Чтение 27–й страницы книги ~Любовь инженера Изотова~

деревню: избушки под мохнатыми соломенными крышами, на плетеных, как
женские косы, заборах нахлобученными шапками висели вымытые кринки.
Поодаль виднелось кладбище на пригорке, голое, без единого деревца,
заброшенное.

- Ушла деревня к нам на завод почти вся, - сказал Терехов. - Молодые
переселились в город, остались только старые старухи свой век доживать.

"Он здесь связан со всем, что происходит вокруг, - подумала Тася. - Вся
жизнь города, и окружных деревень, и ближних платформ, где грузят
сельскохозяйственные машины, и дальних заводов проходит через него и
касается его. Это его жизнь, как и жизнь тех, кто хлебал сегодня уху из
ведра".

За деревней началась плохая дорога. Такая плохая, что шофер затормозил
и тоскливо оглянулся. Терехов приподнялся на сиденье, крикнул:

- Быстро! Здесь быстро проскочить!

Шофер сказал: "Елки зеленые!" - остановил машину, включил скорость, дал
газ и с разгона перескочил трудное место.

И дальше, при виде ям, колдобин, луж величиной с хороший пруд, Терехов
не давал шоферу остановиться, подгонял: "Быстро давай! Быстро!"

Потом крикнул: "Пусти, я сам!" - и сел за руль и погнал машину.

Когда выбрались на шоссе, Терехов повел машину спокойнее, но все-таки
очень быстро. Сидел он пригнувшись к рулю, почти лег на руль, обернулся
назад только один раз и сказал:

- Люблю быстро ездить. Ну, держитесь!

- Андрей Николаевич, - простонал шофер, - тормоза слабые.

Прощаясь с Тасей, Терехов тихо сказал ей:

- Не презирайте меня и не сердитесь. Я потерял голову. Это со всяким
может случиться. Даже с вами.

16

В гостинице Клавдия Ивановна встретила Тасю с обычным радушием и
затараторила, не скрывая почтительного интереса к пикнику:

- Такая компания прекрасная. Уху, значит, варили. И бела была и красна
была? Ой-ой, очень прекрасно. Хотите моего квасу? Или душик сперва?

Тася приняла душ и решила идти на кухню пить квас, который готовила
Клавдия Ивановна. Свою симпатию к Алексею Клавдия Ивановна перенесла на
Тасю. Ее сердце было полно доброты и участия к людям.

Тася продолжала уверять себя, что ничего не происходит.

Но она вспомнила, как он вел машину, как пил вино, как разговаривал с
бакенщиком, как говорил о деревне, как стоял на установке, когда
загорелась обшивка колонны. "И наплевать. Ее это все не касалось.

- Уха вкусная была, я никогда такой не ела, - рассказывала она Клавдии
Ивановне, - река хорошая, и вообще места прекрасные. Настоящая русская
природа.

- А тут Алексей Кондратьевич звонил, - сообщила Клавдия Ивановна.

- Звонил? Что говорил? Сказал, когда приезжает?

- Вечером еще позвонит. Ничего не сказал.

"Неужели он еще не скоро приедет?" - подумала Тася. Что же это такое?
Что ей делать? Что будет?

После горячего душа руки и ноги, искусанные комарами ("бедная девочка,
закурите, комары боятся дыма..."), стали багровыми. Тася натерлась
одеколоном, включила приемник, услышала обрывок фразы "...восходят к
третьему веку нашей эры..." и выключила приемник.

"Господи, что же это? Что же будет?" - спрашивала она себя. - Что со
мной? Неужели я просто дрянь или я не люблю Алексея? Что делать? Надо
уехать. Уеду, и все уладится".

На мгновение показалось, что достаточно уехать, как все уладится.
Скорее бы позвонил опять Алексей, она поговорит с ним, услышит его,
расскажет ему, что была на рыбалке, познакомилась с людьми, посмотрела
окрестности. Окрестности изумительные, настоящая русская природа. А люди?
Очень интересные, все нравится. Познакомилась с директором завода. Вот
так, спокойно поговорит, узнает, когда он возвращается.

И она никуда не уедет, но больше не увидит Терехова.

Она пошла еще раз спросить, когда обещал позвонить Алексей.

У Клавдии Ивановны на кухне сидела сестра Мария Ивановна. Это была
маленькая, незаметная, тихая женщина с незаметным лицом. Она работала
медсестрой в поликлинике нефтяников, бегала по вызовам делать уколы и
воспитывала двух детей. Воспитание заключалось в том, что она старалась
этих детей накормить и при всяком удобном случае отправить к матери в
деревню.

Отец ее двух ребят, мальчика и девочки, был когда-то завхозом в одном
учреждении. Потом он работал механиком пишущих машинок. Потом сбежал.
Мария Ивановна разыскивала его несколько лет.

- Я знаю, - застенчиво говорила она Тасе, - я знаю, он спился на нет.
Четырех копеек за четыре года и то нет от него. А двое детей законных. И
не найти мне его никогда, - печально заключила она, - хоть всю жизнь буду
искать. И не видела я от него ни слова, ни ласки, ни материальной помощи.

