Чтение 27–й страницы книги ~Выше радуги~

совокупности обстоятельств, - сопротивляется Алик. - А у меня налицо -
смягчающие обстоятельства.

Баба-яга ловко отрывает от пучка головку редиса, трет ее о рукав
телогрейки, кидает в рот, хрустит. Говорит равнодушно:

- Обратись в суд. Так, мол, и так, обдурила меня баба-яга, отняла
умение прыгать через палку, не вникнув в суть дела. Подойдет? - и хрустит
редиской, и хрустит. Прямо как орехи ее лопает.

Алик отвечает:

- Вы меня не поняли. Я про суд для примера сказал.

- И я для примера. Пример на пример - копи опыт, пионер.

- Я - комсомолец, - почему-то поправляет Алик.

А она и рада поправке.

- Тем более. Где твоя комсомольская совесть? Обещал условие блюсти?
Обещал. А нарушил - плати.

В ее руке, откуда ни возьмись, появляется еще один огурец. Она
протягивает его Алику, и он машинально начинает хрустеть - не тише, чем
баба-яга редиской.

- И потом, чего ты суетишься зазря? - спрашивает она. - Тебе дар просто
так отвесили, а ты его зачем-то начал тренировками подкреплять.
Наподкреплялся до того, что и без дара выше головы сигаешь. А ведь еще месяц
назад не мог. Не мог, внучок?

- Не мог.

- А сейчас можешь. Ну и прыгай себе на здоровье, Дашке на радость.
Тренируйся - "по мастерам" запрыгаешь. Без нашей помощи.

- Не запрыгал же...

- Да ты, милый, совсем обнаглел. За паршивый месяц Брумелем захотел
стать? А вот фиг-то!

Вокруг них живет базар, живет своей угодливо-равнодушной жизнью. Вокруг
них продают и покупают, разменивают десятки на рубли, а рубли на гривенники.
Вокруг них спорят и ссорятся, милуются и ругаются, ликуют и страдают, и
никому нет дела до крепкой бабки в телогрейке и валенках и ее
внучка-переростка. Но вот кто-то останавливается рядом, щупает бабкину
редиску.

- Почем овощ?

- Обед у меня, - огрызается баба-яга. - Не видишь, любимый внучок мне
полдник притаранил. Имею я право на обеденный перерыв, имею или нет?

Перепуганный страстным напором покупатель немедленно соглашается,
теряется в толпе, а довольная баба-яга обращается к Алику:

- Вот что, милый, иди-ка ты домой, отоспись как следует - без
сновидений. Забудь о неудаче на этих... состязаниях. Бери поутру свою Дашку
распрекрасную, катай ее на речном трамвае, редиской угощай. Отдыхай, в
общем. А отдохнув, начинай прыгать. Ведь есть у тебя план, что лесной тренер
составил, ведь есть?

- Есть.

- Осваивай. Под лежачий камень вода не течет. И забудь о вещих снах
напрочь. Не будут они тебе больше сниться. Никогда в жизни.

Она гладит Алика по волосам заскорузлой, разбитой работой крестьянской
рукой. Да и в самом деле, откуда у нее маникюру взяться? Дрова наруби, печь
протопи, редиску-картошку прокопай, прополи, корову подои - тяготы. А
колдовство - это так, забавка...

- А зачем вы мне явились? - недоумевает Алик. - Зачем эти сны?

- Глупый, - улыбается баба-яга. - Очень ты своей слабостью в
физкультурной науке расстроен был. Помнишь: мщения возжаждал? Ну, решили мы
тебе помочь...

- Помогли, называется, - саркастически замечает Алик.

- Неблагодарная ты скотина, - возмущается баба-яга. - А то не помогли?
Работать мы тебя научили, а это - главное. А насчет высоты - не
расстраивайся. Что тебе твой Фокин сказывал? Брумель в пятнадцать лет всего
на сто семьдесят пять сантиметров прыгал. А ты у нас сто восемьдесят пять
запросто убираешь, - помолчала, вспомнила: - Да, кстати: ты Фокина держись,
друг он настоящий... Да и рыжий энтот - тоже ничего. Хотя и пижон... Ну, а
Дашка - совсем золото. Сколько людей хороших мы тебе подсунули...

Поморщившись от неблагозвучного "подсунули", Алик замечает:

- Фокина с Дашкой я и раньше знал.

