Раевским по дороге, не знаю, но майору удалось улучшить его настроение. Мало
того, едва объявившись в доме полицмейстера, он тут же признался, что
намеревается писать поэму о дерзком бегстве разбойников из тюремного замка,
почему и просит непременно замок этот ему показать.
к трапезе непременно пожалует и сам комендант крепости. Это решало дело, мы
дождались пожилого и весьма добродушного Тимофея Ивановича Збиевского, тут
же, еще до обеда пригласившего нас к себе в крепость.
который сам же и варит неизвестно из чего.
обязан.
время нашего пребывания за столом. Евдокия Ивановна была несколько обижена,
а супруг ее, более похожий на углубленного в себя схимника, нежели на
полицмейстера, напротив, даже не скрывал известного облегчения, что ли.
занялся подготовкой к "чашке единой", о которой не переставал бормотать.
меня...
сказал мне Раевский. - Оставим ему Пушкина для утешения и первых проб
варева.
его о шведском лагере в бывшей Варнице, короле Карле ХII и Мазепе, который,
по слухам, там умер. Старик выдавал рассказы малыми порциями, связанными меж
собой весьма замысловато, как, скажем, соленые огурцы с ванильным мороженым.
майору.
умудрюсь разогнуть прутья решетки не где-нибудь, а в самой крепости. И что
такой серьезный, разумный и весьма сдержанный господин, как майор Раевский,
оказался каким-то образом втянутым в это пари. Но я Раевскому не только был
обязан, но и любил его искренне, а потому решил сделать все, чтобы он
выиграл.
тем, что Тимофей Иванович, увлеченный варевом своего зелья и отвлекаемый
любознательностью Пушкина, вызвал какого-то кряжистого немолодого усача
унтера и велел ему показать нам все казематы второго яруса.
Там - пусто, аки в раю, предназначенном для душ русских офицеров.
Длиннющий широкий коридор. Справа и слева - двери казематов, все почему-то
запертые на огромные висячие замки, к которым подходил один и тот же ключ,
столь же огромного размера. Левые казематы, как тут же выяснилось, выходили
на Днестр, правые - во двор, и этими правыми живо заинтересовался Раевский,
как только унтер открыл двери левых. И увел в них за собою тюремщика, а я
вошел в первый же правый каземат.
себе, что в казематах, предназначенных для содержания узников, всегда должно
быть сыро и мрачно. Мрачно было, но сухой какой-то мрачностью. С густой
пылью на каменном полу.
изучать.
прутами, вделанными в каменную кладку стен. Пруты были толсты порядочно, но
весьма изъедены ржавчиной и, к счастью, не из каленого железа. Я уперся
левой рукой в один, а правой - на распор - потянул средний на себя. Дело
оказалось нелегким, пришлось поднатужиться, но в конце концов середины обоих
прутьев дрогнули и пошли, начав этак нехотя гнуться. У меня ломило плечи,
стучало в висках, но в три приема я раздвинул старый железный забор
настолько, что в него мог бы вполне протиснуться ловкий молодой человек.
Двери казематов я старательно прикрыл, унтеру осталось лишь запереть замки,
и мы пошли следом за ним к обещанному комендантскому пуншу. По дороге я
цеплялся за стены плечами, да и в висках у меня постукивало, но о подвигах
своих я доложил Раевскому не без некоторого самодовольства.
моих руках. Да и захмелел я быстро, откровенно говоря. То ли пунш оказался
непривычно забористым, то ли и впрямь я уморился... От игры мы как-то
улизнули, пуншем увлекшись. Ну и слава Богу, потому как ломота в плечах
доброму понтированию не соответствует, а проигрывать я, признаться, не
люблю. Так уж устроен.
растут плечи. Но я надеялся, что забуду об этом к началу королевской охоты,
обещанной мне.
показанного, ни в оленя, ни в косулю. В зубра Мурузи тоже, правда, промазал,
но, думается, вполне сознательно, потому что стрелял он отменно, несмотря на
вполне серьезный возраст. Не то что я после крепостных своих развлечений...
с господарем и дґобро закусываем, и доброе вино пьем, и по-доброму беседуем.
конный арнаут хозяина моего, спешивается и что-то негромко ему
докладывает...
- невесело усмехается Мурузи. - Извини, Сашка, сначала проучить их придется.
Выбери себе саблю по руке да пару пистолетов не позабудь в седельные кобуры
сунуть.
он был опытным, турок колошматил, где только мог, но плетью обуха не
перешибешь. Выжили они его все-таки за Прут, где он от них и укрывался. Но
надежда голову его самому султану доставить их не покидала, поскольку
оценена голова была весьма высоко. По достоинству оценена, турки считать
умели.
неторопливо и осторожно, ожидая сведений от дозоров. Мурузи поглядывал на
меня, потом спросил:
что-то негромко ему говорит.
- Атакуем встречной атакой, у них кони приморились. Под тобой лошадка
молодая, но игривая. Особо повод ей не отдавай, она скачку очень любит.
любил. Одного дозорного из пистолета снял, второго игривая моя из седла
выбила, с разгону в круп его лошади врезавшись. Азартная лошадка, ничего не
скажешь, но заодно и я из седла вылетел. И, слава Богу, вскочить не успел:
господарь Мурузи со своими арнаутами следом за мной на боевом галопе в атаку
шел...
Лежал и копыта считал: сорок лошадей на четыре копыта - сто шестьдесят
конских кованых ног над головой. Когда пронеслись, вскочил и... турка,
размозженного конскими копытами, увидел. Не обучался он, видно, в Корпусе
для дворянских детей...
нахально объявляю вечером. - Тогда недосуг было ответить: да, участвовал.
господа!..
Кишинев выехал. Чтобы каждое утро в Канцелярию генерала Инзова являться...
и говорит:
поминай как звали.
живы, деньги и ценности исчезли, на дверцах каждой кареты - его визитная
карточка.
понял, или Раевский не все мне говорил, а только вместо озорного пари совсем
неплохо придуманный план вдруг явственно обозначился. И характер старого