяти метров - когда-то
в этой штольне хранились заряды взрывников - завершит свой труд: ибо
главное в работе летописца - не терять голову.
жениями в лапту, прогулками строем и весьма снисходительными уроками - в
воспоминаниях Браукселя уже подходит к концу. Планомерный расход лягушек
и нерегулярное, ибо зависимое от погоды, заглатывание тритоньих хвостов
- с одной стороны; вечерние сборы с пением у костра - спина мерзнет, ли-
цо горит - с другой. Кто-то разодрал коленку. У двоих горло заболело.
Сперва у малыша Пробста вскочил ячмень на глазу, потом ячмень вскочил у
Йохена Витульски. Пропала авторучка, то ли украли, то ли Хорст Белау сам
ее потерял, - долгое разбирательство. Боббе Элерсу, отличному "метчику"
в лапте, приходится раньше срока уезжать домой в Кватшин, у него серьез-
но заболела мама. В то время как один из братьев, Дик, тот, что в интер-
нате постоянно мочился в постель, здесь, в Заскошине, торжественно
предъявляет сухие простыни, его брат, прежде из сухих, начинает регуляр-
но орошать не только кровать ночью, но и кушетку на веранде в мертвый
час. Чуткий, вполглаза послеобеденный сон. Сквозь полудрему, непривычно
тихое без игроков, зеленеет поле для лапты. У Амзеля во сне выступили на
лбу крупные жемчужины пота. Медленным взглядом буйволенка ощупывает
Вальтер Матерн далекую сетчатую изгородь и лес, стоящий за нею стеной.
Ничего. У кого терпения хватит, тот увидит, как вырастают холмы на игро-
вом поле: кроты ведь работают без обеда. На обед был горох с салом - по-
чему-то всегда слегка подгорелый. На ужин вроде бы обещали жареные ли-
сички, а потом манный пудинг с черничным соусом, но дадут совсем другое.
А после ужина все сядут писать домой открытки.
в "орел или решку". В столовой сухой деловитый перестук настольного тен-
ниса тщетно пытается заглушить рокот ночного черного леса. В своем каби-
нете старший преподаватель Брунис, досасывая мятный леденец, разбирает
коллекционную добычу сегодняшнего дня: здешние места богаты биотитом и
московитом - они замечательно друг о дружку трутся. Слюда искрится, а
гнейсы хрустят. Когда Вальтер Матерн скрежещет зубами, никакая слюда не
искрится.
дой, но богатого живностью лягушатника. Рядом с ним Амзель.
кошинского бора. Амзель потирает места, по которым сегодня прошелся мяч.
Так за каким точно кустом? А смеется совсем неслышно? Правда, что ли,
узелок? Правда, что ли, Биданденгеро?
чают одышливые жабы. Кряхтит и постанывает лес со всеми своими птицами.
И не течет, не впадает в море Висла.
Тридцать вторая утренняя смена
ком лесу! Призраки слоняются. Лешие колобродят. Ух и темень же в поль-
ском лесу! Цыгане-барахольщики шастают. Злодей Асмодей! Или Бенг Дирах
Беельзебуб, Вельзевул по-нашему, а для крестьян так и просто Чертяка.
Пальцы горничной, которая была когда-то слишком любопытна, теперь вот
превратились в мертвецкие свечи, в блуждающие болотные огоньки - кому
свет, тому и смерть. Братишка Бальдур тяжело ступает по мху: одиннадцать
на одиннадцать считай сорок девять. Ух, а уж в немецко-польском лесу и
вообще темень тьмущая. Нечистый гуляет, Бальдур летает, болотные огни
сплошняком, муравьев жуть сколько, деревья сцепились насмерть, цыга-
не-бродяги шастают: Леопольдова цыпка, и цыпка-мама, и цыпка-сестра, и
сестренкина цыпка, а еще цыпка Гиты и цыпка Гашпара, и у всех, у всех
огоньки в руках, спичками чирк-чирк, покуда не нашлась, вот она, чис-
тенькая Машари показывает плотницкому сыну, где ей из гусино-белой посу-
ды молоко... Молоко густое и почти зеленое, потому что смолистое, а вок-
руг уже сползаются змеи, одиннадцать раз по одиннадцать, считай сорок
девять.