Теперь Мария Ивановна жила со слесарем. Парень был моложе ее,
непутевый, пьющий, а она его любила и жалела.

- Ну что, - сказала она, - он несамостоятельный. Куда ж я его прогоню,
квартиранта моего?

Тася знала от Клавдии Ивановны, что Мария Ивановна бегала с утра до
вечера по вызовам, старалась заработать побольше, накормить посытнее двух
своих ребятишек и квартиранта.

Клавдия Ивановна стояла тут же, тоже маленькая, тоже худенькая, в синем
коротком халате с белым кружевным воротником и закатанными рукавами,
сказала:

- Могла бы жить как все люди. Детей бы пожалела. У мальчишки ни одной
троечки нет, а ты ему не мать. Вон кудри себе навила. А все квартирант
твой проклятый, чужой. И детям чужой, и тебе чужой. А чужие пройдут, как
ветер пройдет.

Мария Ивановна вытирала мгновенно выступающие слезы, сердце ее
ожесточалось на сестру за такие разговоры.

- Твое горе для меня родное, кровное, - продолжала Клавдия Ивановна. -
Ты наше детство вспомни, Маша. И в лаптях ходили, и картошку черную,
гнилую ели. Сушили и ели. Сушили и ели, - повторила она задумчиво. - Я бы
этого квартиранта своими руками...

- Клавдия Ивановна, зачем вы так? - сказала Тася.

Клавдия Ивановна дернула свой кружевной воротничок, всхлипнула, отошла
к газовой плите и стала разогревать для сестры макароны. Она знала, что
сестра голодная.

Сестры были непохожи. Мария Ивановна, при всей ее незаметности, была
очень хорошенькая. У нее были пепельные волосы, уложенные пышным
рассыпающимся узлом, большие черные глаза и красивые бледные губы. В ушах
она носила красные стеклянные серьги. И на пальцах с коротко остриженными
ногтями, желтыми от йода, два серебряных кольца - одно гладкое, другое с
красным дешевым камушком.

Комната Клавдии Ивановны находилась рядом с кухней, маленькая, светлая,
квадратная, как будто накрахмаленная.

Сейчас в комнате сидела подруга Клавдии Ивановны, Люся, затейница из
заводского пионерского лагеря. Собственно, это Клавдия Ивановна считала
Люсю своей подругой, а как считала та - было неизвестно.

Затейница - забубенная голова - ходила в резиновых черных ботах на
каблучках, носила широкий черный пояс, туго затянутый большой квадратной
пряжкой, и зеленое шерстяное платье с высокими плечами.

Клавдия Ивановна умела хорошо стирать и гладить. Она старалась
постирать и погладить всем, кому могла. Алексею, другим командированным,
живущим в гостинице, сестре, ребятишкам сестры, своей подруге Люсе.

И сейчас, поставив кастрюльку на газ, Клавдия Ивановна посмотрела на
сестру, отвернулась и пошла доглаживать зеленое платье Люси.

- Что мне с нею делать? - сказала Клавдия Ивановна, пробуя на палец
электрический утюг. - Скажи, Люся, такие ребятишки у нее превосходные! У
мальчишки ни одной троечки даже нет. А она? Так себя она не уважает. Что
делать с ней?

Но Люся умела ловко прихлопывать тонкой ногой в резиновом ботике на
высоком каблуке, и давать команду, и запевать хрипловатым голосом, и
бегать, и плавать, и метать диск. Давать советы? Кому они нужны?

- Она его мужем называет, а у меня одно слово: квартирант. Бесстыжий он
все же. Цепляется за нищую юбку. Я, Люся, чужих никогда не сужу, а за
своих болею. Это ж позор, перед детьми позор, - печально повторяла Клавдия
Ивановна, разглаживая зеленое платье Люси.

Люся, в черной комбинации, не снимая бот, сидела на белоснежной кровати
Клавдии Ивановны. Она была единственным человеком, которому это
позволялось.

- Вот это платье у тебя какое носистое, прочное, - заметила Клавдия
Ивановна и продолжала главное: - И не бросит он ее никак, ведь он моложе.
Нашел бы себе другую, молодую. Она бы осталась детей растить.

- Она другого найдет, раз она такая, - сказала Люся, нетерпеливо следя
за утюгом.

- Найдет, эта найдет. В кого она такая? И не трогай меня, говорит, и не
наставляй. Я без мужика жить не буду и не хочу. Что с ней говорить, только
хуже будет! Квартирант выпивать принесет и ее соблазняет. Если бы не дети,
пускай бы делала что хочет. А детей жалко, они все понимают. Уже, наверно,
осудили ее.

- А забери себе детей, в крайнем случае, по суду. И воспитывай, -
посоветовала Люся, надевая через голову платье. - Я побежала.

- Она не отдаст. Мать все же. Беги, беги, завтра приходи, - попрощалась
Клавдия Ивановна, одернув платье на Люсе, - расскажешь, какое содержание у