продолжал стоять передо мною "смирно".
приказывал тебе явиться сюда. Мне не нужен беглец! Иди!
выполнившему боевого приказа: послать его снова в бой, отрешить от
должности, предать суду и даже, если требуется обстановкой, расстрелять на
месте. А я... Я тоже вершил суд на месте. Это был расстрел перед строем,
хотя и не физический, - расстрел командира, который, забыв воинскую честь,
бежал вместе с бойцами от врага. За бесчестье я карал бесчестьем.
что разговор действительно кончен, что я выгнал его из батальона. Для него
это была страшная минута. Он был комсомольцем; он, конечно, не раз думал о
войне, о смерти; знал, что в бою, быть может, придется отдать жизнь за
Родину; мечтал быть храбрым, мечтал о большом счастье победы и, наряду с
этим, о наградах, о славе, о маленьком, но ему невыразимо дорогом
собственном счастье.
Брудный, лейтенант, командир взвода, бежал со своим взводом. И суд уже
свершен - без прений, без голосований, не на заседании комсомольского
бюро, а на поле войны - свершен единовластным военачальником, командиром
батальона. И мечты перечеркнуты. Он, Брудный, спас жизнь, но жизни для
него уже не было; ему брошено перед строем позорное слово "трус"; ему
объявлен приговор: изгнать!
дошло до него, будто ожидая какого-то моего последнего слова. Но я молча в
упор смотрел на него. Я был в ту минуту как каменный. В душе не
шевельнулась жалость. Меня поймут те, кто воевал; в такие минуты ненависть
выжигает как огнем иные чувства, что ей противоречат.
козырьку:
пошел, все убыстряя шаг, будто торопясь уйти к мосту через Рузу, во мглу,
где на ночь притих враг.
услышали:
голос.
как положено обращаться к командиру в Красной Армии.
командиром. Но за вас отвечает командир. Если он приказывает бежать, вы
обязаны бежать! Все меня слышат? Если командир приказывает бежать, вы
обязаны бежать. Отвечает он. Но когда командир приказывает "стой!", то и
он сам, и каждый из вас, каждый честный солдат обязан убить того, кто
побежит. Ваш командир не сумел взять вас в руки, остановить вас,
перестрелять на месте тех, кто не подчинился бы ему. Он расплатился за
это.
показался он. Вместе с вновь вспыхнувшей ненавистью я почувствовал теперь
и презрение. Что он, пришел упрашивать? Струсил и тут?
Бозжанову.
стоял, не поднимая головы. Мне показалось: это хитрость труса. Он,
наверное, на это и рассчитывал, возвращаясь: комбат вызовет политрука,
политрук заступится. Подумалось: "Так ты хитришь здесь, а не с врагом? Я
хотел дать тебе возможность спасти честь, но, если ты снова струсил, тогда
черт с тобой, погибай без чести".
можешь не ходить. Вот тебе другая дорога.
предал суду... Оправдывайся там.
глотнул воздух.
дрожал, теперь прорвалось то, что он сдерживал. - Я убью там часового... Я
принесу его оружие, его документы... Я докажу вам...
только он: "Молодец, молодец, так и надо!" Душа дрогнула, душу пронзила
любовь. Но об этом никто не узнал.
осунувшемуся лицу Брудного - глаза казались ввалившимися, скулы
заострились, на них горели пятна румянца. Потом свет упал на пачку бумаг.
Бозжанов взял их. Фонарик погас.
батальона, за рубеж - рубеж в душах и по берегу Рузы, - что заслонял
Москву.
5. ЕЩЕ ОДИН БОЙ НА ДОРОГЕ
гордой посадкой головы, красивого, сильного и, казалось бы, смелого.
Почему? Почему так случилось? Это я обязан был знать.
раздалась трескотня автоматов сзади, совсем близко. Из-за деревьев, в
спину бойцам, полетели трассирующие пули. Брудный крикнул: "За мной!", и
взвод с винтовками наперевес кинулся из лесу в соседнюю рощу, как это было
заранее намечено. Но вдруг и оттуда, навстречу бойцам, затрещали выстрелы.
Кто-то упал, кто-то закричал. Люди шарахнулись в сторону и с этой минуты
уже не могли остановиться. Их все время настигали трассирующие пули;
немцы, стреляя, шли следом; на военном языке это зовется "на плечах".
убит стыд солдата, если замолкнет этот внутренний осуждающий голос, то уже
никакая выучка, никакая дисциплина не скрепят армию.
уши:
искалечат навсегда. Спасайся, прячься, беги!"
труса! Остановись, сражайся, будь достойным сыном Родины!"
весов попеременно склонялась то в одну, то в другую сторону, когда душа
солдата раздиралась надвое, - как нужна была в этот момент команда!
Спокойный, громкий, повелительный приказ командира - это был бы приказ
Родины сыну. Команда вырвала бы воина из когтей малодушия; команда
мобилизовала бы не только то, что привито воинским обучением, дисциплиной,
но все благородные порывы - совесть, честь, патриотизм. Брудный