лые мухоморы сражаются с черно-красно-белыми муравьями. Сестренка! Сест-
ренка! Это кто там потерял сестру? Желуди плюхаются в мох. Кеттерле кри-
чит, потому что углядела искорку: но это гнейс лежит рядом с гранитом и
об него трется. Слюда крошится. Сланец хрустит. Да кто их услышит?
отлично: желуди сыплются, сланец шуршит, шнурованный ботинок его поддел,
узелок цыц, ботинок все ближе, грибы клякнут, змея, скользя, уползает в
следующее столетие, черничины лопаются, папоротники дрожат - перед кем?
Наконец свет, как в замочную скважину, проникает в лес, спускаясь сверху
вниз, словно по ступенькам. Кеттерле - это сорока, а вот и пор, ее перо,
падает. Шнурованные башмаки топчут лес как хотят. Да он еще и хихикает,
учило-мучило-зубрило - Брунис! Освальд Брунис! - хихикает, потому что
они трутся, пока совсем не искрошатся: искристо-сланцево-зернистые, про-
жильчато-чешуйчатые - двуслюдяные гнейсы, кварц и полевой шпат. Ред-
кость, большая редкость, бормочет он себе под нос, выставляет вперед
шнурованный ботинок, вытаскивает лупу на резинке и тихо хихикает из-под
своей бисмарковской шляпы.
вого гранита, вертит его перед глазами под густыми кронами леса, подс-
тавляя под редкие лучи по ступенькам спустившегося солнца, покуда все
блестки-зеркальца не скажут ему: пи-и-и! Этот камень он не выбрасывает,
держит на свету, шепчет свои заклинания и не оборачивается. Потом ку-
да-то уходит, все еще что-то бормоча. Подставляет свой искристый гранит
под следующий, и еще один, и еще вот этот солнечный зайчик, чтобы тысячи
крохотных зеркалец снова и снова пискнули ему свое "пи-и-и!" - каждое
зеркальце по очереди и лишь немногие хором. Вот его ботинок ступает сов-
сем рядом с кустом. За кустом сидит беззубый, Биданденгеро, сидит тихо,
как мышка. И в узелке - цыц! - тихо. Ромно больше не сорока. И пор, ее
перо, больше не падает. Потому что кричало-долбило-зубрило, учило, Ос-
вальд Брунис, совсем рядом.
шел в немецко-польском Заскошинском бору, в самых его дебрях, чрезвычай-
но редкий камень - красно-розовый искристый гранит. Но поскольку тысячи
маленьких зеркал никак не хотят прекратить свое многоголосое "пи-и-и!",
у старшего преподавателя Освальда Бруниса делается сухо и горько во рту.
Надо набрать хвороста и еловых шишек. А из трех больших камней, которые,
кстати, и искрятся неважно, надо соорудить очаг. Чиркалки-спички из
шведской коробки пусть покажут свои пламенные язычки, именно здесь, в
самой глухой глуши дремучего леса, чтобы тотчас же снова крикнула кет-
терле и - пор - потеряла свое перо.
промасленная, усеянная искристыми крошками, потому что в котомке он но-
сит не только сковороду, но и искристые слюдяки, и искристый гранит, и
даже редкостные двуслойные гнейсы. Но кроме сковороды и искристых камеш-
ков котомка учителя таит в себе, оказывается, множество коричневых и го-
лубых бумажных пакетов и кульков разного объема и веса. А вдобавок бу-
тылку без этикетки и круглую жестянку с завинчивающейся крышкой. Сухо
потрескивают язычки пламени. Шипит и булькает смола. Прыгают на сковоро-
де искристые крошки. Сковорода пугается, когда ее поливают из бутылки.
Пламя вскидывается между тремя камнями очага. Шесть кофейных ложечек с
верхом из жестянки. На глаз сыпануть из большого голубого пакета и из
маленького коричневого кулька. Теперь один черенок ложки, но с верхом,
из маленького голубого, одна щепотка из маленького коричневого. Потом
мерно помешивать слева направо, а левой рукой в это же время посыпать
кое-чем из маленькой баночки с дырочками. Теперь справа налево, а сорока
тем временем снова, а по ту сторону границы все еще ищут сестренку, хотя
ветер не разносит.
разгорится повеселее. И мешать надо, пока каша не начнет закипать и мед-
ленно, сонно густеть. Своим учительским носом с пышными волосяными ме-
Русанов Владислав
Дальский Алекс
Орлов Алекс
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Емилина Ника