Гринхусену запрячь лошадей. Я был так смущен и ошарашен, что даже забыл
попросить прощенья, а просто бегал вокруг лошадей и проверял, в порядке ли
упряжь.
меньше, и еще вопрос, сумеем ли мы, оставшиеся, управиться в срок.
едет встречать мужа. Большой беды тут нет - лошади хорошо отдохнули; покуда
Нильс вместе с нами копал канаву, они несколько дней простояли в конюшне, но
я-то, я-то, это же надо быть таким дураком. Мне бы самому влезть на козлы,
вместо того чтобы просить прощенья. Ну хорошо, а дальше что? А то, что я не
стал бы потворствовать всем ее капризам, я мог бы попридержать ее. Эх ты,
влюбчивый старикашка! Фру и сама знает, что ей делать. Она хочет поквитаться
с капитаном, не быть дома, когда он приедет. Ее раздирают сомнения, то она
хочет одного, то другого, то одного, то опять другого. И все-таки пускай
сама решает, что ей делать. А ты, добрая душа, не затем же ты пустился в
свое странствие, чтобы охранять гражданские интересы супругов в случае
любовных похождений. Пусть так. Фру Фалькенберг очень испорчена. Ей
причинили непоправимое зло, она смята, и не все ли равно, как она
распорядится собой. Она и лгать приучилась. Сперва - строит глазки, как дива
из варьете, потом начинает лгать. Сегодня это была ложь во спасение, а
завтра она солжет для собственного удовольствия, одно влечет за собой
другое. Ну и что? Жизнь может позволить себе такую расточительность.
ночам бывало порой три градуса мороза, но нам это не мешало, мы продвигались
вперед. Вернулся Гринхусен, я определил его копать для трубы канаву под
кухней, сам я вел канаву под скотным двором и конюшней, что составляло
наиболее ответственную часть работы, а Нильс и Ларс Фалькенберг вели канаву
к запруде.
сказал мне ни слова и односложно ответил:
нравится больше.- Ясно как божий день, она поехала к ним. Погостит и скоро
вернется.
Наша фру - редкостная женщина. Вот тебе, Гринхусен, поешь, а вот попей и
лошадей напои, говорит, а вот тебе и сверх того. Поди еще найди такую
хозяйку!
фру, может быть, и вовсе никогда не вернется. Не зря она всю дорогу
расспрашивала его про инженера Лассена - небось к нему и поехала. А уж с
Лассеном она не пропадет, такого богатея поискать надо.
встречать его в пятницу вечером и не позабыть доху. Открытка припоздала, был
уже четверг. Вышло даже удачно, что Рагнхильд догадалась сунуть нос в
открытку.
воспримет и что должны говорить мы, если, конечно, мы вообще должны что-либо
говорить. Присутствовали все три горничные. К тому времени, когда капитан
писал свою открытку, фру уже вполне могла добраться до Христиании, значит,
она поехала не туда. Все это было даже более чем печально.
кое-что, чего ей, быть может, вовсе не следовало делать. Она бросила в печь
все фотографии, стоявшие на рояле. Не надо было, да?
все чужие платки. Она много нашла там чужих вещей, вышитую сумку с
монограммой инженера Лассена, книгу, где было полностью написано его имя,
какие-то сладости в пакете с его адресом, и все это она сожгла.
Как она сумела в один миг стать кроткой и добродетельной! Она, которая умела
извлечь столько пользы из красной ковровой дорожки и замочных скважин.
Нильса и экипаж вовремя: канава уже достигла необходимой длины, а чтобы
укладывать трубы, Нильс мне не нужен. Вот когда придет пора засыпать канаву,
мне понадобятся все рабочие руки. Кстати, опять начались дожди, потеплело.
Термометр стоял много выше нуля.
избавил меня от множества неизбежных раздумий. Порой я сжимал кулаки и
терзался, а оставшись один, в криках изливал лесу свою тоску, но уехать я не
мог никак. Да и куда мне было ехать?
кухню, осмотрел комнаты верхнего этажа и снова спустился к нам все еще в
дохе и ботфортах.
вернулась вместе с вами.
меня в Христиании. Гм-гм. Значит, мы разминулись, я заезжал по дороге еще в
одно место, я был вчера в Драммене, то есть в Фредерикстаде. Ты меня не
покормишь, Рагнхильд?
прогуляться. А дома у нас все в порядке? Канаву копают?
слово в слово передала этот разговор, чтобы мы не подвели ее.
манер и был приятно поражен, когда увидел, что мы не только уложили трубы,
но даже начали засыпать их землей.
него был не такой зоркий, как вначале, глаза помутнели. Должно быть, он
посидел там в одиночестве и поразмыслил кое о чем. Вот он стоит подле нас и
держится рукой за подбородок. Помолчав немного, он сказал Нильсу:
Вы тут управляетесь быстрей.
получилась. Растерянность всецело им завладела. Немного спустя он сел на
камень, вынутый из канавы и перемазанный сырой глиной. Сидя на камне, он
наблюдал за нашей работой.
сказал:
трепыхалось у нее в руке, какая-то бумажка. А Рагнхильд бежала что есть
духу. Капитан сидел и смотрел на нее.
он раскрыл ее и прочел.
дыхание. Потом он зашагал, нет, побежал к дому, отбежав немного, обернулся и
крикнул Нильсу:
приготовленную для него корзинку с провизией и телеграмму, которая так и
осталась лежать на ступеньках.
"Полицеймейстер".