мне так больно за прошлую жизнь, почему мне так жалко Крымова, почему я
неотступно думаю о нем?"
англичане Крымова, сейчас она с тоской и враждебностью слушала
Шарогородского, когда он насмешливо заговорил о коминтерновцах. Тут и
лимоновская теория авитаминоза не поможет разобраться. Да и нет в этих
делах теории...
лишь потому, что тоскует по другому человеку, о котором, казалось, почти
совсем не вспоминает.
26
холмы, расколотые густой тьмой оврагов.
произносила: "Пусть Толя останется жив".
неба...
Астрономическом институте. Тогда она узнала, что метеоры движутся
потоками, встречающими Землю в разные месяцы, - персеиды, ориониды,
кажется, еще геминиды, леониды. Она уже забыла, какой поток метеоров
встречается с Землей в октябре, в ноябре... Но пусть Толя будет жив!
относится к его родным. Он считает, - захоти Людмила, Анна Семеновна жила
бы с ними и не осталась бы на Украине.
ссылку, она не хотела пустить его ночевать, боялась, что об этом узнает
домоуправление. Она знала: мать помнит, что Людмила жила в Гаспре, когда
отец умирал, и Людмила не прервала отдыха, приехала в Москву на второй
день после похорон.
ним.
вдруг шпионаж, подготовка убийства Кагановича и Ворошилова... Дикая,
страшная ложь, кому нужна она? Кому нужно губить искренних, честных?.."
Невинных не сажают". И сейчас ей вспоминался взгляд, которым посмотрела на
нее мать.
терпеть не могу.
недонесение на мужа!
улице, и Виктор не хотел взять этого щенка, и она крикнула ему:
чтобы у тебя было доброе сердце не только к кошкам и собакам.
обвинять других, горькие слова, которые ей пришлось выслушать в своей
жизни... Когда-то муж, смеясь, сказал по телефону: "С тех пор, как мы
взяли котенка, я слышу ласковый голос жены".
ведь подумай: голодный просит у тебя, у сытой..."
знакомых.
черства, она забыла все, что учила, она ни к чему не пригодна, она никому
уже не может нравиться, растолстела, волосы серые от седины, и высокое
давление, муж ее не любит, поэтому она и кажется ему бессердечной. Но лишь
бы Толя был жив! Она готова все признать, покаяться во всем плохом, что ей
приписывают близкие, - только бы он был жив!
его? Почему она не написала его сестре в Ростов, теперь-то не напишешь -
немцы. Сестра бы ему сообщила о Толе.
звезд в небе, - все смешалось и слилось, и Людмила Николаевна задремала.
все живое утонуло в нем. И вдруг взошло солнце, - словно взрыв надежды!
Небо отразилось в воде, и темная осенняя вода задышала, и солнце словно
вскрикивало на речной волне. Береговой откос был круто просолен ночным
морозом, и как-то особенно весело смотрели среди инея рыжие деревья.
Налетел ветер, исчез туман, мир стал стеклянный, пронзительно прозрачный,
и не было тепла ни в ясном солнце, ни в синеве воды и неба.
начало его и конец, а земля все длилась, тянулась.
руководителей, в бекешах защитного цвета, в шапках из серого полковничьего
каракуля. В каютах второго класса ехали ответственные жены, ответственные
тещи, по чину обмундированные, словно имелась особая форма для жен, своя
для тещ и свекровей. Жены - в меховых шубках, с белыми пуховыми платками,
тещи и матери - в синих суконных шубах с черными каракулевыми воротниками,
с коричневыми платками. С ними ехали дети со скучными недовольными
глазами. Через окна кают видны были продукты, следовавшие вместе с этими
пассажирами, - опытный глаз Людмилы легко определял содержимое мешков; в
кошелках, в запаянных банках, темных больших бутылках с засургученными
горлышками плыли вниз по Волге мед, топленое масло. По отрывкам разговоров
гулявших по палубе классных пассажиров ясно было, что их всех занимает и
волнует идущий из Куйбышева московский поезд.
лейтенантов, сидящих в коридорах, точно у них не было на войне сыновей и
братьев.
стояли под рупором вместе с красноармейцами, пароходными матросами, а,
щурясь заспанными глазами на громкоговоритель, пробирались по своим делам.
ответственных работников, возвращающихся через Куйбышев в Москву, и что в
Казани по приказу военных властей на него произвели посадку воинских
команд и гражданских лиц. Законные пассажиры устроили скандал,
отказывались пустить военных, звонили по телефону уполномоченному
Государственного Комитета Обороны.
едущих под Сталинград и чувствующих, что они стеснили законных пассажиров.
Бабушки подзывали внуков и, продолжая разговор, привычным движением совали
во внучачьи рты печенье. А когда из расположенной на носу каюты вышла на
палубу прогуливать двух мальчиков приземистая старуха в шубе из колонка,
женщины торопливо кланялись ей, улыбались, а на лицах государственных
мужей появлялось ласковое и беспокойное выражение.
блокада Ленинграда, - никто из них не дрогнет, но скажет им кто-либо, что
в московском поезде отменен международный вагон, и все события войны будут
поглощены великими страстями мягких и жестких плацкарт.
каракулевой шубой, пуховым платком, походила на пассажиров первого и
второго класса. Ведь недавно и она переживала плацкартные страсти,
возмущалась, что Виктору Павловичу для поездки в Москву не дали билета в
мягкий вагон.
артиллерист, лежит с тяжелыми ранениями в саратовском госпитале Она
говорила с больной старухой о Марусе и о Вере, о свекрови, пропавшей на
оккупированной территории. Ее горе было такое же, как горе, вздыхавшее на
этой палубе, горе, которое всегда находило свою дорогу от госпиталей, от
фронтовых могил к деревенским избам, к стоящему на безымянном пустыре
безномерному бараку.
что она всю дорогу не будет ни есть, ни пить.
поняла, что ей круто придется. На второй день пути красноармейцы,
сговорившись с кочегарами, сварили в машинном отделении суп с пшеном,
позвали Людмилу и ей налили в котелок супа.
обжигающий суп.
Николаевна молчала, задорно спросил ее: - А не так разве, не наваристый?
красноармеец накормил, и ощущалась простодушная широта.
сделать даже старшина с орденом Красной Звезды.
взяла карандаш и помогла им вывести тригонометрическую формулу.
Посняков Андрей
Березин Федор
Андреев Николай
Зыков Виталий
Майер Стефани
Каменистый Артем