- Знал, как же. Знаком был, а не знал. Это, внучок, глаголы са-авсем
различные. Ну иди, иди, тебе просыпаться пора. Возьми редисочки в сумку,
отсыпь поболе - для камуфляжа...

И Алик уходит. Но вспоминает что-то, возвращается.

- Бабушка, а почему вас трое было? Неужто кто-то один не справился бы?
Скажем, вы...

- Почему трое? - вопрос явно поставил бабу-ягу в тупик. Она даже в
затылке поскребла - через платок. - Кто его знает... Видать, для
таинственности, для пущей наглядности. - Вдруг рассердилась, закричала: -
Трое - значит, трое! Три - число волшебное. Три медведя. Три богатыря. Три
желания. Три толстяка. Три товарища... А ну, дуй отсюда, пока не сварила!

И тут Алик уходит окончательно.

И просыпается.

19

Великая сила - привычка. Казалось бы: каникулы, валяйся - не хочу. А
проснулся в семь утра. Зарядку сделал. По набережной побегал. Покряхтывая,
стоял под холодным душем, вызывая уважение у отца (он еще в постели нежился)
и щемящую жалость у матери (она завтрак готовила).

Только-только из-за стола встали - звонок в дверь. Лучший друг Фокин
явился - не запылился.

- Привет!

- Здорово.

- Что случилось?

- А что случилось?

- Ты мне невинность не строй, - рассердился Фокин. - Докладывай: почему
проиграл?

- Знаешь уже?

- В "молодежке" информация напечатана.

- Что пишут?

- Первое место у Пащенко. - Достал из кармана смятую газету, прочитал
вслух: - "К сожалению, юный и перспективный спортсмен Александр Радуга, о
котором наша газета рассказывала читателям, не сумел показать хорошего
результата и не попал в тройку призеров". Почему не попал?

Версия имелась, придумывать нечего. Да и врать нынче можно без опаски.

- Перетренировался.

- Говорил я тебе...

Алик не помнил, чтобы Фокин говорил о том, но удобней согласиться, не
спорить.

- Дураком был, не слушал умных речей.

- Теперь слушай. Собирайся - едем в Серебряный бор купаться.

- Не-а, - лениво сказал Алик. - Дома останусь, - подумал, еще раз
соврал: - Отец просил в бумагах помочь разобраться.

- Надолго?

- На весь день. (Врать так уж врать.)

- Жалко... А может, выберешься? Попозже...

- Если только попозже. Скорей бы уходил лучший друг, хотелось побыть
одному, подумать кое о чем, а поедешь с Фокиным - разговоров не избежать,
всяких бодреньких утешений, восклицаний типа: "Все еще впереди!"

- Постарайся, старикашка, будем ждать.

Скрылся. Только дверь за ним захлопнулась - телефон трезвонит. Вешалка
прорвался.

- Привет!

- Здорово.

- Что случилось?

- А что случилось?

Сложилось неплохое типовое начало беседы-соболезнования. Но дальше
Пащенко ушел от фокинского варианта.

- Я тебе вечером звонил, а ты уже спать улегся.

- Устал как собака.

- Видно было.

- Поздравляю тебя с победой.

- Надолго ли? Ты к осени совсем озвереешь, на двести десять летать
станешь. Как кенгуру.

- Кенгуру прыгают в длину, а там другие рекорды. Боб Бимон: восемь
метров девяносто сантиметров.

Теперь Алик уел Пащенко. Пустячок, а приятно. Хотя кто его знает:
Вешалка мог с кенгуру нарочно подставиться - для утешения...

- Сдаюсь, эрудит. Двинули в Нескучный сад?

Конец разговора - по типовому варианту.

- Не могу. Отец просил помочь разобраться в бумагах.

- Вечерком увидимся?

- Звони...

Сострадатели... Что-то Дашка запаздывает, не звонит - пора бы. Она тоже
"молодежку" выписывает. А, вот и она, Дарья свет Андреевна...

- Алик, что ты делаешь?

Ни тебе "здрасьте", ни тебе "что случилось?"...

- Говорю с тобой по телефону.

- Неостроумно.

- Зато факт.

- Алик, поехали к нам на дачу, шашлыки будем жарить, в лес пойдем, там
лес хороший, светлый, хулиганов нет...

Умница Дашка! Ни полсловечка о вчерашних соревнованиях. Чего-чего, а
такта ей хватает.