чиркнул ребром ладони над головой.
подходящий.
сам, кровью искуплю.
где огневые точки, и шлюзы, и входы в бункера; сколько охраны,
курсантов и офицеров-преподавателей. Потом он присоединился к
разведчикам, а капитан Сад все сидел под той же грушей, сидел и думал,
только теперь ему уже спать не хотелось, и он думал по-настоящему, и
когда настал полдень, он понял, что замыслил фон Хальдорф.
17
было идеальное: дорога заворачивала вокруг холма, лес подступал почти
вплотную, видимость вперед по дороге от силы метров на пятьдесят.
Капитан Сад смотрел сверху, как дозорный мотоцикл, лихо одолев
поворот, еле успел затормозить, пошел юзом и его даже развернуло
кругом, причем коляска зарылась в ветвях рухнувшей поперек всей
проезжей части могучей смереки [Смерека - карпатская ель - прим.
авт.]. Перепуганный пулеметчик дал из коляски очередь по кустам, эхо
звонко защелкало между холмами, а мотоцикл, взвыв мотором, уже мчался
назад, к колонне.
серьезностью. Они все высыпали из бронетранспортеров и прочесали лес
по обеим сторонам дороги - до завала и еще метров на сто дальше. Потом
оттащили смереку в кювет, погрузились в бронетранспортеры, но теперь
их движение было куда осторожней.
его, и все-таки он оказался для них сюрпризом, и опять была легкая
паника, а потом действия в обычном порядке: разгрузка, прочесывание,
разборка завала, погрузка...
только с двух бронетранспортеров. Остальные оставались на местах, хотя
и держали под прицелом придорожную чащу. И колонна двинулась вперед не
тогда, когда все деревья были убраны, а при первой же возможности:
передовые машины буквально продирались через сделанный солдатами
просвет.
села, но так хитроумно, что объехать его не было возможности, а
растащить - далеко не просто. Кроме того, рядом был колодец деда -
идеальный "стоп-сигнал" в этот зной, - и еще один своеобразный
психологический тормоз: с баррикады был уже виден пятый завал. Он
находился неподалеку за мостом и был чисто символическим, однако это
можно было увидеть, только подъехав к нему вплотную.
хлынула на водопой, но уже через пять минут целый взвод растаскивал
баррикаду, а несколько солдат пошли к мосту и тщательно осмотрели, не
заминирован ли он. А затем, как и в предыдущий раз, едва в баррикаде
появился мало-мальский просвет, в него протиснулся вездеход и помчался
к пятому завалу.
Это Володька Харитончук, стремительно выкатившись из кустов, разнес
мост связкой гранат. Потом он улегся в кювете, в заранее облюбованном
месте, откуда стрелять было удобно, как в тире, засек время с
точностью до секунды, приготовил к бою автомат и "трехлинейный
мастерок" со снайперским прицелом и стал ждать, когда появятся первые
враги.
Сад. - После этого отходишь к завалу. Но запомни, тезка: если ты им
позволишь подстрелить себя раньше, я тебя перестану уважать, уже не
говоря о том, что так можно испортить все дело".
удовольствием разглядывая окутанные облаком дыма и пыли развороченные
и расщепленные бревна. Сзади послышалось несколько быстрых выстрелов.
Харитончук поглядел через плечо. Ребята копошились возле вездехода.
Потом он взревел мотором и рванулся по дороге. Славно.
на том берегу ручья и начали переправу. Харитончук выждал, пока двое
передних поднялись одновременно, и снял их одной короткой очередью.
Остальные залегли. Хоп-ля! - и капутцино! - привет господу богу от
снайпера-артиста, редактора комсомольского боевого листка Владимира
Андреевича Харитончука.
из автомата - для порядка тех, кто слишком смело перебегал от крайней
хаты к ручью, не попал, конечно, но это его не огорчило, и он
замурлыкал под нос: "Будешь ты моей! Будешь ты моей!.." - любимая
песня (эти слова - единственные) любимого капитана Сада, который
позволял себе такую вольность только в бою.
начинали обходить и слева и справа.
самодеятельности.
и я тебе покажу, как это делают люди.
секунды, и фашисты в вездеходе услышали взрыв именно тогда, когда было
надо, и стали тормозить соответственно; не сразу, но резко, - и
развернуться не успели, потому что из-под небольшой кучи соломы при
дороге поднялся Коля - в каждой руке по "парабеллуму", - спокойно
подошел и спокойно "показал, как это делают люди".
натягивали на себя их куртки и каски.
филиал центрального берлинского кладбища.
проход в баррикаде - и помчал по дороге, оставляя за собой высоченный
султан пыли.
ворот, и солдаты на башне, и головы над стеной. Немцы слушали далекие
взрывы гранат и стук автоматного боя и почти не обращали внимания на
приземистый вездеход. "Нас мало, нас слишком мало, чтоб им могла хотя
бы почудиться опасность, исходящая от нас!" - понял капитан Сад. Но
тут же он увидел, как неторопливо открылись с обеих сторон от ворот
темные щели амбразур. А потом оттуда чуть выдвинулись хоботки
крупнокалиберных пулеметов, и казалось, что они упираются прямо в
грудь.
18
и забыл, а Боря Трифонов не услышал, потому что как раз в то мгновение
слева от них - ну совсем рядом, кажется, и рукой дотянуться можно, -
сразу в двух окнах первого этажа показались эсэсовцы с автоматами, и
один даже стрелять приготовился, однако не выстрелил, может быть,
принял этих парней в вездеходе за своих. Промедление было ничтожное и
в другое время ничего бы не решило, но Боре Трифонову и того было
довольно. Он как-то немыслимо вывернулся - и пулемет ударил в окна и
смел гитлеровцев на пол. Дульное пламя опалило Сашкино лицо, слева
брызнули осколки кирпича, да так больно, в кровь, наверное, посекли,
но он не выпустил баранку и глаз не зажмурил. Вцепившись в руль, Сашка
орал что-то, и не слышал себя, и Боря Трифонов его не слышал - не до
того ему было: эсэсовцы выскакивали то тут, то там, как марионетки в
кукольном театре, да так близко все, что пули расшвыривали их, как
удары оглобли. Но потом вездеход вдруг снова оказался в том же
тупичке, где они чуть не врезались в стену при первом заходе, и опять
Семенова Мария
Максимов Альберт
Круз Андрей
Орлов Алекс
Посняков Андрей
Лондон Джек